— Лиам Эйдан Макгрегор, — начинает отец Донахью, его глаза неловко прикованы ко мне. Это заставляет меня чувствовать, что он может видеть то, чего не вижу даже я, что-то глубоко в моей душе. — Намерены ли вы сегодня вечером предложить свою руку этой женщине, Сирше О'Салливан, с намерением связать себя с ней священными узами брака?

Во рту у меня сухо, как вата, и я не уверен, что смогу говорить. Рука Сирши в моей легкая и изящная, и я бросаю на нее косой взгляд. При свете она выглядит неземной, и я чувствую себя дерьмом и хамом из-за того, что не хочу ее. Месяц назад, возможно, я бы так и сделал, даже в поверхностном смысле.

Сердце хочет того, чего хочет сердце.

Все, кого я знаю, кому я доверяю, сказали бы, что это романтический бред, за исключением, может быть, мужчин, которые отправляются вместе со мной в эту миссию по спасению Аны. Они, по крайней мере, видят некоторую ценность в том, что я делаю, даже если они не знают, на что я надеюсь в конце этого. И София… София тоже зависит от меня в том, что касается возвращения к ней ее лучшей подруги. У нее не было проблем с тем, чтобы сыграть на эмоциях, которые я испытываю к Ане, даже поощрять их. Но опять же, чего бы кто не сделал, чтобы спасти того, кого любит, особенно когда она не может пойти сама?

Грэм прочищает горло позади меня, и я понимаю, что мое время вышло.

— Да, — четко произношу я, поворачиваясь лицом к Сирше перед священником.

— И вы, Сирша Маргарет О'Салливан, обещаете ли свою руку Лиаму Макгрегору с намерением отдать себя ему в священном браке?

Она мягко улыбается мне и кивает.

— Да, — шепчет она, и я чувствую, как моя ладонь начинает потеть вокруг кольца, которое я сжимаю в другом кулаке.

— Тогда, Лиам, ты можешь надеть кольцо на руку своей невесты в знак этой связи и торжественного обещания.

Мои руки дрожат сильнее, чем у Сирши, хотя мне удается скрыть это. Я надеваю тяжелое золотое кольцо на ее тонкий палец и вижу, как она прерывисто вздыхает, когда оно оседает на ее руке, как будто она ожидала, что я могу сбежать в последний момент.

Мне потребовались все силы, чтобы не сбежать.

После этого я чувствую оцепенение, как будто кольцо было самой важной частью церемонии, хотя это еще не все. Отец Донахью причащает нас обоих, когда мы преклоняем колени перед алтарем, Грэм по-прежнему стоит у нас за спиной, а затем нам троим вручается контракт на подпись. Сначала я, затем Грэм и Сирша в последнюю очередь. Она подписывается быстро, без колебаний, и я испытываю к ней укол сочувствия.

Даже если я никогда не прикоснусь к ней в течение нашей помолвки, а у меня нет никаких планов, ее отцу будет трудно выдать ее замуж, если я разорву контракт. Это клеймо позора, даже если девушка все еще девственна, когда контракт расторгнут. Это всего лишь одна из многих причин, по которой Грэм О'Салливан не отнесется к этому легкомысленно, и одна из причин, по которой я чувствую такую вину за то, что позволил этому зайти так далеко.

Но какой у меня есть выбор?

— Тогда все готово, — хрипло говорит Грэм. — Пойдем, Сирша, нас ждет обратный рейс в Бостон. Я ожидаю, что мы увидим тебя во главе стола скорее раньше, чем позже, Лиам?

— Я уеду ненадолго, начиная с завтрашнего дня. — Я заставляю себя встретиться с ним взглядом, чтобы это не показалось подозрительным. — Бизнес. Это не должно занять слишком много времени. — Я надеюсь, что это не так. Найл может только тянуть время из-за меня, и чем дольше меня не будет, тем меньше веса будет иметь подписанный мной контракт. Грэм ожидает свадьбы до конца года, и я не сомневаюсь, что Сирша начнет планировать, как только вернется домой.

Тем временем я отправляюсь на поиски Аны.

— Будь осторожен, Лиам, — тихо говорит Сирша, останавливаясь, когда ее отец направляется к проходу церкви. — Возвращайся скорее.

— Я сделаю все, что в моих силах, — обещаю я ей, чувствуя, как мой желудок сжимается от жгучей вины за все это. Она улыбается мне, поворачивается, чтобы последовать за своим отцом, взмахнув платьем, а я стою там, чувствуя, что могу рассыпаться в прах.

— Ты не похож на мужчину, собирающегося счастливо жениться, — замечает отец Донахью из-за моей спины. — Я видел много пар, проходящих через эту церковь, некоторые были счастливее других, но я никогда не видел, чтобы мужчина выглядел таким противоречивым из-за женитьбы на такой девушке, как Сирша О'Салливан.

