Никто, включая влиятельных купцов, про которых говорили «сытый голодного не разумеет», не желал обидеть императорский двор. Поэтому им ничего не оставалось кроме как, проглотив свою гордость, согласиться и оставить ассигнации после сделки пылиться дома или же изо всех сил стараться превратить их в настоящее золото и серебро.

— Нужно их подтолкнуть, — слабым голосом прошептал Чан Гэн. — Пусть старший брат Чжунцзэ как наместник Лянцзяна издаст новый указ. Если некий крупный или мелкий торговец без всякой на то причины откажется принимать ассигнации Фэнхо, на него можно подать жалобу правительству Янчжоу. Если донос подтвердится, виновника изобьют палками, а за повторное нарушение немедленно бросят в тюрьму.

Сюй Лин поспешил исполнить приказ, поскольку был хорошо знаком с методами Его Высочества Янь-вана: «Там, где лучше проявить великодушие — прояви великодушие; там, где лучше проявить жесткость — прояви жестокость». Правда, не успел он до дверей дойти, как Чан Гэн резко окликнул его:

— Минъюй.

Сюй Лин обернулся.

Лицо Чан Гэна утратило суровость, и в мгновение ока он превратился в мягкого и благовоспитанного принца:

— Всё зависит от тебя.

— Что Ваше Высочество имеете в виду? — растерянно спросил Сюй Лин.

— Боюсь, мне придется немного здесь задержаться. Я не смогу сопровождать тебя в столицу. Поэтому прошу передай мое прошение Императору.

Слишком много всего произошло и пока лучше на время отступить. Сейчас самое подходящее время, чтобы под предлогом ранения уйти с влиятельного поста.

К несчастью, простодушный господин Сюй не понял намека. С серьезным видом он сложил руки в поклоне и согласился:

— Конечно, Ваше Высочество серьезно ранили. Вам следует лучше заботиться о себе. Хорошенько отдохните, а ваш подчинённый пока уладит все дела. Если возникнут трудности, ваш верный слуга вновь обратится за советом.

Чан Гэн засмеялся, заметив, что его не так поняли, но не стал объяснять, а махнул рукой и отпустил своего помощника.

Уже в дверях Сюй Лин встретился с Аньдинхоу и остановился, чтобы его поприветствовать.

Гу Юнь вежливо кивнул, и они разошлись. Неожиданно Сюй Лин замер, как громом пораженный. За спиной Гу Юнь прятал золотисто-желтую ветку османтуса. Приятный сладкий запах ударил в нос.

Сюй Лин проследил за тем, как маршал с цветком в руках направился к Янь-вану. В воздухе до сих пор стоял запах османтуса, Сюй Лин утер нос и восхищенно подумал: «Маршал Гу так заботится о Его Высочестве».

Гу Юнь вошел в комнату и закрепил цветы над пологом кровати Чан Гэна.

— Там османтус распустился. Когда столько времени валяешься в постели, с тоски помереть можно. Тебе же нравится этот запах?

Чан Гэн не сводил с него глаз.

Гу Юнь посмотрел на него в ответ и спросил:

— Куда это ты смотришь?

Чан Гэн вытянул руку и потянул Гу Юня к себе. Тот же боялся потревожить его раны. Он наклонился и взял Чан Гэна за руку.

— Разве я не велел тебя лежать смирно?

Чан Гэн не унимался и схватил его за одежду, притягивая ближе.

— Цзыси, мои раны так болят.

— ... — Гу Юнь глухо произнес: — Отпусти, меня тебе не одурачить.

Получив ранение, Янь-ван потерял всякий стыд. Когда они оставались наедине, на уме у него было только одно — «мои раны так болят, поцелуй меня».

... Правду говорят, что усугубляется именно та дурная привычка, которой чаще всего потворствуют.

Гу Юнь щелкнул Чан Гэна по лбу, а затем отошел, чтобы сменить одежды.

Глядя на тень за ширмой, Чан Гэн сорвал с веточки цветочный бутон, положил в рот и начал задумчиво жевать. После чего, опираясь на деревянную трость, поднялся на ноги. Пока он не в силах был нормально выпрямиться и ковылял до стола мелкими шажками. Наконец он смочил кончик кисти в туши, развернул лист бумаги и занялся отчетами.

Все же это была тяжелая физическая работа. Вскоре от натуги по лбу побежал пот. Неожиданно кисть выхватили у него из рук. Без лишних слов его двумя руками вытащили из-за стола, подняли в воздух и унесли обратно на кровать.

Гу Юнь нахмурился и отчитал его:

— Что за срочное важное дело такое? Лежи и не вредничай!

Чан Гэн спокойно объяснил:

— На этот раз семейство Люй запачкало руки, а семейство Фан не сумело извлечь из восстания выгоду. Настал удобный момент провести новую реформу. Пока у меня недостаточно сил, чтобы ее осуществить, но лучше заранее все подготовить.

Гу Юнь сидел у его постели.

— Неужели ты все еще думаешь о свободном обороте цзылюцзиня? Император не согласится.

