Ляо Жань по одной собрал бусины.

— Прошу господина Ду достать фрагмент, принадлежащий семье Чэнь.

Ду Ваньцюань помедлил прежде, чем вскрыть брюшко птицы. Оттуда выпал последний деревянный фрагмент. Стоило ему коснуться стола, как он тут же притянулся к другим кусочкам, образовав иероглиф «Юань».

Следом появилось на свет послание Чэнь Цинсюй, неразборчиво написанное на зернистой морской бумаге. Ляо Жань взял записку и раскрыл её. Текст был очень коротким: «Семья Чэнь может поручиться за него».

Чжан Фэнхань немного растерялся от такого поворота событий.

— И это всё, что ли?

Ляо Жань не смог сдержать улыбки. Даже в беседах с глазу на глаз Чэнь Цинсюй была довольно немногословна, а когда брала в руки кисть и бумагу, то никогда не писала длинных писем — её терпения не хватало для пространных рассуждений. Если что-то должно быть сделано, так тому и быть. Поэтому неудивительно, что ответ занял у нее всего одно предложение, напоминавшее взлёт дракона и пляску феникса [5].

«Раз барышня Чэнь считает, что многолетнее воздействие яда на Его Высочество — не проблема, — сказал на языке жестов Ляо Жань и повернулся к Ду Ваньцюаню, — то что скажет господин Ду?»

Жетон Линьюань состоял из пяти частей. Один человек не обладал правом вето. Сейчас расклад был трое против одного. Какое бы решение не принял Ду Ваньцюань, оно ни на что не влияло.

Ду Цайшэнь горько улыбнулся и сказал:

— Прошу мастера отставить эти церемонии. Мне стало известно, что Его Высочество Янь-ван недавно распорядился выпустить ассигнации Фэнхо. Если этот Ду чем-то может помочь, так и скажите.

Чжан Фэнхань зашел издалека:

— Господин Ду, нельзя разворошить гнездо и не разбить ни одного яйца [6]. В смутные времена людям ничуть не легче, чем бездомным псам в мирное время. Богатства господина Ду ничем не отличаются от зыбучих песков, что мягко тонут в кипящей воде. Разве не так?

Ду Ваньцюань, который поднялся на борт "пиратского корабля" по вине этих голодранцев, все еще чувствовал себя неуютно. Небрежно сложив вместе руки, он согласился:

— Конечно, господин Фэнхань так мудр.

В итоге после быстрой трапезы трое мужчин разошлись каждый при своем мнении, даже не успев пригубить вино.

К тому времени, как они вынесли свой вердикт, Чан Гэн уже успел вернуться в поместье.

Гэ Чэнь дожидался в его кабинете. Чан Гэн наказал слугам не беспокоить их и с преспокойным видом зашел внутрь, притворив за собой дверь.

В большом поместье почти никого не было. Старые слуги были или глуховаты, или давно растеряли былую резвость. Порой трудно было сказать, прислуживают ли они все еще своему господину или ушли на покой прямо в его поместье. Зачастую на зов никто не откликался. Случалось даже, что Чан Гэну самому приходилось подавать гостям чай или приносить воды [7]. Но в этом были и свои плюсы — например, можно было не беспокоиться о том, что кто-то подслушает.

Увидев Чан Гэна, Гэ Чэнь тут же подскочил. На его наивном детском лице отразилась тревога.

Чан Гэн сохранил полное спокойствие и подозвал его:

— Тебе удалось его перехватить?

Нащупав в кармане письмо, Гэ Чэнь передал его Чан Гэну.

— Под предлогом починки противовоздушной сети, по твоему приказу, я перехватил деревянную птицу. А также подменил записку внутри и запечатал все так, что никто не заметит, — сказал Гэ Чэнь и сжал губы. — Когда сяо Цао в конце года ездил на север, чтобы найти барышню Чэнь, то видел, как она лично запускает деревянную птицу. Ему удалось тайно позаимствовать ее печать и изготовить подделку, так что тут не возникнет никаких проблем... Старший брат, но зачем нам перехватывать сообщение от барышни Чэнь? Что написано в этом письме?

Чан Гэн молча развернул скомканную записку.

Почерк был в точности, как в том письме, что получил Ляо Жань и его товарищи из Линьюань, но содержимое отличалось.

Настоящее письмо гласило: «Способности этой Чэнь скромны, а знания поверхностны. Потратив много лет на поиски лекарства, я так и не смогла исцелить Кость Нечистоты. Я подвела вас. Что касается жетона Линьюань, прошу вас проявить осмотрительность».

Ее ответ ничуть не удивил Чан Гэна — он лишь подумал: «Разумеется».

За эти годы он успел хорошо изучить Линьюань и пришел к выводу, что решения там принимают три человека или даже пять. Честно говоря, он склонялся к тому, что их пятеро. В запасах Линьюань имелось множество редких стальных доспехов крайне искусной работы. Это означало, кто-то из института Линшу был причастен к этой организации. Когда семья Чэнь вылечила слух и зрение Аньдинхоу, они сделали это под эгидой Линьюань. Не мог же Гу Юнь так безоговорочно доверять им. За ниточки явно дёргал кто-то из старых подчинённых прежнего Аньдинхоу, а значит у Линьюань имелся свой человек и в армии. Ляо Жань и так поставлял всем информацию. Почему бы ему тогда не представлять храм Хуго в Линьюань? Один участник наверняка из числа богачей, а последний — представитель семьи Чэнь из Тайюани.

