3

САША

Я разочарована, что очнулась.

А потом, еще секунду спустя, я разочаровываюсь в себе из-за того, что испытываю такие чувства: мучительное чувство вины смешивается с тошнотворным осознанием того, что что бы ни было в том шприце, оно не должно было меня убить. Просто вырубить меня ненадолго. Достаточно надолго, чтобы я перестала сопротивляться, чтобы тот, кто меня похитил, мог доставить меня туда, куда они планировали.

Несмотря на все, что я пережила, за все время, которое я потратила, пытаясь исцелиться, за всю терапию, через которую я прошла, я никогда по-настоящему не чувствовала, что хочу умереть. На самом деле, это потрясло моего психотерапевта, когда я впервые начала встречаться с ней. Она не раз спрашивала меня, уверена ли я, что у меня никогда не было никаких мыслей о членовредительстве или самоубийстве. Она снова и снова убеждала меня, что я могу быть честна с ней. Что она не будет думать обо мне хуже из-за этого, что она не отправит меня в психушку, и что комната, в которой я встречаюсь с ней еженедельно, была безопасным местом. В конце концов, ей пришлось смириться с тем, что я говорила правду.

Я всегда была довольна тем, что пережила все это. Я почувствовала себя счастливой, когда Виктор застрелил нападавшего у меня на глазах, когда я смотрела, как его кровь впитывается в древесину доков. Я почувствовала это, когда он увез меня и дал работу в своем доме. Даже в безопасном доме Алексея, даже среди боли и страха, даже когда эта надежда угасла, я на самом деле не хотела умирать. Может быть, в какие-то моменты я желала чего угодно, что могло бы остановить это, даже если бы это была смерть. Но я всегда мечтала об альтернативе, о спасении, о надежде, о будущем.

Даже в худшие моменты моего посттравматического стресса, даже сквозь ночные кошмары, сквозь страхи, что я никогда не смогу иметь нормальных сексуальных отношений, что я никогда никому не доверюсь настолько, чтобы вообще завязать отношения, я верила, что впереди у меня достаточно добра и счастья, чтобы жизнь того стоила. Я никогда не думала о том, чтобы положить всему этому конец, и не желала смерти.

Но на том полу, когда игла вонзилась мне в шею, я хотела именно этого. Я хотела этого с пронизывающей до костей яростью, которая пугала меня. Больше всего на свете в тот момент, кроме как вернуть Макса, я хотела не просыпаться никогда.

Очевидно, что я не получила того, чего хотела.

Комната, в которой я просыпаюсь, такая же роскошная, как и все остальное в поместье Агости, но ясно, что меня там больше нет. Эта комната намного светлее по тону, вся выдержана в роскошных кремовых и пыльно-голубых тонах, от мягкого белого дерева кровати, на которой я лежу, до ковров и текстиля. Шторы плотно задернуты, из-за чего в комнате царит полумрак, но я вижу, что на улице дневной свет.

У кровати стоят часы, старомодный будильник, и они медленно показывают семь утра, я ерзаю в кровати, принимаю сидячее положение и понимаю, что, если не считать пульсирующей боли в голове, в остальном я физически в порядке. Кроме того, на мне все еще надето мое платье с вечеринки, само платье и значительная часть моих рук, предплечий, груди и шеи залиты кровью. Кровью Макса, осознаю я, потрясенная воспоминаниями, и вскакиваю с кровати, стремглав бросаясь к двери слева от комнаты и молясь, чтобы она вела в ванную.

Это так и есть. Я обнаруживаю, что стою на коленях перед унитазом, меня рвет желчью, когда я смотрю на свою покрытую красными прожилками кожу, с которой отслаивается кровь. Тот, кто оставил меня в этой комнате, просто уложил на кровать, а не под одеяло, и понятно почему.

Когда меня вытошнило всем, что могло выйти из моего желудка, слезы потекли по моему лицу, я покраснела и тяжело прислонилась к фарфоровой чаше, смотря на душ. Я хочу, в равных долях, как очиститься, так и… более тревожным, жутким способом… сохранить при себе последние следы Макса, которые у меня есть.

Вид крови вернул меня к тем последним мгновениям, и я без тени сомнения чувствую, что Макса больше нет. Я уже видела умирающего человека раньше, и там не было ничего, что заставило бы меня думать, что Макс выживет. Особенно если учесть, что его убийца стоит совсем по другую сторону. Я не сомневаюсь, что седовласый мужчина скорее выстрелил бы в Макса еще раз, чем позволил бы ему обратиться за помощью. Я видела намерение на лице мужчины, когда он ткнул пистолетом в живот Макса.

Я смотрю вниз, на платье, облегающее мои ноги, и вздыхаю. Это не имеет значения, у меня все равно нет ничего чистого, во что можно было бы переодеться после душа. Мысль о том, что тот, кто держит меня здесь, войдет ко мне, пока я там нахожусь, приводит в ужас.

Вместо этого я поднимаюсь с пола в ванной, останавливаюсь, чтобы открыть кран в раковине и ненадолго зачерпнуть холодной воды в рот, прополоскать и сплюнуть, прежде чем вернуться в спальню. Я заползаю обратно на кровать, сажусь на подушки, чувствуя, как узел страха в моем животе затягивается все туже и туже.

