После аудиенции у Императора Фан Цинь задыхался от злости, но на людях не мог выказать свое недовольство и теперь с мрачным выражением лица ехал в экипаже. Покойный государь высоко ценил его за литературный талант и хорошо к нему относился. Хотя Фан Цинь не был старшим сыном, но, благодаря приложенным им усилиям, род его прославился по всей Великой Лян. Он занимал официальный пост при дворе, и дела у него шли совершенно прекрасно: устроившись в министерство финансов, он сделал выдающуюся политическую карьеру. Даже строгий Янь-ван относился к нему благожелательно. Люди всегда восхищались Фан Цинем, вот только... сталкиваться каждый день и работать ему приходилось с подлыми и малодушными людьми вроде Люй Чана.

Говорят, благородный господин не имеет ни привязанностей, ни пристрастий, но для многих «власть» и «влияние» неотделимы друг от друга. Без власти не приобрести влияния. А если у тебя нет влияния, то откуда взяться власти?

В самом начале, когда этого мудрого чиновника только представили ко двору, он выгодно отличался от своих никчемных и праздных коллег, купивших должности. Разве не хотелось ему совершать благие дела, прикоснуться к чему-то великому и оставить след в истории? Не будь его родовое имя Фан, он, несомненно, примкнул бы к партии Янь-вана, чтобы реформировать прогнивший и разобщенный императорский двор.

К несчастью, родителей не выбирают. Первые тридцать лет семья оберегает ребенка и дает ему богатые одежды и изысканные кушанья [4], а последующие тридцать уже человек не щадит себя ради родных, будучи обязанным им до гробовой доски...

Вдруг экипаж резко замер, ехавший снаружи слуга прошептал:

— Господин, Люй Чан остановил экипаж и желает переговорить с вами.

Фан Цинь помрачнел, жалея, что этого господина Люя еще земля носит. Министр ничего не предпринимал, пока наконец на лице его не появилась знакомая спокойная и вежливая улыбка. Тогда он приподнял шторку и полушутливо побранил слугу:

— Жалкий сукин сын, чего встал? Поскорее пригласи его ко мне!

Его слуги привыкли к тому, что их бранят почем зря, поэтому научились талантливо изображать, что страшно боятся гнева своего господина. Они пригласили раздраженного Люй Чана в экипаж и поехали в сторону дома шилана Люя.

Люй Чана прошиб холодный пот. Когда он поднялся в экипаж, то упал на колени и взмолился:

— Прошу министра Фана спасти мою жизнь!

Хоть это его и позабавило, Фан Цинь холодно усмехнулся и помог шилану подняться, притворившись, что шокирован и совершенно не в курсе, что произошло.

— Брат Яньнянь, что стряслось?

Разумеется, Люй Чан прекрасно понимал, что Фан Цинь притворяется, но в его положении было не до правил приличия — главное, крепко держаться за своего спасителя. Он во всех подробностях поведал ему о своей беде. Выяснилось, что зять его старшей сестры, текущий наместник Лянцзяна [5], Ян Жунгуй до того заврался, что решил скрыть разразившуюся в провинции эпидемию. Более того он провел в городе чистки, посадил всех своих политических соперников и врагов в тюрьму, закрыл почтовую станцию и тайком отправил подручных уничтожить отряд из восемнадцати младших чиновников [6], которые отправились в столицу, чтобы доложить об его злодеяниях Императору. После чего Ян Жунгуй подстроил все так, будто они пали жертвами алчных разбойников. Чем дольше Фан Цинь его слушал, тем тревожней ему становилось. Пожалуй, теперь он знал слишком много.

Люй Чан воскликнул:

— Министр Фан, этот чиновник решил скрыть эпидемию не из-за того, что он мой родственник, а ради исполнения нашего великого плана! Ведь Император до того отчаялся, что, наплевав на память своих предков, согласился выпустить эти проклятые ассигнации Фэнхо. Военный совет вечно подливает масла в огонь, узнай Император что творится в Цзянбэй, то под их влиянием точно пошел бы на сделку с этими ничтожными купцами, разрешив им построить свои предприятия!

Люй Чан горько рыдал и, глядя на него, Фан Цинь предположил, что тот и правда в отчаянном положении, но про себя подумал: «Что за чушь?!»

Вслух же он с беспокойством в голосе спросил:

— Ох, глупый Яньнянь, неужели ты позабыл о том, как Чжан Фэнхань из института Линшу совсем обезумел и попросил Императора снять запрет на частную продажу цзылюцзиня? Ведь Янь-ван тогда вернул его прошение. Пусть Его Высочество и окружил себя никчёмными учеными, разве ты забыл об его происхождении? Его фамилия Ли. Разве может человек из императорской семьи позволить купцам свободно торговать цзылюцзинем? Янь-ван и не собирался использовать тех купцов в своих планах. Ему явно доложили о злодеяниях зятя твоей старшей сестры. Вот он и решил поднять шум на востоке, чтобы напасть на западе [7] и от нас избавиться.

Шилан Люй потерял дар речи — тут только горько рыдать и оставалось. Он никогда не отличался красотой, но сейчас вызывал особое омерзение. Несмотря на то, что Фан Цинь преграждал ему путь, Люй Чан рухнул на колени и начал чуть ли не лбом биться о пол, так быстро, как кухарка режет чеснок. Он взмолился:

— Господин, прошу, спасите меня!

