Глава 73 «Первый бой»

 

______

«Мой Аньдинхоу, — подумал он, сердце его переполняли и медовая сладость, и печаль: — Скольким прославленным генералам минувших династий удалось уйти на покой? Думаешь, твои слова не ранят мое сердце?»

______

Для того, чтобы понять, что у Гу Юня зажат шейный и поясничный отдел, не обязательно было проводить тщательный осмотр — стоило ему снять броню, как Чан Гэн сразу заметил это сквозь одежду.

Отбросив в сторону все посторонние мысли, он нахмурился и спросил:

— Цзыси, когда ты последний раз снимал легкую броню?

— Да я все время ее ношу с тех пор, как мне больше не нужен корсет. — Это прозвучало как-то не так, поэтому Гу Юнь поспешил добавить: — Разумеется, я снимаю ее, чтобы помыться. Я ведь не грязнуля вроде этого плешивого осла Ляо Жаня.

Чан Гэн уложил его на живот.

— Не шевелись! Не двигайся! И как у тебя язык поворачивается насмехаться над другими?

В Черном Железном Лагере крайне строго следили за строевой выправкой молодых бойцов, заставляя их держать спину. По этой причине если какому-нибудь генералу и посчастливилось дожить до старости, то здоровье его к тому времени портилось. Зажимы в пояснице и смещение шейных позвонков были в армии в порядке вещей. Удобная легкая броня весила совсем ничего, но в отличие от тяжёлой брони здесь весь вес приходился на тело. Такой бдительный человек как Гу Юнь не снимал ее даже когда ложился спать. Из-за этого мышцы постоянно напрягались. Чан Гэн надавил-то совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы громко захрустели кости.

— Сейчас у тебя ничего не болит, потому что мышцы спины пока справляются с нагрузкой. А в старости что ты делать будешь?

Руки Чан Гэна с силой давили на лопатки и разминали затекшие плечи.

Когда Шэнь И начинал нудеть на эту тему, Гу Юнь всегда поднимал его на смех, но в устах Чан Гэна знакомые слова совершенно не раздражали. Он лениво прикрыл глаза. Армейский быт был очень простым, Аньдинхоу не являлся исключением из правил. В его палатке имелась всего одна походная койка с паровой лампой в изголовье, и сейчас её тусклый свет окутывал их обоих.

— Тебе больно? — спросил Чан Гэн.

Гу Юнь покачал головой и тихо пробормотал:

— Слухи о том, что мы получили крупную поставку оружия и припасов, явно быстро разлетелись. Союзные армии западных стран тоже не дураки. У каждой страны есть планы на этой случай... Сейчас Запад не может безвозмездно поставлять им оружие и броню. Не пройдет и пары дней, как среди них непременно найдутся предатели, которые захотят перейти на нашу сторону, сложить оружие и сдаться... Ох, полегче.

Когда Чан Гэн разминал ему плечи, Гу Юнь никак не отреагировал, но стоило Чан Гэну пальцами скользнуть по спине к ребрам, как с губ его сорвался смешок:

— Щекотно.

Чан Гэн надавил сильнее, прощупывая кости. Продолжи он и дальше в том же духе, остались бы синяки. Любопытство оказалось сильнее, поэтому Чан Гэн спросил:

— Разве ты не чувствуешь разницу между болью и щекоткой? Как так вышло, что ты настолько боишься щекотки?

— Это ты массаж делать не умеешь, — ответил Гу Юнь. — Но вряд ли их капитуляции стоить верить до конца. Эти ублюдки слишком часто вели себя двулично. Если сейчас мы не подчиним их, в будущем опять возникнут конфликты. Я собирался провести наступление в канун нового года, чтобы хорошенько их поколотить в честь праздника, а потом уже вести переговоры.

Одной рукой Чан Гэн с силой надавил ему на плечо, а локтем другой проминал спину.

— А у Черного Железного Лагеря достаточно войска в крепости Цзяюй?

— Если этого будет недостаточно, то... — Гу Юнь выгнул спину. — Ха-ха-ха, прекрати.

Чан Гэн не стал его слушать, локтем дважды прошелся по позвоночнику от шеи до копчика и лишь затем чуть ослабил давление.

От смеха у Гу Юня заболел живот и едва не выступили слезы. Чтобы продолжить, ему понадобился глубокий вдох.

— Хорошо. Давай сделаем так: если кто-то захочет сдаться, мы заранее назначим с ними встречу и условимся, что пока они держатся подальше от наших гарнизонов, то ничего им не грозит. Когда придет время, мы неожиданно на них нападем — задавим тяжелой броней и учиним беспорядки, чтобы хорошенько напугать. Часть явно обратиться в бегство, остальных мы добьем по одному.

Пальцы Чан Гэна немного сместились, он засмеялся:

— Не боишься, что о тебе пойдет молва, что ты вероломен и не держишь свое слово?

Гу Юнь беспечно бросил:

— Да эта шайка обернулась против своего же союзника, точно сыновья, поднявшие руку на отца. Вижу я, насколько они ценят дружбу... Ай! Ле... Лекарь ты босоногий [1]!

Когда Чан Гэн нажал на акупунктурную точку на пояснице, Гу Юнь заорал и забился точно выброшенная на берег рыба, ударившись о изголовье кровати.

Тут ничего не оставалось, кроме как убрать руку.

— Потерпи. Неужели армейский лекарь в гарнизоне ни разу не делал тебе массаж?

Гу Юнь протянул:

— Дай вспомнить...

