Я предполагал, что Свинина понимает, как развиваются отношения между мной и Ристелли. Чтобы не дать ему внезапно наброситься на меня, я нанял громадного и пугающе жестокого уголовника по имени Руди Висмер следить за моей спиной на прогулках, за едой и в блоке, оплачивая услуги японскими Х-комиксами, что были его сексуальными конфетками. Я чувствовал уверенность, что репутация Висмера заставит Свинину подождать — самая последняя жертва моего телохранителя, вышибала в ночном клубе Сакраменто, выступал в суде под маской, скрывающей текущую реконструкцию лица; однако в среду после нашей дискуссии о татуировках Ристелли прямо в классе заболел и вынужден был искать медицинской помощи, оставив меня со Свининой одних в художественной комнате, единственном месте, где Висмер не мог составить мне компанию. Мы продолжали рутинную чистку в разных концах комнаты, не разговаривая, но я чувствовал его растущий гнев, и когда, наконец, без всякого предупреждения он бросился на меня, я уклонился от его первого наскока и рванулся к двери, но обнаружил, что она заперта и двое охранников лыбятся на меня сквозь непробиваемое стекло.

Свинина схватил меня за ворот, но я выкрутился и с минуту нырял, уклонялся и делал ложные выпады, когда он грохотал вслед за мной, растаптывая мольберты, рассыпая палитры и кисти, топча тюбики с краской, переворачивая шкафы. Довольно скоро все препятствия в комнате были растоптаны, и, измотавшись, я позволил себя загнать в угол к раковине. Свинина наступал на меня, вытянув руки, опухшие щеки раскраснелись от усилий, раздраженный, как кабан в жару. Я приготовился к последней схватке и, похоже, к малоэффективному сопротивлению, уверенный, что сейчас получу значительную взбучку. Но Свинина сделал выпад, нога его подскользнулась в краске из раздавленного тюбика оранжевого кадмия, и он опустился слишком низко, а я в то же время поднял колено, намереваясь двинуть ему в пах, но попал прямо в лицо. Я почувствовал, как вылетают его зубы и услышал, как хрустнул хрящ его носа. Застонав, он перекатился на спину. Кровь пузырилась из его ноздрей и рта, пачкая бороду. Я игнорировал охранников, которые теперь заорали и торопливо вытаскивали свои ключи, и, действуя в холодной, прагматической ярости, я наклонился над Свининой и раздробил ему коленные чашечки каблуком, гарантируя, что весь остаток своей тюремной жизни он будет занимать существенно более низкий ранг в пищевой цепи. Когда охранники ворвались в комнату, то чувствуя себя зачарованным, чувствуя благословение случая, неподвластность судьбе, я сказал: «Вы, жопышники, явно не на такое ставили! Я вам обойдусь в хорошую сумму! До хуя надеюсь, что так!» Потом я упал на пол, свернулся в клубок и стал ждать, когда их дубинки засвистят в воздухе.

Шесть дней спустя против всех правил Фрэнк Ристелли навестил меня в изоляторе. Я спросил, как ему это удалось, и, усевшись в свою цыплячъю позу дзен, он ответил: «Знаю способы.» Он поинтересовался моим здоровьем охранники измудохали меня больше обычного — а когда я уверил его, что ничего не сломано, он сказал: «У меня хорошие новости. Тебя переводят в Алмазную Отмель.»

Мне это хорошей новостью не показалось. Я знал, как выжить в Вейквилле, а перспектива необходимости изучать петли новой и, скорее всего, более жесткой тюрьмы меня не привлекала. Я так и сказал Ристелли. Он стоял под приспособлением на потолке камеры в бледном луче света — благодаря металлической сетке, защищавшей лампочку — и казалось, что он только что излучился из пролетавшего самолета, седой святой, посланный, чтобы иллюминировать тьму моей одиночки.

«Ты разрушил свои шансы на помилование», сказал он. «Теперь придется тянуть весь срок. Но это не регресс, это возможность. В Алмазной Отмели нам нужны люди, подобные тебе. В тот день, что я познакомился с тобой, я понял, что ты кандидат. Я сам рекомендовал твой перевод.»

Не могу сказать, какое из этих заявлений более ошеломило меня, какое возбудило мой самый большой гнев. «Мы? Кандидат? О чем ты толкуешь?»