Фан Цинь вовсе не собирался ему помогать, а наоборот, с нетерпением ждал его кончины.

— За спиной Янь-вана стоит Аньдинхоу. Одного слова маршала достаточно, чтобы перебросить сразу весь гарнизон генерала Чжуна. Думаешь, он не справится с какими-то чиновниками? Не пойми меня неправильно, Яньнянь, я всегда готов выручить человека, попавшего в беду, но тут ничего не поделать! — После чего он закрыл лицо рукавом, словно пытаясь скрыть свои страдания, и всхлипнул: — Помню, как мы с господином Яном ходили в одну школу и вместе резвились на озере. Когда мы выросли и стали чиновниками в разных министерствах, мой старый друг попал в беду... Разве не желаю я всем сердцем помочь ему?

Люй Чан растерялся.

Вот актер-то! Он пришел сюда, чтобы молить о помощи и, получается, довел своего защитника до слез. Фан Цинь и правда был умелым манипулятором с черной душой.

Люй Чан сжал зубы, но с удрученным видом все равно обратился к нему:

— Господин Фан, наказание за это преступление — казнь девять поколений рода преступника. Мы тесно связаны семейными узами. Вам никак не удастся избежать неприятностей.

Слова Люй Чана ударили по-больному — лицо Фан Циня исказилось от ярости.

У Фан Циня имелась сводная младшая сестра по отцу, поскольку ее матерью была не законная жена, а служанка, в семье ее недолюбливали [8]. Даже в детстве девочка почти не общалась со старшими братьями. Однажды по глупости девушка совершила тяжкий грех — попыталась сбежать из дому со своим возлюбленным, но их побег провалился.

Стоило добавить, что с открытием морских путей эпоха церемоний и музыки [9] давно закончилась. Случись эта история на восточном побережье, где люди придерживались более свободных взглядов, то никто бы не обратил на скандал внимания, разве что сплетники почесали бы языками. А может, кто-то восхитился бы отвагой юной девушки — многие иностранки вон не стесняются носить платья с открытой спиной на улице и никто им дурного слова не скажет.

Вот только родом эта девушка была из семейства Фан.

Со времен правления Императора Юань Хэ при дворе существовал один обычай: чем более открытыми становились обычные люди, тем строже знатные семьи блюли традиции. Словно это был единственный способ подчеркнуть их благородное знатное происхождение. После этой крайне унизительной истории девушку собирались запереть дома, а то и вовсе на несколько лет отправить в монастырь. И тут вмешалось семейство Люй: при помощи удачного брака они мечтали возвыситься при дворе. Обрадованные выпавшей возможностью, они слетелись как мухи на говно. В итоге младший двоюродный брат Люй Чана купил себе должность и женился на барышне Фан.

Число влиятельных семейств в столице было невелико. Они часто заключали между собой браки, в той или иной мере все были связаны родственными узами. Поэтому вне зависимости от того горе или радость постигли какую-то знатную семью, последствия чувствовали все без исключения.

Люй Чан напомнил ему об этом, пусть и в угрожающей манере.

Фан Цинь утер слезы и медленно выпрямился. Глядя на Люй Чана, про себя он подумал: «Этот мелкий шилан посмел мне угрожать. Надо от него избавиться».

— Господин Люй, прошу, поднимайтесь, — попросил Фан Цинь и затем добавил: — Боюсь, мнение мое не изменилось. К кому бы ты не обратился, никто тут не поможет. Если ты хочешь исправить ситуацию, то начать стоит с Его Высочества Янь-вана.

Люй Чан заметил, что в итоге они вернулись к тому, с чего начали. Лицо его теперь напоминало горькую тыкву.

— Но ведь...

Фан Цинь сделал жест рукой, прося его замолчать, налил немного кипятка из чайника на маленьком столике и понизил голос:

— Подумай, что за человек этот Янь-ван? В его руках вся государственная казна, что ему твои ничтожные подарки? Кроме того, порядочные люди не любят пачкать руки и предпочитают держаться подальше от разного сброда. Не все охочи и до прекрасного пола. Хотя посланные тобой простолюдинки не отличались особой красотой. Если даже я счел их уродинами, что уж говорить об Янь-ване?

— Тогда...

Фан Цинь окунул пальцы в чашку с чаем и вывел на столе фразу «облачить в золотые одежды» [10], после чего одарил озадаченного Люй Чана многозначительным взглядом и рукой стер свои слова.

Люй Чан вытаращил от удивления глаза. Когда к нему вернулся дар речи и он присел рядом, голос его дрожал.

— Господин Фан, это ведь, ну...

С холодной усмешкой Фан Цинь спросил:

— А что еще остается делать? Думал Янь-вана так же легко убить, как тех слабаков? Неужели ты решил, что Аньдинхоу, вечно подпирающий стену во время аудиенции Императора — это красивая цветочная ваза? Или думаешь, что зять твоей старшей сестры способен рукой затмить небеса и устроить все так, чтобы чиновники, которых направили высочайшим указом для проверки, вернулись с пустыми руками? Как тогда письмо коварного монаха дошло до Военного совета? Наш Император не позволит пускать себе пыль в глаза. Вспомни, когда государь поссорился с Аньдинхоу, то бросил его в тюрьму. Думаешь, он будет церемониться с твоей семьей... учитывая, что вы натворили?