Глава 96 «Опасность»

 

____

— Цзыси, мне так больно...

____

Когда Чан Гэн открыл глаза, его окружала кромешная тьма — можно было различить лишь лысую макушку мастера Ляо Жаня.

Стоило Чан Гэну пошевелиться, как перепуганный Сюй Лин бросился к нему, причитая:

— Ваше Высочество! Ваше Высочество! Вы очнулись! Узнаете меня? Ваше Высочество...

От волнения господин Сюй утратил дар речи. Точно почтительный сын он глядел на Чан Гэна и утирал слезы. Чем дольше он плакал, тем горше становились его рыдания, пока не превратились в завывания.

Чан Гэн ничего не ответил.

Жуткий рев Сюй Лина напоминал игру маршала Гу на флейте — гвоздем вбивался в уши. Впервые Чан Гэн порадовался немоте мастера Ляо Жаня.

Этот безголосый монах не только не издал ни звука, но и сердечно утешал господина Сюя, который сидел весь в слезах и с расквашенным носом.

Затем Ляо Жань подошел к Чан Гэну и на языке жестов сообщил: «Мы неподалеку от Северобережного лагеря. В безопасности. Я послал деревянную птицу. Под руководством старшего брата Суня этот монах попытается передать в Северобережный лагерь жетон Вашего Высочества. Если все пройдет гладко, генерал Чжун вскоре прибудет на помощь. Ваше Высочество, не беспокойтесь».

Несмотря на то, что монах любил морочить головы и редко мылся, ему выпала честь быть достойным последователем Линьюань. Из трехсот шестидесяти дней в году, как минимум дважды, на него можно было рассчитывать.

Чан Гэн устало кивнул и горько усмехнулся, наконец испытав на себе, что означает выражение "с треском провалиться".

Всё началось с того, что Чан Гэн оставил охрану и вместе с Сюй Лином отправился в логово преступной организации Шахай. К несчастью, момент он выбрал крайне неудачный.

Следом за трактирщиком Сунем они направлялись на основную базу Шахай, но не успели они добраться до места — наткнулись на толпу мятежников.

Тогда сердце Чан Гэна, конечно, встрепенулось, но голова оставалась холодной. С учетом того, как обстояли дела в Цзянбэй, совершенно не удивительно, что вспыхнуло восстание. Испуганный кролик способен укусить человека, а пес — бросаться на стены [1]. Все прекрасно знали, что за такое тяжкое преступление наказание — казнь девяти поколений, но что делать если все родные мертвы, а вы не уверены в завтрашнем дне? Разве это жизнь? Нет разницы умереть трусом или лишиться головы за измену. Смерть всегда одна. Не лучше ли поднять восстание ради благого дела и попутно вписать свое имя в историю?

Беженцев из Цзянбэя взбунтоваться вынудили обстоятельства.

Чан Гэн не умел видеть будущее. Он догадывался, что беженцы готовы поднять восстание, но не знал точно, когда и как это произойдет. К тому времени Чан Гэн уже понял, что ошибся, но он ведь и не из таких передряг выбирался? Ему не приходило в голову, что все может настолько выйти из-под контроля.

Чан Гэн полагал, что разъяренную толпу несложно увещевать.

Во-первых, и императорский двор, и мятежники прекрасно понимали, что войну в эпоху цзылюцзиня нельзя выиграть силами двух-трех мастеров боевых искусств. Гораздо важнее запастись броней и военной техникой, ведь без них даже прославленный военачальник окажется бессилен. Сколько многочисленны ни были бы Шахай, без оружия, стальной брони и собственных источников цзылюцзиня они не могли тягаться с Северобережным лагерем.

К восстанию их побудило безвыходное положение, но они были совсем не прочь спастись от гнева императорского двора.

И Чан Гэн нашел для них лазейку. Эти люди были отважны и не страшились смерти, не хотелось лишать их последнего проблеска надежды. Зачем драться с Северобережным лагерем, если можно решить все миром? Кто захочет добровольно превратиться в яйцо, разбившееся о скалу?

Трактирщик Сунь, который и привел Чан Гэна к Шахай, был резок и имел дурной характер, но ему хватило ума не совершать необдуманных поступков. Заметив, что в рядах его организации не все ладно, он скрыл настоящие личности Чан Гэна и Сюй Лина. Сейчас все разбойники были на нервах. Если бы на них с неба свалился Янь-ван, это не успокоило бы толпу, а только больше ее распалило. А уж если какой-нибудь недальновидный идиот решил бы угрожать Янь-вану перед Северобережным лагерем, последствия могли быть ужасающими.

Мысли у трактирщика Суня и Чан Гэна, к счастью, сходились. Они не собирались жертвовать жизнями несчастных мятежников, подставляя их под пушки Северобережного лагеря. Уж лучше обратить орудия против иностранцев, чтобы императорский двор услышал истошные вопли поверженного врага.

Таким образом Чан Гэн и Сюй Лин продолжили скрываться под личиной вольных купцов с юга, а трактирщик Сунь помог им спрятаться. По стечению обстоятельств в тот день Ляо Жань приехал в логово бандитов спасти всех живых существ от страданий [2]. Благодаря его давно налаженным связям им легко удалось встретиться с влиятельными лидерами армии мятежников.

