Она все это время наблюдала за мной, пока я вытирал с ее щеки липкие следы своего освобождения. Чтобы доказать, что я больной ублюдок, мой член затвердел от одной мысли о том, что моя сперма попала ей на лицо, но в груди все равно не утихала боль. Я ненавидел это и предпочитал темноту, когда ничего не чувствуешь.

Я промокнул полотенцем ее рот, губы слегка приоткрылись. Только тогда я увидел крошечную капельку засохшей крови в уголке ее рта и застыл, почувствовав, как по позвоночнику пробежал холодок.

Выключи это.

Не обращай внимания.

Не надо. Чувствовать. Ничего.

Не говоря ни слова, я встал, чтобы обработать обожженную кожу на ее заднице и втереть приличное количество мази в ушибленную плоть. Она вздрогнула, и ее тело напряглось, цепи жалобно звякнули вокруг лодыжек. Наверное, самым правильным было бы развязать ее, но я не мог заставить себя сделать это. Мне нравилось видеть ее такой, кровь на губе забылась благодаря эротическому зрелищу. И пока я осторожно растирал ее попку, наблюдая за тем, как мазь просачивается в ее изуродованную кожу, я испытывал желание добавить еще больше пунцовых линий на холст несовершенного совершенства. С каждым движением моих рук ее дыхание становилось все более затрудненным, а бедра выгибались едва заметным движением.

Я улыбнулся.

— Вижу, твое тело все еще хочет того, в чем я тебе отказал.

— Может, для тебя я всего лишь подпись на фиктивном свидетельстве о браке, но я все еще человек.

Усмешка в ее голосе позабавила меня. Даже мой хлыст или отказ позволить ей кончить не смогли остановить ее упрямство. Это заставило меня задуматься, не стоит ли поощрить ее стойкость вместо того, чтобы наказывать за непокорность.

Я вытер руки и взял бутылку из ящика прикроватной тумбочки.

— Что это? — Мила извивалась на кровати, дергая за ремень, скреплявший ее запястья за спиной.

— Массажное масло. Должен признать, — я встал у края кровати, наливая щедрую порцию масла на ладони, глядя на ее блестящую киску, — часть меня жалеет, что я оставил тебя в таком состоянии.

— Почему мне трудно в это поверить?

Матрас просел под моим весом, когда я встал на колени и устроился между ее ног.

— Я могу быть чудовищем, убийцей, — я провел своими масляными руками по ее коже, начиная с икр и заканчивая бедрами, — но я не эгоистичный любовник. Тебе просто нужно было преподать урок, и теперь, когда все позади, — я обнял ее за задницу, — я думаю, ты заслуживаешь награды. — Ее спина выгнулась, когда я провел подушечками больших пальцев по ее чувствительным складочкам.

Я втянул побольше воздуха, когда она двигалась, приподнимая попку, открывая мне больше, позволяя провести большим пальцем по всему пути от ее попки к клитору и обратно.

— Это просто умопомрачение, не так ли? Ненавидеть меня и в то же время жаждать моих прикосновений.

— Я не ненавижу тебя.

Ее слова застали меня врасплох, и я замер.

— Ты не входишь в список моих любимых людей, но я не ненавижу тебя.

Мысль о том, что она не ненавидит меня, встревожила меня так, как я никогда не испытывал раньше, и мне это не понравилось. Мне не нравилось, как она скручивала мои внутренности, словно колючая проволока.

Я продолжал тереться между ее ног, серые простыни под ней уже намокли от ее возбуждения, а мой член снова стал твердым и готовым. Каждый раз, когда я нажимал на ее вход, мой член дергался от желания войти в нее, и по тому, как извивалось ее тело, я знал, что она жаждет этого, жаждет быть растянутой и наполненной. Может быть, это было чувство вины за то, как я обошелся с ней раньше, как оставил ее неудовлетворенной и ноющей, но потребность доставить ей удовольствие пересилила мою потребность ощутить ее изнутри.

Жадные пальцы гладили ее скользкую щель, и я уделил немного больше внимания тому чувствительному бутону, который в конечном итоге должен был подтолкнуть ее к краю.

— Святой, это не то, чего я хочу.

Я ухмыльнулся.

— Твое тело, похоже, не согласно.

— Нет, я имею в виду… — она задыхалась, когда я сильно прижимался к ее клитору, — я имею в виду, что не хочу твоих пальцев.

— Тогда чего же ты хочешь?

Она попыталась оглянуться через плечо, но из-за связанных запястий это было слишком сложно сделать.

— Я хочу тебя.

Я просунул палец в ее вход, и она зарылась лицом в простыни.

— Ты хочешь сказать, что хочешь мой член?

— Да, — вздохнула она, и этот звук ударился о кончик моего члена. Может быть, я слишком любил эту игру. Может, играть с ней стало слишком увлекательно, чтобы остановиться. Смотреть, как она извивается, слышать ее мольбы, наблюдать, как она сдается в борьбе, пытаясь удовлетворить свое ноющее тело, было чертовски прекрасно. Я просто не мог остановиться.

Быстрее, сильнее и энергичнее я работал с ее телом, ее задыхающиеся вздохи превращались в громкие вздохи удовольствия, когда я торопил ее к оргазму, которого я лишал ее уже достаточно долго.

— Святой, не надо. Не так… — Ее тело напряглось, шея выгнулась дугой, и она вскрикнула в тот же момент, когда стенки ее киски сомкнулись на моих пальцах. Устроившись между ее ног на коленях, я наблюдал, как напряглись щечки ее попки, как сжались бедра, когда кульминация пронеслась по всему ее телу. Ее руки дрожали, дыхание было громким и затрудненным. Это была самая эротичная сцена, которую я когда-либо наблюдал, даже лучше, чем накануне вечером, когда она кончила на моем обеденном столе.

Последние толчки оргазма покинули ее содрогающееся тело, и она обмякла на матрасе. Я провел влажными пальцами по ее бедру и развязал цепи вокруг ее лодыжек. Вокруг ее ног остались красные круги истерзанной плоти, и мне нравилось это зрелище, доказывающее, насколько я на самом деле охуенен.

Я встал, поправил стояк в штанах и снял ремень, которым обвязал ее запястье. Она приподнялась на руках и коленях, ее темные кудри в беспорядке разметались по раскрасневшемуся лицу.

Я ухмыльнулся.

— Чувствуешь себя лучше?

Гневные глаза застыли на моих, и, клянусь Богом, я увидел в них адское пламя.

— Теперь я тебя ненавижу.