Из этих пяти человек Чан Гэн имел влияние только на институт Линшу и Ляо Жаня, а вот остальные оставались темными лошадками.

Кроме него самого, лишь барышня Чэнь знала всю жуткую правду о Кости Нечистоты. Эта женщина привыкла беспристрастно оценивать ситуацию и не стала бы поддерживать Чан Гэна лишь из личной симпатии. Богачи же обычно склонны больше беспокоиться о семейном состоянии. Поэтому, скорее всего, в текущих обстоятельствах они вряд ли его поддержат. Что касается армии... Даже если предположение Чан Гэна оказалось верным, и генерал Чжун действительно состоял в Линьюань, то это вовсе не означало, что он бы за него поручился. Барышня Чэнь и генерал Чжун были себе на уме, с ними трудно было выйти на связь. Зато Чан Гэн знал, что Чэнь Цинсюй сейчас вместе с армией находится на северо-западе и явно отправит свой ответ при помощи деревянной птицы, которую можно будет перехватить.

Чан Гэн бросил зернистую бумагу в раскалённую жаровню. В свете пламени его юное и привлекательное лицо показалось немного лукавым.

— Старший брат... — запинаясь, позвал его Гэ Чэнь.

Этот круглолицый молодой человек с детства дружил с Янь-ваном и был безоговорочно ему предан, но дураком все же не являлся. Поэтому догадался, что зашифрованное послание Чэнь Цинсюй могло повлиять на итоговый вердикт Линьюань. Несмотря на то, что он по приказу Чан Гэна подменил записку, его всё равно терзали сомнения... Как мог всегда столь прямолинейный и открытый Чан Гэн совершить такой грязный и подлый поступок? Раз он пошел на крайние меры ради жетона Линьюань, то... настолько жаждал власти?

— Дело не в том, что мне любой ценой нужен был жетон Линьюань, — пояснил Чан Гэн, видимо, прочитавший сомнения у Гэ Чэня на лице. — Но меня только недавно представили ко двору. Пока меня поддерживает Император, господин Цзян и еще несколько человек, но этого мало. Многие проблемы я пока не в силах решить. И если некоторые из них несрочные, то вопрос нехватки цзылюцзиня и денег для снабжения армии встал крайне остро. Единственный способ что-то с этим сделать — заполучить жетон Линьюань. Располагай я большим запасом времени, можно было не спешить и поступить по совести. Вот только боюсь, что иностранцы не станут ждать.

Его ответ развеял все сомнения Гэ Чэня. Он с облегчением выпрямился и немного смущенно признался:

— Мы с сяо Цао это понимаем, но... Старший брат, тебе следует бережнее относиться к своему здоровью. Если Аньдинхоу вернется во дворец и узнает, что ты снова заболел, разве не задаст он мне за это трепку?

Тут Гэ Чэнь в ужасе осекся и задрожал, как будто в красках представил наказание от Аньдинхоу.

Лицо Чан Гэна смягчилось.

— Главное — продержаться до тех пор, пока кризис не минует, а в стране не воцарится мир. Кто захочет заниматься столь неблагодарной работой без личной выгоды? Нельзя же работать бесплатно. Когда все закончится, я попрошу у Императора даровать мне живописный участок на вершине холма, где я заложу сад из персиковых деревьев и весной буду любоваться их цветением, а летом вкушать плоды. Еще у подножия холма обязательно будут горячие источники. Заведу курочек, чтобы они несли яйца, а я мог сразу варить их, опуская в горячий источник...

Услышав, как у Гэ Чэня от его слов заурчало в животе, Чан Гэн опешил, но потом оба расхохотались. Чан Гэн подскочил на ноги.

— Время уже позднее. Давай не будем беспокоить дядю Вана, а сами приготовим себе цзяоцзы [8].

Гэ Чэнь сильно смутился и возразил:

— Нет, братик, так не пойдет, разве принцу подобает раскатывать тесто и делать начинку... это ведь совершенно...

Чан Гэн искоса на него посмотрел и спросил:

— Так ты хочешь есть или нет?

Гэ Чэнь смело признался:

— Хочу!

В итоге юноши в кромешной тьме прокрались в кухню и отправили клевавшего носом старого повара спать. Бум! Бах! Чан Гэн и Гэ Чэнь вздрогнули, вслушиваясь в звуки ночного патруля, но вскоре вернулись к своему занятию — один держал крышку от котелка, а другой — ложку для снятия пены. На двоих они слопали где-то шестьдесят штук. Обжегшись о цзяоцзы, Гэ Чэнь жалобно заголосил. Казалось, они снова вернулись в детство в приграничном городке Яньхуэй.

Впрочем, это теплое воспоминание так и осталось достоянием глубокой ночи. Но когда на синем небе сияло белое солнце, повсюду подстерегали опасности.

Месяц спустя ассигнации Фэнхо все еще не были выпущены. Поскольку к тому времени Император Ли Фэн успел устать от постоянных свар при дворе, начались чистки.

Цензорат решил воспользоваться ситуацией и отправил сорок три жалобы, в которых говорилось о том, что Янь-ван одной рукой закрывает небо [9]. По их мнению, Военный совет завел обыкновение втайне придерживать прошения придворных, из-за чего опасения народа не доходили до правителя. Кроме того, так называемые ассигнации Фэнхо являлись мошенничеством, призванным опозорить императорский двор на всю страну, а также навлечь новые беды на их державу и народ.