— Если бы Аньдинхоу проявил подобную рассудительность, когда спорил с Его Величеством, то уж точно не попал бы под холодный северо-западный ветер.

После ухода Чжу-кopотенькие-ножки изо рта Гу Юня вырвалось облако белого пара. Не зная, куда себя деть, маршал вдумчиво размышлял над тем, что Чан Гэн сказал ему в храме Ху Го: происшествие в Восточном море и восстание на юго-западе, возможно, произошли не просто так.

Постепенно Гу Юнь смог нащупать смутную связь между этими двумя событиями.

Вэй-ван разместил свои силы в Восточном море, где, стремясь захватить власть, и планировал устроить морское сражение.

Гу Юню тогда удалось вовремя остановить армию мятежников, не потеряв ни одного солдата. В сравнении с поднявшейся из-за этого волной, то была капля в море.

События в Восточном море взбудоражили двор, а флот в Цзяннани перетряхнули до основания. Когда Император исчерпал ресурсы института Лин Шу, требуя построить целую флотилию драконов, то военный бюджет страны еще больше сократился.

Самым ощутимым последствием стало то, что беда в Восточном море привела к введению двух указов: «Жунцзинь Лин» ограничил права простых механиков и «Цзигу Лин» — влияние и власть армии. Последний был направлен непосредственно против Гу Юня. Оглядываясь назад, становилось понятно, что Императору Лунаню незачем было зря начинать бурю. Возможно, действия Аньдинхоу в Цзяннани не остались незамеченными.

Введение указа «Цзигу Лин» сразу же усилило противостояние между различными фракциями в армии и при дворе и послужило причиной истории с Фу Чжичэном.

Гу Юнь непосредственно участвовал в событиях на юго-западе и угодил прямиком в подготовленную для него ловушку. Все это время его не покидало чувство, что кто-то потревожил эти мутные воды. То есть намеренно разжигал конфликт между шайкой горных разбойников и Фу Чжичэном. Затем с помощью этого идиота, Куай Ланьту, некто усугубил ситуацию, чтобы поджечь фитиль взрывчатки прямо перед лицом Гу Юня. В результате и шайка разбойников, и Фу Чжичэн оказались пойманы Черного Железного Лагеря и доставлены в столицу к Императору.

Император был в ужасе, увидев, что хотя оборот цзылюцзиня в стране ограничен, его продолжают поставлять из-за границы.

Гу Юнь вдруг припомнил, что хотя они с Шэнь И довольно долго прожили в Лоулани, пока проводили расследование и собирали информацию, несмотря на все приложенные усилия, им так и не удалось обнаружить таинственную Лоуланскую «карту сокровищ». Но стоило Императору послать парочку тайных агентов, совершенно незнакомых с местностью, как в течение всего пары дней они узнали тайну и в донесении писали, что «с большой вероятностью месторождение цзылюцзиня расположено...».

Действительно ли посланники Императора обладали невероятными способностями? Или же кто-то умышленно направлял их?

Снегопад усиливался, и Гу Юнь дрожал от холода. Позади него ветка цветущей зимней сливы нагнулась под тяжестью и, переломившись, упала на землю. Аромат исчез, и яшма потускнела [6].

Чан Гэн проснулся от хруста сломанной ветки.

Всю ночь он, лежа в постели, прождал Гу Юня, но тот так и не вернулся. Всю ночь его одолевали странные кошмары. Сейчас же небо прояснилось. Еще не наступило утро, но из-за того, что снег отражал свет, казалось, что рассветный час близок. Чан Гэн резко подскочил и распахнул дверь комнаты — как раз, чтобы заметить спешащего куда-то дядю Вана.

— Дядя Ван, постой! — окликнул его Чан Гэн. — Что стряслось?

Несмотря на холодный ветер старый слуга вспотел.

— Ваше Высочество, пришли вести из дворца. Говорят, что вчера Аньдинхоу повздорил с самим Императором, и, хотя никто не знает причины, Император в ярости...

Зрачки Чан Гэна расширились.

Вскоре всадник на лошади покинул поместье Аньдинхоу и сквозь снег устремился к храму Ху Го.

На следующий день во дворце не было назначено никаких аудиенций, поэтому Император Лунань мог позволить себе не вставать спозаранку, но в его покоях было чересчур жарко натоплено. Поэтому правитель совершенно не выспался и встал с головокружением и головной болью.

Евнух Чжу-кopотенькие-ножки подошел к своему господину и, разминая ему виски, предложил:

— Ваше Величество, тяньчжуйские благовония, подаренные настоятелем Ляо Чи, способны успокоить сердце и нервы. Когда Ваше Величество последний раз ими пользовались, то оценили чудодейственный эффект. Следует ли вашему старому слуге зажечь их сейчас?

Ли Фэн задумчиво хмыкнул и спросил:

— Настоятель все еще во дворце?

В течение первого месяца года настоятель храма Ху Го, мастер Ляо Чи, жил во дворце и просил Небеса благословить процветание Великой Лян, так же наставляя самого истово верующего в учение Будды — Императора Лунаня.

Евнух поспешно ответил:

— Да, насколько вашему слуге известно, мастер рано встает ради утренней медитации, невзирая на дождь и ветер. Ваш слуга заметил, что веки Вашего Величества покраснели. Возможно, из-за огня, пылающего в сердце. Следует ли вашему подданному попросить мастера прочесть вам пару сутр для успокоения сердца?

