Глава 28 «Цзяннань»

 

***

П\п: посмотрите-ка, кто вернулся.

***

Чан Гэн считал, что он по-прежнему может оставаться сдержанным и спокойным, но юноша в очередной раз переоценил себя. Он не ожидал, что Гу Юнь действительно отправится в Цзяннань, чтобы отыскать своего приемного сына.

***

— Что? - спросил Шэнь И.

— Я отправляюсь в Цзяннань, - ответил Гу Юнь.

— Ая-яй! - зашипел Шэнь И. - Как больно! Это что, челюсть мне на ноги упала?! Ты что, с ума сошел?! Главнокомандующий северо-западного гарнизона самовольно, тайком отправляется в Цзяннань! Ты смерти ищешь или восстания хочешь, а?!

— Мы уже разгромили бандитский притон в пустыне, - спокойно ответил Гу Юнь. - Через несколько месяцев тут будет спокойно. Со скоростью Черных Орлов я прибуду в Цзяннань через день, может, два. И я не собираюсь там надолго задерживаться. Как только я найду его, то немедленно вернусь.

Шэнь И сделал глубокий вздох и, готовый продолжить свой долгий и красноречивый спор, неожиданно получил от Гу Юня хороший удар с колена прямо в даньтянь [1].

Шэнь И согнулся и приглушенно возмутился:

— Я же еще ничего не сказал!

— Я просто решил предотвратить проблему до того, как она могла возникнуть, - ответил Гу Юнь.

В течение всей ночи, тридцать кавалеристов Черного Железного Лагеря захватили скрывающихся в глубине пустыни главаря бандитов и его прихвостней. Гу Юнь выслушал доклад и отдал короткий приказ: "В тюрьму". В ту же ночь, не передохнув и минуты, он был готов отправиться в Цзяннань.

Лоуланьский Принц Бань Эдо, в ожидании грандиозного пира с Черным Железным Лагерем подготовил праздничные блюда и вино. Но, когда он прибыл к шатру маршала, то увидел, как раздраженный Гу Юнь переодевается в броню Черных Орлов.

Лоулань располагался у самого начала Шелкового Пути. Жители этого, некогда пустынного городка, всегда питали огромную ненависть к разгуливающим по их землям бандитам. Со временем они стали лучшими информаторами для Черного Железного Лагеря, а также успешно помогали солдатам в ликвидации бандитов. Так между двумя сторонами сложились отличные отношения.

Жители Лоулань были весьма талантливы в пении и танцах, но, в особенности, они любили хорошее вино. Мужчины и женщины поголовно были запойными гуляками, а вот их принц был самым большим любителем пригубить вина среди всех них.

Непредсказуемые стратегии Маршала Гу или его непревзойденное мастерство в боевых искусствах - принца интересовало это не так сильно, как способность Гу Юня употреблять крепкий алкоголь вместо воды, откровенно заставляя Бань Эдо постоянно превозносить этот "талант". Он даже объявил себя "другом-собутыльником" маршала Гу. Лоуланьский Принц относился к нему с невероятной преданностью и сотрудничал с ним, со всей ответственностью подходя к любому делу.

Шелестящий голос Бань Эдо напоминал мелодии пустынных певцов. Он мурлыкающе спросил Гу Юня:

— Маршал Гу, почему вы торопитесь так же быстро, как движутся облака на небе? Вы спешите за барышней заката?

Шэнь И вопросительно вскинул брови.

Что еще за барышня заката? Это кто-то «румяный» и «пухлый»?

— Я спешу кое-кого убить, - ответил Гу Юнь.

— Ох! - Бань Эдо пораженно оцепенел, сжимая пару пузатых кувшинов вина, а мгновением после задумчиво поинтересовался:

— Вы решили убить еще кого-то?

— Ты не приступаешь к ужину, если уже позавтракал? - кровожадно и резко ответил Гу Юнь. - Прочь с дороги!

Несколько солдат подразделения Черных Орлов пронеслись мимо маршала Гу подобно теням и, едва коснувшись кончиками пальцев ног земли, последовали за своим Аньдинхоу. В мгновение ока черный вихрь бесследно взмыл в воздух, ни оставив позади себя и тени, и лишь клубы белого пара изящно изогнулись в воздухе.

Бань Эдо проводил восторженным взглядом удаляющуюся фигуру маршала и обратился к Шэнь И:

— Маршал обязан убивать по три человека в день?

Шэнь И махнул рукой, давая знак, что сейчас скажет по секрету нечто важное, а затем подошел к принцу почти вплотную и прошептал ему на ухо:

— Кое-кто надоумил его сына сбежать из дома.

Бань Эдо схватился за грудь:

— Ох! Это непременно барышня полнолуния!

— Ммм... - вздохнул Шэнь И. - Нет, полнолуние у него только на голове.

Оставив принца с полной головой вопросов, Шэнь И ушел прочь с тяжеленным бременем на своих плечах. Через пару шагов он внезапно изменился в лице.

О нет!

Гу Юнь так быстро покинул лагерь, не забыл ли он взять с собой лекарство?..

***

Цзяннань встретил покрытого пылью и песком Гу Юня мелким дождем. Маршал даже не остановился на отдых и немедленно направился в резиденцию Интянь [2], к провинциальному эмиссару юстиции — инспектору Яо Чжэнь.

Согласно социальному положению Гу Юня, он не должен был иметь никаких отношений с провинциальными чиновниками из Цзяннань. Что касается текущего положения дел, Гу Юнь решил обратиться к этому человеку из-за неких старых дел.