Я чувствую легкое головокружение и усталость, чего и следовало ожидать после того, как я была без сознания и накачана наркотиками в течение нескольких часов или дней. Я пока не знаю, чем именно. К сожалению, это не то чувство, которое мне незнакомо. Я помню те же ощущения, что и тогда, когда меня вытащили из самолета в Нью-Йорке после того, как я несколько раз приходила в себя от наркотиков в промежутке между тем, как меня подобрали на улице, когда мы сели в самолет и когда приземлились.

У меня болит затылок, горло все еще саднит от криков и рвоты, а в висках стучит головная боль. Но в целом, физически я чувствую себя лучше, чем ожидалось для человека, которого похитили.

Эмоционально я чувствую себя гребаной развалиной.

Последнее, что он когда-либо сказал мне, было "прощай", после того как показал мне кольцо, которое собирался подарить другой женщине.

— Тупой… упрямый… мужик! — Я выдыхаю сквозь зубы, безрезультатно ударяя кулаками по кровати по обе стороны от себя. — Почему ты просто не послушал меня?

Он так сильно хотел защитить меня. Он был готов жениться на ком-то другом, взять фамилию, с которой не хотел иметь ничего общего, полностью войти в этот мир и заключать союзы и сделки, и все это во имя моей безопасности. Он был готов сделать так много, вплоть до того, что поставил на кон свою жизнь, а все, чего я хотела, это чтобы мы справились с этим вместе.

Кем бы ни был мой отец, какая бы странная и могущественная семья ни жила где-то там, в чьих жилах течет моя кровь, мне все равно. Я их не боюсь. Я должна бояться, я знаю это, но что они могут сделать со мной такого, чего еще не было сделано? Меня накачивали наркотиками, похищали, продавали, насиловали, били, угрожали и хватали на улице. Единственное, что осталось, это пытать или убить меня, и в этот момент смерть кажется почти милосердием.

Я могла бы жить в мире без Макса, где он все еще существовал. Я могла бы каким-то образом смириться с тем, что со временем нам придется жить своими собственными жизнями, что он был предан чему-то гораздо большему, чем мы были друг для друга. Но я не думаю, что смогу жить в мире, где Макса вообще нет.

Я не хочу.

Я также не думаю, что у меня хватит смелости покончить с этим самой.

В какой-то момент, пока я жду неизбежных шагов, которые скажут мне, что кто-то идет сообщить мне о том, что, черт возьми, происходит, я засыпаю. Мои сны полны Макса, его рук, прикасающихся ко мне, его губ на моих, ощущением, что я снова окружена его безопасным теплом. Сон — это нагромождение образов, ощущений, больше, чем когда-либо. Воспоминания о нашем первом поцелуе, о том, как у него перехватило дыхание, как его руки легли на мои бедра, как он притянул меня ближе, о холодной стойке в ванной подо мной, когда он усадил меня на нее и поцеловал глубже. Я чувствую все это снова, проносясь по своей памяти, каждое прикосновение, поцелуй и вздох тоски в моей постели, и в его постели, и в кабинете, и в библиотеке, во всех тех местах, где мы уступили тому, в чем так сильно нуждались.

Я ловлю себя на том, что жалею, даже во сне, что не было хотя бы одного раза, когда это не входило в наши планы. Где мы не боролись на каждом шагу до тех пор, пока не смогли больше этого выносить. Что хотя бы однажды мы просто были вместе, радостно, без необходимости пытаться сдерживать себя. Даже во сне печаль от того, что у меня никогда не было того, что есть сейчас, находит свой путь внутрь.

Часть сна, которая запоминается больше всего, это первый раз, когда Макс прокладывает дорожку из поцелуев вниз по моему телу, его руки скользят по мне, как будто я была чем-то, что нужно лелеять, смаковать и боготворить. До появления Макса я никогда не знала, каково это, когда к тебе так прикасаются, и никогда не верила, что найду это. Он дал мне то, чего, я знаю, я никогда больше не найду, и я пытаюсь удержаться там, закрепившись во сне, закрепившись под Максом, когда его тело прижимается к моему, внутри меня, его рот снова находит мой…

Я чувствую, как он внезапно вздрагивает, словно от удовольствия, но затем отшатывается назад с выражением изумления на лице. Я опускаю взгляд, следуя за его взглядом только для того, чтобы увидеть, как кровь расцветает на твердой, гладкой плоти его живота. Кровь стекает на мой голый живот, сначала капельками, а потом целым потоком. Я сжимаю лицо Макса в своих руках, когда кровь заливает меня, слишком много для одного человеческого тела, это приливная волна, пока все… я, кровать, одеяла и простыни, пол под нами… не заливается морем крови.

Он выкрикивает мое имя, зовет меня, умоляет остановить это, но я не могу. Независимо от того, как сильно я прижимаю руку к ране, кровь продолжает хлестать, и я слышу, как снова и снова стучит у меня в голове…

Внезапно я резко просыпаюсь, и снова раздается резкий, уверенный звук. Это стук в дверь, на удивление вежливый для похитителя, в моей голове вообще ни звука. Я дико оглядываюсь по сторонам, наполовину ожидая увидеть поток красного, но единственная кровь, это та, что все еще на моем платье и коже.