Ли Фэн улыбнулся и отчитал его:

— Какое неуважение. Мастер Ляо Чи — один из самых высокообразованных монахов нашего времени, а ты низвел его до уличного артиста?

Чжу-кopотенькие-ножки заискивающе заулыбался и ударил себя по лицу:

— Что за вздор несет рот этого раба? Вашему старому слуге не достает мудрости, он только вновь выставил себя на посмешище... Но хотя ваш раб скуден умом, каждый раз, когда мастер играет на муюй [7], все печали отлегают от сердца.

Выслушав его, Ли Фэн, с трудом соображая от головной боли, чуть погодя ответил:

— Тогда попроси его почтить нас визитом.

Чжу-кopотенькие-ножки немедленно поручил слугам доставить приглашение, после чего молча помог Императору умыться и переодеться. Вдруг Ли Фэн спросил его:

— А где сейчас Гу Юнь?

Евнуху не терпелось поднять эту тему, но заговорить первым он не осмеливался, поэтому, услышав прямой вопрос, тотчас же ответил:

— Ваше Величество, Аньдинхоу все еще стоит на коленях перед зимней комнатой.

Ли Фэн фыркнул, но выражение лица его осталось равнодушным. Чжу-кopотенькие-ножки не решался продолжить эту тему, поэтому оставалось лишь втайне надеяться на старого монаха. Даже такой ненадежный и безответственный спаситель мог бы принести немного пользы.

Вскоре мастер Ляо Чи прибыл в зимнюю комнату. Проходя мимо стоявшего на улице снеговика, он удостоил его лишь коротким взглядом, будто никогда не видал такого чуда.

Даже сам Амитабха Будда не знал, каким одурманивающим зельем этот старый монах опоил Императора Лунань. Стоило настоятелю провести с ним совсем немного времени, как вскоре Чжу-кopотенькие-ножки уже выбежал оттуда с указом. С евнух важно зачитал:

— Указ Императора. Аньдинхоу недостойно вел себя и проявил неуважение к Сыну Небес. За это у него временно изымается маршальская печаль, удерживается жалованье за три следующих месяца. Кроме того, ему приказано вернуться в поместье и подумать над своим поведением.

Гу Юнь был поражен.

Чжу-кopотенькие-ножки подмигнул ему.

Гу Юнь сказал:

— Подданный благодарит за милость и принял указ...

Евнух похлопал себя по бедру и повысил голос, командуя слугами:

— Эй, обезьяны, вы, что, слепые? Чего встали? Скорее помогите Аньдинхоу подняться!

Не успел он договорить, как Гу Юнь сам встал на ноги. В его руки и ноги словно воткнули иглы, прошившие парадную одежду и железные доспехи. Дорожки растаявшего снега стекали по его телу, сквозь промокшую насквозь одежду чудовищный холод продирал до костей. Гу Юнь сложил руки в знак почтения и благодарности, после чего с тяжелым сердцем покинул дворец. Хотя его снедала одна мысль: «В лысого плешивого осла кто-то вселился? С чего ему меня выручать?»

... Ровно до тех пор, пока маршал не встретил у дворцовых ворот дожидавшегося его Чан Гэна.

Гу Юнь догадался:

— Так значит это ты вмешал сюда храм Ху Го. А я-то все думал, с чего лысый плешивый осел так добр ко мне.

Как только Чан Гэн услыхал о том, что Гу Юнь всю ночь провел на коленях в глубоком снегу, Кость Нечистоты ударила ему в голову, и его тело действовало, не думая о том, что правильно, а что нет. Однако сердце его не поддалось панике. Чан Гэн снова и снова повторял про себя успокаивающие сутры, пока ходил туда-сюда у ворот дворца, точно пойманный в клетку зверь.

Впрочем, никакая моральная подготовка тут не помогла: Гу Юнь выглядел еще хуже, чем он предполагал. Разум Чан Гэна помутился, кровь почти прилила к горлу.

Не говоря ни слова, он завернул Гу Юня в шубу на лисьем меху и, протянув руку, коснулся его бледного посиневшего лица. Даже если маршал был закален, за ночь он замерз и скорость его реакций замедлилась.

И все же жест этот крайне смущал, поэтому Гу Юнь увернулся и со смехом отшутился:

— Ну что, удалось пересчитать мои кости?

Трудно сказать, было ли сердце его настолько огромно, что могло вместить реки и горы, или же маршал был по-настоящему бессердечен, раз в столь плачевном состоянии находил силы для шуток!

С красными от переживаний глазами Чан Гэн потащил Гу Юня, точно швабру, за собой и запихнул в экипаж.

Стоило последнему оказаться внутри, как тепло прилило к щекам. Маршал растер руки и, повернув голову, попросил Чан Гэна:

— Налей мне вина, если есть.

Чан Гэн не вымолвил ни слова.

Гу Юнь склонил голову на бок и, заметив, что глаза его воспитанника налиты кровью, не удержался от шутки:

— О Небеса! С самого детства я не видел твоих слез. Можно считать, сегодня небо послало мне необычный опыт. Поедем же поскорее в поместье, чтобы дядя Ван собрал в чашу твои драгоценные слезы. Император как раз на три месяца оставил меня без жалования, но благодаря тебе мы будем вкушать на ужин золотые бобы [8].