Как известно, язык у Янь-вана был хорошо подвешен — он мог легко подстроиться под собеседника, а робел только перед Гу Юнем. Его дар красноречия не имел равных. Чан Гэн мог провести кого угодно, если ставил себе такую цель. Спустя месяц он снова контролировал ситуацию. Поначалу разбойники пороли горячку, но со временем остыли и готовы были обсуждать преимущества и недостатки его плана.

Чан Гэну удалось убедить всех главарей Шахай, включая трактирщика Суня, послать своих людей на переговоры с императорским двором. Всех, за исключением одного упрямого идиота, на дух непереносившего чиновников.

И тут Северобережный лагерь, все это время занимавшийся поисками Янь-вана, решил выступить. Обстановка вновь накалилась.

Чан Гэн знал, что фальшивый Янь-ван прибыл в столицу. Тайное стало явным, и все теперь были в курсе, что настоящий принц пропал где-то в Янчжоу. Раз дело касалось похищения самого циньвана, Северобережный лагерь больше не мог сидеть сложа руки.

Сначала Чан Гэн заверил мятежников, что все обойдется, затем лично написал письмо, где выразил надежду, что Северобережный лагерь не будет совершать необдуманных поступков, иначе все его труды пойдут прахом.

Кто бы мог подумать, что что-то пойдет не так.

Некоторые вещи нельзя предугадать. После того как Янь-ван прибыл в логово разбойников, все пошло наперекосяк. Когда в преступной организации Шахай планировали заговор, то из соображений безопасности следовали принципу «у хитрого зайца по три норки» [3]. Каждые десять дней разбойники перебирались на новое место. Последнее их укрытие располагалось на холме над шахтой, каких в Цзянбэе имелось великое множество. Опытный механик подсказал бы Чан Гэну, что из-за подземных шахт его деревянная птица не сможет покинуть гору, поскольку магнитные поля часто сбивают стрелку компаса [4].

Какой бы удивительной ни была деревянная птица, в брюшке у нее располагался специальный магнит, необходимый, чтобы установить связь с другим магнитом — у связного из Линьюань, который всегда носил его при себе. Деревянные птицы могли беспрепятственно парить только высоко в небе. Поскольку птица Чан Гэна никак не могла взлететь, кружа над шахтами, вскоре магнит в ее брюшке пришел в негодность.

В итоге птицу использовать не удалось. Чан Гэну ничего не оставалось, кроме как выбрать менее надежный способ — попросить Ляо Жаня доставить письмо. Именно это послание и привез в столицу солдат Гу Юня.

Именно после этого что-то опять пошло не так.

Четверо главарей Шахай были людьми необразованными. Подобно престарелым крестьянам они любили внимать хуабэням в храме Городских Богов [5]. От их прозвищ мороз шел по коже — вдохновлялись они небесными владыками. Так первый главарь разбойников звался Владыкой Небесным, второй — Владыкой Земным и так далее [6].

Трактирщика Сунь величали Владыкой Людей, а Владыкой Небесным являлся тот самый упрямец, что затаил невероятную злобу и люто ненавидел императорский двор.

Когда-то этот задира сдерживал данные обещания, а люди готовы были пойти за ним и поднять восстание, но со временем из признанного лидера он вдруг превратился в обычного разбойника. Тщательно все обдумав, он пришел к выводу, что виной всему Владыка Людей, и раньше-то не горевший желанием сражаться с Северобережным лагерем. Он обиделся на трактирщика Суня — мол, тот слишком дрожит за свою шкуру — и подкупил его поверенного, чтобы найти у врага слабое место, а затем уничтожить.

Это имело несколько неожиданный результат. За пять-шесть дней шпиону не удалось найти у трактирщика Суня слабое место, зато он заметил, как поздно ночью буддийский монах Ляо Жань покинул их логово, чтобы встретиться с людьми Императора.

Столько лет Владыка Небесный называл этого мужчину братом, а тот оказался верным псом Императора. Он страшно разозлился. Главарь разбойников и так не шибко-то доверял монаху, но теперь его доверие окончательно рухнуло.

Чан Гэн быстро сориентировался. Не дожидаясь обвинений от Владыки Небесного, он собрал всех главарей и уважаемых членов Шахай и признался, что является императорским ревизором. Момент был выбран неудачный, но лучше признаться самому, чем быть обвиненным в предательстве. Конечно, Чан Гэн мог убить Владыку Небесного, но в цзянху так дела не делались. Эти лихие люди были менее прозорливы, чем придворные чиновники. Если бы принц не смог с ними сейчас совладать, это бы снова все испортило.

Повсюду стоял громкий недовольный гул — Владыка Небесный растревожил бандитское гнездо. Янь-ван смело взял в руки нож для рубки дерева, воткнул его в стол и невозмутимо заявил:

— Давайте поступим согласно обычаю. Три удара ножом и шесть отверстий [7].

Многих это успокоило, но хитроумного разбойника так просто не провести. Кровь Владыки Небесного вскипела от ярости. Без лишних слов он первым ударил Чан Гэн ножом. Принц понимал, что если не выдержит удара, то провалит испытание, поэтому не стал уклоняться.