«Не кипятитесь. Там…»

«Ты меня рекомендовал? Какого хера значит твоя рекомендация? Да они ей задницу подотрут.»

«Верно, у моей рекомендации вес невелик. Решения принимаются руководством. Тем не менее, я чувствую, что несу некоторую ответственность за то, что привлек к тебе их внимание.»

Сбитый с толку этими словами и аурой тонкого лицемерия, я присел на койку. «Ты дал рекомендацию руководству тюрьмы?»

«Нет, нет! Более высоким властям. Руководству Алмазной Отмели. Людям, добившимся чрезвычайной свободы.»

Я прислонился к стене, сдерживая возбуждение. «Это все, что ты хотел мне сказать? Мог бы написать записку.»

Ристелли сел на противоположный конец койки, становясь тенью рядом со мной. «Когда ты достигнешь Алмазной Отмели, то не будешь знать, что делать. Там нет законов. Нет никаких правил. Ничего, кроме закона братства, присущего этому месту. Временами руководство вынуждено налагать наказания, но их решения основаны не на писаном законе, а на понимании конкретных действий и их влияния на местную популяцию. Твои инстинкты поведут тебя дальше по этой тропе, поэтому доверяй им. Они станут твоим единственным проводником.»

«Знаешь, что мои инстинкты говорят мне прямо сейчас? Что надо разбить твою проклятую башку.» Ристелли начал говорить, но я оборвал его. «Нет, старик! Ты кормишь меня этой чепухой про совесть, что будет моим проводником, и…»

«Не совесть. Инстинкты.»

«Ты кормишь меня этой херовой чепухой, а все, что я могу придумать, так то, что благодаря твоей рекомендации меня зашлют за такие стены, откуда, ты говорил, вообще еще почти никто не выбирался.» Я ткнул в грудь Ристелли указательным пальцем. «Ты расскажешь, что мне делать, чтобы хоть как-то там пристроиться!!»

«Я ничего не могу тебе такого сказать. Алмазная Отмель — это не Вейквилл. Между ними нет никакой корреляции.»

«Ты что, псих? Тогда что это? Хренова чушь? Или ты надул кого-то, чтобы пустили сюда твою задницу, а сам выступаешь, как какая-то сюсюкающая мать Тереза? Назови мне хоть одно имя. Кто станет присматривать за мной, когда я попаду туда.»

«Я хотел бы помочь тебе большим образом, но каждый человек должен отыскать свою собственную свободу.» Ристелли поднялся на ноги. «Я тебе завидую.»

«Да? Так почему бы тебе не отправиться со мной? Парень с твоим блатом сможет заполучить себе поездку вместе.»

«Это не моя судьба, хотя в душе я возвращаюсь туда каждый день и каждую ночь.» Его глаза сияли. «Слушай меня, Томми. Ты идешь в место, где у любого очень мало опыта. В место, удаленное от мира, но все же связанное с ним неуловимой связью. Решения, принятые тамошним руководством в пользу местного населения входят в сознание всеобщей культуры и начинают править решениями, что принимают короли, президенты и деспоты. Влияя на нормы права, они манипулируют образом истории и переопределяют культурные возможности.»

«Значит, они делают прорву работы», сказал я. «Мир сегодня в чертовски гнусной форме.»

«Алмазная Отмель лишь недавно получила известность. Новое тысячелетие докажет мудрость его руководства. А у тебя есть возможность стать частью этой мудрости, Томми. Ты обладаешь необычной чувствительностью, такой, что сможет иллюстрировать процесс эволюции этого места, придать ему визуальную форму, а это позволит тем, кто последует по твоему пути, иметь более ясное представление об их целях и об их истине. Твоя работа спасет их от тех неверных шагов, которые ты наверняка сделаешь.» Голос Ристелли звенел от эмоции. «Я понимаю, ты не можешь принять того, что я говорю. Наверное, никогда и не примешь. Я вижу в тебе глубокий скептицизм, который не дает тебе найти умиротворение. Однако успех… тот, к которому ты стремишься, чрез этот успех ты сможешь выиграть монету величайшей ценности. Посвяти себя тому, что ты выбрал делать. Посвящение открывает душе все дороги мира. Служи своим амбициям, как священник служит своей святости, и ты порвешь цепи, что давят на твой дух.»