— Можешь не вспоминать. Тебя же никто не удержит, — Чан Гэн встал на одно колено, примостившись сбоку, и вместо пальцев решил использовать для массажа ладони. — Попробую быть немного нежнее.

Начал он с того, что потихоньку — на этот раз ладонью, а не пальцами — массировал его тело и по мере приближения к акупунктурной точке постепенно усиливал нажим. Гу Юнь мешал процессу: чем сильнее руки Чан Гэна давили во время массажа, тем больше в ответ напрягались его поясница и живот, отчего одежда там натянулась и стала четче видна тонкая талия. Когда Чан Гэн понял, что двумя руками может обхватить его за пояс, это немного вскружило голову. Поначалу у него не возникало никаких неподобающих мыслей, но тут выдержка отказала, а сердце бешено застучало в груди. Прикосновения Чан Гэна невольно стали еще мягче, вызвав у его пациента непреодолимое желание почесаться.

На этот раз Гу Юнь не стал вскакивать, а повернулся к нему с крайне смущенным лицом — Чан Гэн почувствовал, как тело под ладонями пробрала дрожь — и резко схватил его за руку.

— Достаточно.

Чан Гэн был ошеломлен. Сердцебиение участилось, а шею залила краска.

Гу Юнь закашлялся и спросил:

— А какие у тебя планы? Когда ты планируешь вернуться в столицу?

Чан Гэн раздосадованно на него взглянул.

— ... Я думал уехать после шестнадцатого числа. — В его голосе ясно звучало крайнее огорчение.

— Да, тебе лучше не задерживаться тут надолго, — немного удивленный таким решением прошептал Гу Юнь.

Чан Гэн открыл глаза и смущенно ответил:

— Ну, я так навскидку. Ассигнации Фэнхо, конечно, помогли нам немного пополнить казну, но при дворе осталось множество нерешенных проблем, и я...

— Если задержишься подольше, боюсь, от решимости не останется и следа, — перебил его Гу Юнь и строго добавил: — От моей решимости вести бой.

Чан Гэн промолчал.

Гу Юнь протянул руку и привлек его к себе. До этого, опираясь на одно колено, Чан Гэн стоял у его постели. Поскольку юноша не ожидал подвоха, то потерял равновесие и едва не упал ему на грудь.

Гу Юнь запустил пальцы ему в волосы и неожиданно признался:

— До меня доходили слухи о твоих ассигнациях Фэнхо.

Зрачки Чан Гэна сузились, но Гу Юнь так и не упомянул о том масштабном расследовании, которое принцу пришлось провернуть, чтобы избавиться от противников своей затеи, а лишь наказал ему:

— Как вернешься домой, поищи между створками двери и под кроватью, может, там завалялось немного серебра, чтобы купить ассигнации. Твой брат-император может не возвращать эти деньги, достаточно будет пожаловать мне домик в деревне, чтобы спокойно встретить старость.

Взволнованный его словами Чан Гэн выпалил:

— А домик в деревне-то тебе зачем?

— После того, как мы прогоним иностранцев с наших земель и воцарится мир, то и я сложу оружие, — с нежностью прошептал Гу Юнь, намотав прядь его волос на палец. — Я давно все спланировал. Когда придет время, я разделю Черный Железный Лагерь на три части. Орлы, броня и кавалерия — каждое подразделение будет владеть одной третью маршальской печати. Так они смогут помогать друг другу и одновременно сдерживать друг друга в будущем... Жетон Черного Тигра пусть вернется в военное министерство. После окончания войны не только Великой Лян, но и иностранным державам придется сменить кожу и вести свои дела по-другому. Несложно будет поддерживать мир еще на протяжении десяти, а то и тридцати лет. Все равно я мозолю твоему брату глаза, так что не стану больше ему служить. Что касается дальнейшего будущего, то его судьбу пусть решают следующие поколения. А мы с тобой найдем домик в живописном месте, пусть это будет... приданое [2].

Выслушав его до конца, Чан Гэн долго не находил слов. В свете лампы казалось, что он плачет.

— В прошлый раз ты совсем о другом мне говорил.

— Хм?

— Просил меня не бояться, обещал, что если я последую за тобой, ты будешь хорошо со мной обращаться... Это считается?

— Когда это я нес такую чушь?! — возмущенно отказался от своих слов Гу Юнь.

— Когда мы были в твоих покоях, в поместье, в первый месяц прошлого года. Ты еще снимал с меня одежду, — без всякого снисхождения припомнил ему старый должок Чан Гэн [3].

От стыда Гу Юню хотелось провалиться сквозь землю:

— В тот раз я... Я...

Не в силах больше сдерживаться, Чан Гэн наклонил голову и припал к его губам.

«Мой Аньдинхоу, — подумал он, сердце его переполняли и медовая сладость, и печаль: — Скольким прославленным генералам минувших династий удалось уйти на покой? Думаешь, твои слова не ранят мое сердце?»

Из-за сильного волнения поцелуй вышел немного неловким — Чан Гэн одновременно и жаждал большего, и не решался действовать смелее. Гу Юнь быстро пришел в себя и перехватил инициативу.

Он повернулся и крепко обнял Чан Гэна. Не зря раньше говорили, что нежность — погибель для героя. Если в твоих руках лежит близкий человек, то даже в самые лютые морозы совершенно неважно находитесь ли вы в поместье Аньдинхоу, во дворце или где-то еще. Достаточно маленькой спаленки с жаровней, где можно погреть вина, в самой обычной деревушке. Какие тут сражения, Гу Юню и при дворе больше появляться не хотелось.