В пятнадцать лет Гу Юнь впервые в жизни повел войско, дабы подавить восстание бандитов. Тогда он спас несколько несчастных заложников, среди которых был и Яо Чжэнь. В тот год его подставили и лишили хорошей должности, и он был вынужден вернуться домой, к семье, но попал в плен. Когда господин Яо поправился и излечился от ран, по велению неба он смог получить должность инспектора, а его отношения с Аньдинхоу остались на уровне дружбы благородных мужей, которых не связывала никакая личная выгода, но эти отношения каким-то образом сохранились и по сей день.

Господин Яо как раз сегодня решил взять выходной. Он спал так долго, что солнце уже успело оказаться на высоте трех шестов [3], но даже тогда он все еще отказывался покидать постель. Услышав доклад слуги, господин Яо, волнительно задрожав, поинтересовался:

— Как, говоришь, он себя назвал?

— Он сказал, - ответил слуга, - что его фамилия - Гу. Гу Цзыси.

— Гу Цзыси, - задумчиво протянул Яо Чжэнь, стряхивая с глаз засохшие заспанки. - Аньдинхоу Гу Цзыси? Тогда я - главный сановник самого Императора! Гони прочь этого мошенника!

Слуга с поклоном дал знать, что уходит. Но тут господин Яо резко остановил его.

— Подожди! - он натянул на себя одеяло и сел на постели. - Подожди, я сам схожу проверю...

Когда приходит счастье, ум оживляется [4]. Господин Яо не знал, почему и как, но вдруг он неожиданно осознал, что Гу Юнь действительно мог самовольно оставить свои обязанности и прибыть в Цзяннань.

В это же время буддийский монах, как раз остановившийся в резиденции Интянь, даже не подозревал, что над его головой нависла большая угроза.

Пусть сердце буддийского монаха было открыто для восприятия истины, а душа его пребывала в созерцании, он был жутким скрягой.

Прежде чем потратить одну монету, ее следует сначала разменять на две. Если бы в Цзяннань был хотя бы один разрушенный храм, который мог бы послужить временным пристанищем, он бы не попросил места на постоялом дворе. С самого раннего утра и до позднего вечера, и так - изо дня в день - он ел только мякину и глотал траву [5]. А если хочешь хорошо и вкусно поесть, то самое время найти друзей или, проще говоря, заняться попрошайничеством.

Сам он не тратил деньги. Более того, он не позволял их тратить Чан Гэну и его друзьям. К счастью, трое юношей смогли пережить трудности, следуя за монахом и проживая день за днем, как бездомные бродяги.

Маршрут Ляо Жаня постоянно был непредсказуемым. Время от времени он вынуждал Чан Гэна бродяжничать по улицам города. Иногда они бесцельно бродили по полям и селам, не отказываясь от пожертвований в виде пайков, независимо от того, были ли они плохими или хорошими. Они могли поселиться в доме щедрого шэньши или у самой обычной, благодетельной семьи. Иными словами, им было все равно, где останавливаться, - они принимали все, что смогли получить.

Однажды они остановились у пожилой бездетной вдовы почтенного возраста. Увидев, что ей нечего есть, они не только не попросили еды, но даже дали ей денег.

"Даже в процветающем и благоденствующем мире есть тот, кто голодает и замерзает насмерть. Даже в неспокойном мире есть место богатству и почестям", - жестами сказал монах Чан Гэну, когда они проходили через рынок маленького провинциального городка. "Ход мировых событий следует разделить на две части. "Мораль" - это устремления и чаяния народа, всеобщее заветное желание. Так, из поколения в поколение, во всех домах горит море огней. "Мир" - это рисовое зернышко на тысячу семей, кирпич на тысячу городов".

— Подстриженному в буддийские монахи мастеру следует находиться за пределами этого мира и не думать о "мире" простых людей, но в разговорах о житейских вещах он может выражать свое четкое и логичное представление, - сказал Чан Гэн.

Чан Гэн был уже чуть выше монаха, и из его голоса полностью исчезли звонкие подростковые нотки. Его тон стал глубже, а речь была ни быстрой, ни медленной. Он говорил очень размеренно и спокойно.

Раньше он любил тишину, и всякий раз, когда он оказывался в толпе, он чувствовал себя очень неуютно. Чан Гэн никогда не чувствовал себя комфортно, когда сталкивался с незнакомцами, а все потому, что мальчик никогда не знал, что им отвечать. И тут он неосознанно начал совершенствовать и закалять себя [6] везде, куда бы он ни пошел, даже если это была обычная, беззаботная прогулка по пустому двору.

Возможно, все это было потому, что он разбил все котлы и потопил лодки [7], а тонкие веточки и конечное коленцо бамбука [8] в его сердце, пусть и неохотно, но, как и предполагалось, естественным путем обратились всего лишь в ничего не значащий пустяк.

Ляо Жань весело улыбнулся и спросил: "Если монах не понимает ход мировых событий, как он смеет говорить, что вышел за пределы людского мира"?

Монах, конечно, родился с очень знойным лицом: когда его тщательно умыли, сразу стало ясно, что он - мастер, ступивший за пределы этого мира, ушедший от мирской суеты, настоящий буддийский наставник. Немало дней этот буддийский проповедник не мылся, но это не мешало лучу просветления отражаться от его светлой головы. А в его глазах был бескрайний бассейн кристальной очищающей воды со множеством знаний, призванной спасти все живущее. Если бы он был более щедрым - не считая того, когда дела доходили до нескольких монет (но ведь это же всего лишь материальная ценность) - то Чан Гэн и другие были бы вынуждены признать, что Ляо Жань действительно был высокообразованным мастером.