Глава 97 «Пыль осела»

 

____

В таком случае последними словами, что ты мне сказал, стали бы «выметайся отсюда». Боюсь, мой дух не смог бы упокоиться с миром.

____

Когда Чан Гэн выплеснул в последней реплике всю свою боль, тело его превратилось в пустой сосуд, и он едва не потерял сознание. При виде Гу Юня он испытал облегчение.

Несмотря на то, что Чан Гэн выбился из сил, ему не хотелось смыкать глаз. Он так и опирался на плечо Гу Юня, отчаянно пытаясь перевести дыхание. Непроизвольно он схватил Гу Юня за одежду.

Из-за сильной кровопотери Чан Гэна знобило. Тепло Гу Юня и знакомый горький запах лекарств напомнили о том, как в детстве в студеный день тот закутал его в свой плащ и вернул домой. Чан Гэн ненадолго потерял счет времени и пробормотал:

— ... можно мне вина?

Сюй Лин с энтузиазмом бросился на помощь:

— Великий маршал, давайте помогу...

...Мастер Ляо Жань, с самого начала присутствовавший при сцене воссоединения, к несчастью, его остановил.

Давно вознесшийся над мирскими заботами монах успел выхватить всего пару слов из бессвязного бормотания принца, но уже был шокирован.

Гу Юнь молча подхватил Чан Гэна, крепко обнял и донес до повозки. После чего нахмурился и приказал:

— Приведите сюда армейского лекаря!

Затем он схватил флягу — в походных условиях вода там, конечно, была не свежая, но это можно было исправить, если добавить немного соли. Впервые солдаты услышали об этом от путешествующих через пустыню купцов.

Когда Чан Гэн облокотился на него, Гу Юнь нагло соврал:

— Вот вино, открой рот.

Чан Гэн с трудом соображал, но пока еще не утратил разум. Не приди Гу Юнь на помощь, он бы спокойно уничтожил очередной отряд жестоких разбойников. Сделав пару глотков, Чан Гэн со смешком возмутился:

— Ты меня обманул.

На самом деле Гу Юнь не только его обманул, вдобавок ему хотелось встряхнуть Чан Гэна и хорошенько поколотить, чтобы тот как следует запомнил, что значит «драгоценный сын не должен садиться под стрехой крыши» [1]. Но когда они наконец встретились, сердце его сжалось от боли и в груди занемело. Разве можно было на него злиться?

За какие бы великие подвиги не брался раньше Чан Гэн, это не заканчивалось такими тяжелыми ранениями. Гу Юнь ненадолго замер — лицо его совершенно ничего не выражало, — а затем осторожно распахнул края его одежд. Острый запах крови ударил в нос, и у Гу Юня защемило в груди. Впервые в жизни его руки дрожали.

Почувствовав, как сильно Гу Юнь за него переживает, Чан Гэн решил покапризничать, но немного увлекся. Подливая масла в огонь, Чан Гэн прошептал ему на ухо:

— Я боялся, что больше никогда тебя не увижу...

Гу Юнь слегка прищурился, и на его лице застыло напряженное выражение. И пускай руки его оставались нежными, зато слова сочились ядом.

— Прошу простить мою недогадливость, — холодно произнес Гу Юнь. — Но я решительно не понимаю, чего вы боялись, Ваше Высочество. Вы ведь так тщательно все просчитали.

Чан Гэн сделал вид, что ничего не слышал. Пользуясь тем, что их скрывала занавеска, он уткнулся в изгиб шеи Гу Юня и едва слышно прошептал:

— В таком случае последними словами, что ты мне сказал, стали бы «выметайся отсюда». Боюсь, мой дух не смог бы упокоиться с миром.

Гу Юнь осекся.

В чужих объятиях он чувствовал себя так, как будто опасная лоза кольцо за кольцом обвивала всё его тело своими длинными плетями, пока одна из них не пронзила наконец его сердце.

Стук копыт снаружи звучал все ближе.

— Маршал, армейский лекарь прибыл! — громко прокричал гонец.

Несмотря на то, что Чан Чэна мучила сильная боль, он старался не подавать виду. Его прямая осанка ничуть не изменилась, он лишь мягко вздохнул и вытянул бледную худую шею. Встревоженный и все еще рассерженный на него Гу Юнь, опустил голову и, пользуясь тем, что их никто не видит в тени повозки, покрыл яростными поцелуями его шею. Прикосновения губ были легкими, как скользящие по водной глади стрекозы, но он явно намеревался позже поквитаться с ним.

Усилием воли после поцелуя Чан Гэн открыл глаза и сосредоточил полный надежды взгляд на Гу Юне.

— Я с тобой еще разберусь, не переживай, — на ухо пообещал ему Гу Юнь.

После этого Гу Юнь раздвинул шторы и громко подозвал армейского лекаря:

— Скорее сюда!

Поначалу лекарь хотел попросить посторонних удалиться, но поймал на себе пристальный взгляд Гу Юня и испугался. Ему не хватило смелости отослать прочь самого маршала Гу. Поэтому он, скрипя сердцем и обливаясь потом, обрабатывал жуткие раны на теле Янь-вана под буровившим спину взглядом великого маршала.

