Особенно раздраженным врач был во время последней встречи. Моше до утра просидел на уроке реб Гедалии, потом спал почти весь день и, вдобавок ко всему, где-то потерял направление на рентген.
- Чем занята ваша голова, - возмущался врач, недоумённо пожимая плечами. О чём нужно сейчас думать, как не о лечении?
Услышав про уроки, книгу и ночные бдения, он совсем рассвирепел.
- Так вот на что вы тратите время, вот что вас занимает! Я бы на вашем месте немедленно прекратил эти глупости!
- Дай вам Б-г никогда не оказаться на моём месте, - ответил Моше. - А книги Маймонида трудно назвать глупыми. Хотите принесу почитать.
- Спасибо, - равнодушно произнёс врач, - но у каждого в мире своя задача. Кому Учение, а кому..
Он не договорил и протянул Моше листок с направлением.
- Постарайтесь не потерять. Снимок через неделю.
Ровно через восемь дней, без всякого энтузиазма, Моше отправился узнавать результаты. Усевшись на мягкий диванчик в приёмной, он вытащил свой блокнот и погрузился в записи, сделанные на последнем уроке.
"С Неба открыли царю Давиду день его смерти.
- В субботу, - сказал посланник, не уточнив, в какую. С той поры на исходе пятницы царь поднимался на крышу дворца и разворачивал свиток Торы. Он учился с таким рвением и самоотдачей, что птицы, пролетавшие над его головой, сгорали в воздухе. Всю субботу ангел смерти висел за его левым плечом, поджидая удобный момент. Ему хватило бы мгновения, взгляда, отведённого от свитка, посторонней мысли...
Давно прошёл срок, отведённый Давиду, а единственной добычей ангела смерти по-прежнему оставались летучие мыши и ночные бабочки. В конце концов он пустился на хитрость. На исходе субботы, когда всего одной звезды не хватало до начала вечерней молитвы, царь услышал голос.
- Давид, - взывал кто-то из глубины сада - спаси, погибаю, спаси!
Царь прервал учёбу и посмотрел вниз. Этого оказалось достаточно..."
Лечащий врач выглянул из кабинета и, увидев Моше, приветливо улыбнулся.
- Как хорошо, что вы пришли, как кстати. У меня для вас новость! Не обращая внимания на очередь, он взял Моше под руку и повёл внутрь.
- Не ожидал я такого, - бормотал врач, роясь в бумагах, покрывающих стол, - бывают, конечно исключения, но чтобы так явно...
Моше похолодел.
- Нет, я не против, - продолжал врач - чудеса не опровергают конвенциональную медицину, а скорее доказывают...
Наконец он вытащил из-под толстой папки рентгеновский снимок.
- Вот, полюбуйтесь. Видите, здесь, под рёбрами? Не видите! И я не вижу. Следа, духу не осталось от проклятой!
- То есть как? - не верил Моше своим ушам. - А куда же она исчезла?
Врач развёл руками и смущенно улыбнулся.
- Видимо, рассосалась. Бывают такие случаи. Ну и кроме того, правильное лечение, диета, здоровый образ жизни. Повторные анализы мы, конечно, проведем, а пока отправляйтесь домой, обрадуйте жену.
Пробежав полквартала, Моше остановился. Тело не соглашалось с мнением врача. В горле пересохло, сердце колотилось, словно птица в силке, а перед глазами дрожали черные точки.
"Я - словно смертник, - думал Моше, - которого помиловали прямо на эшафоте. Верю и не верю. Разум принял отмену приговора, а плоть по инерции продолжает умирать".
Он поднёс ладони к лицу и принялся рассматривать подрагивающие пальцы.
- Кто это? Что тут осталось от старшего мастера Моше Бендери? Куда подевался он, и кто теперь я? И почему, за что?
Войдя в дом, он подошёл к окну и, впервые за многие годы, погладил дремавшего Метушелаха. Кот приоткрыл глаза и беззвучно замяукал. То ли он разделял радость хозяина, то ли возмущался несправедливостью происшедших с ним перемен.
Выслушав рассказ Моше, Хэдва захохотала. Прижавшись к мужу, она сотрясалась от смеха, со свистом втягивая воздух. Горячие капли заскользили по шее Моше, смех, слегка изменившись в тональности, обратился в рыдания.
Моше отвёл её в ванную. Она долго мыла лицо, словно пытаясь избавиться от глубоко въевшейся грязи, сморкалась, снова плакала и опять умывалась.
Наступил вечер. Они сидели на диване и, держась за руки, наблюдали, как густеющие сумерки постепенно овладевают миром.
Страхи последних лет теряли реальность и смысл, а чернота, почти поглотившая сознание, растворялась, оставляя на память морщины и седые волосы.
- В Яффо! - вдруг воскликнула Хэдва. - Мы целую жизнь не ходили в хороший ресторан.
Моше вытащил из глубины шкафа праздничную одежду своего прошлого. Лёгкие брюки из белого хлопка и шелковая рубашка благоухали лавандой. Между брюками и тем, что болезнь оставила от мускулов живота, можно было засунуть том Талмуда...
Ах, Яффо, желтые стены домов, узкие улицы, круглые шары фонарей, плывущие под ветром тени. Вечером на дуге причала расставляют столики, негромко звучит скрипка, ей вторят виолончель и морские волны. Запах жареных креветок, последнее "прости" кальмаров, протягивающих из кастрюли свои щупальца, дорогое французское вино в запотевшем серебряном ведёрке...
Посреди ужина Хэдва вдруг напряглась, словно прислушиваясь к чему-то.
- Метушелах, - сказала она. - Я забыла налить ему воды, он ничего не пил с самого утра.
- Да что ему сделается, - усмехнулся Моше. - Спит небось и видит во сне мышей в сметане.
В Бней-Брак они вернулись уже под утро. Хэдва никак не могла попасть ключом в замочную скважину, и он принялся помогать. Их руки столкнулись, переплелись, давно иссушенное болезнью желание вдруг проснулось и приподняло голову. Открыв наконец, дверь, он повлёк её вглубь дома.
- Подожди, сумасшедший, - смеялась Хэдва - дай свет включить, ещё зацепишься за что-нибудь.
- Да ведь я вырос на этом полу, ходить на нём учился.
Хэдва вдруг перестала смеяться.
- Что это, - испуганно спросила она. - Вот здесь, у стола, под ногами. Включи скорее свет.
Метушелах лежал на боку, оскалив зубы. От его ноздрей и глаз муравьи уже успели протянуть к щели плинтуса свои ниточки.
Моше побежал в туалет. Едва успев приподнять крышку унитаза, он выплеснул в него весь ужин. Тошнота накатывала волнами, накрывая его с головой. В желудке уже давно было пусто, но рвота не останавливалась. Прижимая руки к горлу и животу, он исходил слюной и зелёной желчью. Через полчаса Хэдва вызвала амбуланс, и Моше увезли в больницу.