— Не о том речь, — ответил Чан Гэн. — Ещё не время... Конфискованные у чиновников вдоль Великого канала земли можно использовать для обустройства беженцев. Конечно, самые богатые и плодородные из них отдадут под пашни, а предприятия построят в другом месте. Половину средств на строительство предоставит господин Ду и его торговый дом, а оставшуюся часть — императорский двор. Таким образом новые предприятия не будут принадлежать частным лицам, ими будет управлять императорский двор и Военный совет. К шести существующим министерствам добавится еще одно — оно будет отвечать за поставки цзылюцзиня и строго контролировать его оборот. Что касается торговли, этим пусть займутся представители торговых домов. Одну шестую часть от полученной прибыли будут направлять в государственную казну, а оставшиеся пять купцы могут использовать для строительства новых предприятий. Как тебе такая идея? Это не только решит вопрос с устройством беженцев, но позволит Императору не беспокоиться об утечке цзылюцзиня на черный рынок. Мы одновременно и пополним казну, и угодим купцам.

Гу Юнь выслушал его предложение, но довольно долго не высказывал своего мнения.

Похоже, Чан Гэн тщательно обдумал свой план. Возможно, он появился у него еще до отъезда в Цзянбэй. Если бы он ещё тогда решился воплотить его в жизнь, то извлек из этого немалую выгоду — какая знатная семья не захотела бы урвать лакомый кусочек. Ян Жунгуй и ему подобные настолько совесть потеряли, что разворовали средства, высланные на помощь беженцам. В итоге в казну ничего бы не поступало, купцы погрязли в сложных интригах придворных чиновников, которые норовили вставлять им палки в колеса. С беженцами обращались, как со скотиной, а разные черви на крупных и мелких должностях набивали себе карманы.

Поэтому Янь-ван намеренно обострил разногласия между знатными семьями и недавно назначенными придворными, растревожил болото в Цзянбэй и разобщил знать, связанную сложными семейными узами. Он собирался отсидеться в сторонке, глядя как далеко они зайдут, а затем отступить, не вступая в прямую конфронтацию...

Но некоторые события всегда происходят помимо нашей воли. Кто же мог предположить, что несмотря на все препятствия, Янь-вану в итоге удастся добиться своей цели.

Чан Гэн моргнул.

— Как тебе моя идея?

Гу Юнь пришел в чувство, улыбнулся и ответил:

— Не знай я тебя так хорошо, подумал бы, что ты — небесная кара, посланная на наши головы.

Прозвучало довольно мрачно, но Чан Гэг понял намек. Он придвинулся ближе к Гу Юню, положил руку ему на плечо и произнес:

— Судьба Великой Лян зависит от меня. Ты в это веришь?

Когда Гу Юнь к нему повернулся, то Чан Гэн обнял его, губы Гу Юня скользнули по щеке.

— Ты поцеловал меня, — заметил Чан Гэн.

Гу Юнь оторопел.

Разве они не о делах только что говорили?

Чан Гэн обвил руками его шею и поцеловал Гу Юня, поделившись мягким ароматом и вкусом османтуса. Гу Юнь ничего не имел против нежного и ласкового нефрита [2], готового упасть в его объятия. Но стоило дать слабину, как принц вскоре переставал притворяться нежным и ласковым нефритом.

Говорят, что нет ничего слаще и важнее медовых уст красавицы, а с губами любимого человека ничто не сравнится. Вот только в случае с Чан Гэном можно было и обжечься. Сладость следовало пробовать медленно — начинать ласки с легких поцелуев, постепенно переходя к более страстным, наслаждаясь каждым мгновением. Чан Гэн придерживался иного мнения. Если поначалу он проявлял покорность, то вскоре показывал свою свирепую натуру. Это больше не были медленные томительные поцелуи — Чан Гэн словно пытался сожрать его целиком. Гу Юнь находил такие ласки чересчур бурными. Они с трудом могли оторваться друг от друга. Язык занемел от поцелуев, но Чан Гэну все было мало — он стал страстно целовать его подбородок и шею, оставляя алые следы. Будто и правда решил сожрать.

Так уязвимую шею Гу Юня превратили в палку, чтобы точить зубы. Невольно он напрягся, но не хотел отталкивать. Правда от щекотки невольно выступили слёзы и, пытаясь сдержать смех, Гу Юнь спросил:

— Тебя в детстве собака покусала?

Чан Гэн бросил на него пламенный взгляд.

— Разве запрет барышни Чэнь почти не истек?

Примечания:

1 ) идиома: не смеет драгоценный сын садиться под стрехой крыши.

坐不垂堂 - zuòbùchuítáng не садиться под стрехой крыши (обр. в знач.: быть очень осторожным, беречься)

Целиком это означает, что люди важные, обычно с достатком, должны беречь себя и не должны садиться под стрехой крыши, чтобы падающая черепица не разбила им голову.

2) Нежный и ласковый нефрит - чаще эту метафору используют в отношении женщины. Как описание молодой девушки с белым, мягким, теплым телом