Представлять его — единственный безопасный способ исследовать это, просунуть руку под мягкий хлопок трусиков и просунуть кончик пальца между складочками, медленно проводя им по клитору, представляя, как Макс прикасается ко мне, доставляет мне удовольствие, исцеляет меня. Он никогда бы не причинил мне боли. Он бы остановился, если бы я попросила его об этом. Он делал это медленно, возбуждая меня до тех пор, пока я не могла думать только о нем, все плохие воспоминания были задушены одеялом тепла и удовольствия.

— Макс… — шепчу я его имя в темноту, выгибаясь, мои бедра раздвигаются шире, когда я наклоняюсь навстречу удовольствию, напрягая мышцы, разогревая кровь. — Макс, пожалуйста, позволь мне кончить для тебя…

Я могу представить его грубый стон мне в ухо, побуждающий меня, его низкие стоны ободрения. Я чувствую, как покалывание начинает распространяться по моей коже, он намекает на более безмерное удовольствие, чем то, что я испытываю даже сейчас, обещание чего-то, что заставит меня трещать по швам. И затем, как раз в тот момент, когда у меня перехватывает дыхание и учащается пульс, все меняется.

Низкий стон у меня над ухом — это больше не Макс, нежно подталкивающий меня, сдерживающий свое желание, пока я не кончу. Это ворчание мужчины позади меня, его твердая рука ложится мне между лопаток, когда он наклоняет меня над штабелем ящиков, расщепленное дерево впивается мне в щеку. Это боль и резкие разрывы, страх, холодом разливающийся по моей крови, замораживающий любую возможность наслаждения, когда воспоминание о том единственном разе, когда мужчина все-таки прикоснулся ко мне, стремительно возвращается. Я отдергиваю руку между бедер, содрогаясь.

Я сильно прикусываю нижнюю губу, пытаясь прогнать воспоминания, но они не уходят. На ощупь я включаю лампу рядом с кроватью, позволяя свету заливать комнату и напоминать мне о том, где я нахожусь. Я заставляю себя сесть, обхватываю колени руками и сглатываю, борясь с подступающей тошнотой.

Я не могу сделать это в одиночку. Я не говорила об этом со своим психотерапевтом, слишком застенчива и смущена, чтобы обсуждать что-то столь личное, как мастурбация, но это еще одна вещь, которая заставляет меня чувствовать себя сломленной, как будто я никогда не стану нормальной. Как будто я никогда не узнаю не только ту любовь, но и то удовольствие и желание, из-за которых Катерина опоздала к ужину, розовощекая и улыбающаяся, с раскрасневшимся от удовлетворения лицом. Если я не могу дать это даже себе сама, как я когда-нибудь позволю это кому-то еще?

Будет ли кто-то когда-нибудь достаточно терпелив со мной, чтобы попытаться?