Эстелла лежит на спине, голова повернута на бок. Ей удалось высвободить ручку, которую она сжала в кулачок и засунула в рот. Отступаю на несколько шагов назад, наклоняю голову и снова смотрю на нее. Она подросла, стала немного больше. Удивлено нахожу в ней свои черты: такой же изгиб носа и острый подбородок. Обычно дети до четырех лет выглядят как шарики, но у этого ребенка на лице уже отражается характер. Задерживаюсь еще на мгновение, прежде чем уйти. Открываю дверь, а потом снова закрываю, вспомнив, что сегодня я одна. Без Гарри, без Сэма. Я частенько наблюдала, как Сэм и Гарри обращались с ребенком, и надеюсь, что справлюсь без них.

Сползаю вниз по стене и опускаю голову на колени. Мне жаль себя. Я не просила такую жизнь. Стать любовью номер два, вынужденно родить ребенка. Я хотела... хочу то, что есть у Драко, то, от чего он отказался. От человека, который обожал бы меня. Ненавижу его. Всё, что делается, делается по его вине. Я не виновата. С этими мыслями, чувствую, как засыпаю, всхлипывая и вытирая нос. Убеждаю себя в своей невиновности и слушаю дыхание своей дочери. Может быть, ей было бы лучше без меня. Может быть, мне было бы лучше без нее.

Просыпаюсь от воя сирены. Пожар! Резко вскакиваю, и мышцы протестующе ноют. Полностью дезориентированная, не соображаю, где нахожусь. Темно, всё ещё ночь. Прижимаю руку к стене и принюхиваюсь, пытаясь обнаружить дым. Не сирена... ребёнок. Не испытываю от этого облегчение, лучше бы был пожар.

Спускаюсь на кухню в спешке и пытаюсь отыскать бутылочку с грудным молоком. Ругаюсь вслух. Сэм, должно быть, переставил все, потому что я ничего не могу найти. И тогда я вижу записку на холодильнике.

«Закончилось грудное молоко. Тебе нужно сделать новый запас».

Черт. Смотрю на молокоотсосник, который лежит на стойке. Уйдет около пятнадцати минут, прежде чем я наберу столько, сколько ей нужно, а она кричит так громко, что, боюсь разбудить соседей. Представляю себе, как в нашем доме появляется служба по защите детей и морщусь.

Прыгая через две ступеньки, взлетаю наверх и останавливаюсь у детской. Делаю глубокий вдох, прежде чем открыть дверь. Включаю свет и вздрагиваю. Внезапная вспышка света, кажется, её тоже злит, поэтому выключаю верхний свет и зажигаю маленькую лампу в углу. Подхожу к кроватке своей дочери. Она мокрая. Подгузник промок. Уложив ее на пеленальный столик, раздеваю её. Как только, заканчиваю ее переодевать, она успокаивается, хотя не перестает плакать.

— Шшшш, — шепчу я. — Беру ее на руки, иду к креслу-качалке, и впервые сажусь в него. — Ты знаешь, что ты настоящая заноза в заднице? — смотрю на неё, пока задираю свою футболку. Отворачиваюсь, когда она присасывается к груди. Следующие тридцать минут кажутся мне настоящей пыткой. Я — человек-бутылочка. Покачиваю стопой, чтобы не сойти с ума и закрываю глаза. Эстелла засыпает, всё ещё сося молоко. Поднимаю её к плечу, чтобы она срыгнула, но она обыгрывает меня и срыгивает мне в лицо. Я смеюсь и отношу её в кроватку.

Отходя, ощущаю чувство выполненного долга. Я все же могу позаботиться о ребенке.

— Хотела бы я посмотреть, как это сделал бы ты, Драко.

Постоянный цикл кормления продолжается до тех пор, пока лучи солнца не пробиваются сквозь листья пальм. Прикрываю голову руками, когда свет начинает пробиваться сквозь шторы в детской, и солнечные лучи не начинают резать глаза. В свою спальню, я так и не вернулась, а устроилась в детской, на маленькой кроватке. Сна нет ни в одном глазу... никакого. Вообще. Переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок. От меня пахнет кислым молоком. Собираюсь вставать и слышу, как ребёнок снова начинает хныкать.

— О Боже, — устало бормочу я, пока плетусь к ее кроватке. — Пожалуйста, просто позволь мне умереть.