Поскольку они были не одни, Чан Гэн не проронил ни слова. Лишь когда лекарь имел неосторожность растревожить рану, накладывая марлевую повязку, принц тихо застонал от боли. Гу Юнь все сильнее хмурился, пока Чан Гэн под прикрытием широких рукавов не коснулся его руки ледяными пальцами. Прикосновение это вышло совсем мимолётным. Понимая его чувства, Чан Гэн не стал позволять себе лишнего — лишь пару раз он украдкой бросал на него взгляды.

Гу Юнь посмотрел на него сверху вниз и заметил, как капля пота со лба Чан Гэна стекла вниз и застыла на ресницах, пока он не сморгнул ее. Из-за этого казалось, что взгляд принца затуманен.

Гу Юнь замер.

Чан Гэн рос крайне капризным ребенком, но теперь его капризы достигли просто небывалых высот, доступных лишь небожителям. Когда на него так смотрели, Гу Юнь не мог устоять и готов был дать ему все, что угодно. Смирившись со своей участью, он взял Чан Гэна за руку, заключил его в объятия и прошептал:

— Закрой глаза.

Чан Гэн беспрекословно повиновался. Поскольку во время поездки на юг ему удалось быстро и решительно разобраться с беспорядками в Цзянбэе, у него камень упал с души и сейчас его почти ничего не тревожило. Он лежал, слушая стук сердца Гу Юня. Чан Гэн подумал, что даже если этот миг станет последним, ему не о чем жалеть, и мирно заснул.

Преступная организация Шахай погрязла во внутренних конфликтах и больше не представляла угрозы. Генерал Чжун благородно сдержал данное Янь-вану обещание — ни один солдат не выступил из Северобережного лагеря. Наоборот, старый генерал отправил разбойникам предложение сдаться. Ряды приспешников Владыки Небесного ранее сократил Чан Гэн. С оставшимися несогласными разобрались три других главаря разбойников. Так восстание, обещавшее обернуться кровавым, незаметно стихло.

Спустя три дня в Северобережный лагерь прибыл временно назначенный на должность наместника Лянцзяна Яо Чжэнь и занялся проблемами Цзянбэя. Первым делом он арестовал прихвостней Ян Жунгуя и послал своих людей выяснить, где бывший наместник держал беженцев. Постепенно всех пленных освободили, позаботились о них и помогли восстановить утерянные документы. Кроме того Яо Чжэнь приказал расспросить их о пропавших родных и друзьях и создать поисковые отряды, а также лично посетил семьи тех, чьи родственники погибли или были убиты, чтобы выразить соболезнование и оказать материальную помощь.

Спустя пару дней прибыла крупная партия лекарств, отправленных императорским двором. Согласно указу Ли Фэна часть взяток и украденных денег возвращались в столицу, а остальное должны были распределить между пострадавшими беженцами. После чего нужно было направить доклад в министерство финансов, чтобы отчитаться о тратах.

Сюй Лина восстановили в должности императорского ревизора, и он провел тщательное расследование преступлений семейств Ян и Люй. Тут в полной мере проявил себя его строгий, но беспристрастный нрав — он конфисковал все их имущество.

В одном Ян Жунгуй не соврал — не хранили в его доме ни золота, ни серебра. Все богатства обменяли на ассигнации Фэнхо. Сюй Лину ничего не оставалось, кроме как обратиться к прикованному к постели Янь-вану за советом.

— Мне известно, сколько всего ассигнаций Фэнхо было выпущено, и кто их тогда покупал. Господин Ян точно не поддерживал казну, — пояснил Чан Гэн. — Выясни, с кем он вел дела. Тут явно имел место заговор между купцами и чиновниками. Если не сможешь сразу разобраться в его приходно-расходных книгах или найти фиктивные счета, не переживай. Через пару дней у тебя появится помощник — сын Ду Цайшэня. Этот молодой человек буквально вырос со счетами в руках. Он мой добрый и надежный друг — можешь ему доверять.

Сюй Лин несколько раз кивнул.

— И вот еще что, — Чан Гэн оперся об изголовье кровати и, вскинув голову, посмотрел на него. Несмотря на серьезное ранение, взгляд принца до сих пор пробирал до костей. — Согласно императорскому указу ассигнации Фэнхо теперь используются наравне с серебром и золотом. Раз курс установлен, они должны войти в оборот. Вот ими и выплатите компенсации беженцам. В чем проблема?

— Ваше Высочество, — прошептал Сюй Лин, — недавно выпустили вторую партию ассигнаций Фэнхо, но они не пользуются спросом. В основном все покупатели ассигнаций, за исключением людей Вашего Высочества, происходят из богатых и влиятельных семейств. Серебра у них в избытке, поэтому свои ассигнации они хранят дома. Их практически не найти в свободном обороте. Народ не знает, примут эту валюту купцы или нет. Так что...

Чан Гэн протянул руку, ухватился за край кровати и сумел подняться.

— Мы не можем заставить людей активно использовать ассигнации, а не хранить их дома. Но если какой-нибудь купец откажется их принимать, то это тяжкое преступление, караемое смертной казнью. Завтра пересчитай все ассигнации в доме Ян Жунгуя и купи на них у богатых купцов зерна и хлеба для беженцев. Поглядим, кому хватит наглости наплевать на императорский указ... Возьми с собой нескольких солдат из Северобережного лагеря, понял?

Тут Сюй Лин наконец разгадал его план. Янь-ван при помощи угроз собирался заставить людей признать ассигнации Фэнхо валютой, равноценной золоту и серебру. Начать он планировал в Цзянбэе, а затем распространить практику на всю страну.