— И ты тоже. — Я со стоном провожу рукой по лицу. — У меня о многом на уме, отец.

— Другая женщина?

Священник, как всегда, слишком проницателен.

— Все гораздо сложнее.

— Да, так всегда бывает. — Отец Донахью подходит к одной из передних скамей, похлопывает по дереву рядом с собой и смотрит на алтарь, за которым висит светящаяся лампа. — Подойди и посиди немного, парень.

— Мне ранним утром…

Священник бросает на меня пронзительный взгляд, и я вздыхаю, подхожу, чтобы занять место на скамье позади него, чтобы быстрее сбежать, если понадобится.

— Есть ли что-то, в чем ты должен признаться?

— Пока нет, — защищаюсь я, а затем глубоко вздыхаю, проводя рукой по волосам. Если и был кто-то, с кем я мог поговорить, не опасаясь, что это выйдет наружу, то это отец Донахью, даже больше, чем Макс. Он связан собственными обетами хранить это в тайне, а отец Донахью заслуживает даже большего доверия, чем большинство. Он был священником слишком многих членов мафии, чтобы не знать, когда в его интересах хранить молчание. Это помогало ему выживать во время смены режима, когда многим другим, возможно, не удалось бы то же самое.

— Вы знаете Анастасию Иванову?

Вопрос, похоже, на мгновение застает отца Донахью врасплох.

— Да, — говорит он наконец. — Не очень хорошо, но я знаю о ней. В основном через Софию Романо, она несколько раз приводила девушку ко мне за советом, после…

— После чего? — Я прищуриваю глаза. — Я знаю, что ей было больно. Ты можешь рассказать мне об этом подробнее?

Отец Донахью качает головой.

— Ты просишь священника нарушить обет исповеди? Как тебе не стыдно, парень. Но опять же, твоему отцу было не привыкать к нарушенным клятвам и лжи.

— Я не мой отец. — Я стискиваю зубы. — Мне тоже не нужно, чтобы ты говорил мне, кем он был. Я хорошо знаю, что он был предателем, с той минуты, как он поместил этого незаконнорожденного сына в утробу Франчески Бьянки, и до того момента, как он попытался вести двойную игру с итальянцами и русскими. Он чуть не погубил нас всех.

— И ты настраиваешь себя на завершение работы, если не сдержишь обет, который только что дал. — Отец Донахью кивает в сторону алтаря. — Не думай, что я не вижу тебя насквозь, сынок. Я слишком стар и повидал слишком много, чтобы не знать, что вертится у тебя в голове. Твое сердце с другой женщиной, или ты думаешь, что это так, Анастасией Ивановой, и ты думал о том, как расторгнуть этот контракт о помолвке, еще до того, как поставил под ним свою подпись.

— Это не так просто.

— Так ты продолжаешь говорить.

— Она пленница. — Я прикрываю рот рукой, разочарованно вздыхая. — Ее похитили в России вместе с Софией, Катериной и некоторыми другими.

— Да, я слышал о том, что произошло.

— Она была единственной, кого мы не успели спасти. Алексей ответственный за это человек, продал ее до того, как нам удалось проникнуть внутрь. Я не знаю, где она, но…

— Но ты намерен найти ее. И что, жениться на ней?

— Я не знаю, — резко говорю я, в моем голосе возвращается оборонительная нотка. — Найти ее, это первая часть.

— А обручение — это способ обезопасить свое положение, пока ты не примешь решение.

— Да. — Я отвожу взгляд, чувствуя, как усталость начинает одолевать меня. — С этим нелегко справиться, отец. Я не хочу разбивать сердце Сирши или нарушать свое слово. Но меня беспокоят две вещи. Наследие, которое оставил мне мой собственный отец…

— И твои чувства к этой женщине.

— Я не думаю, что ты эксперт в сердечных делах. Без обид, отец.

Отец Донахью ухмыляется, странное выражение можно увидеть на лице старого священника.

— Я не в первый раз слышу, как это говорят мне, сынок. Но мне не нужно самому испытывать огонь похоти или вступать в узы брака, чтобы знать, с какими трудностями приходится сталкиваться другим мужчинам. А что касается любви… — он пожимает плечами. — Есть и другие виды любви, чем просто отношения между мужчиной и женщиной или любовь к партнеру. Семья, друзья… я тоже испытывал любовь и потерю, сынок. Я прожил долгую жизнь, и потеря часть этого.

— Я не могу… — Я не могу потерять ее, хочу сказать я, как бы нелепо это ни звучало. — Я не могу бросить ее. Но я также не могу отказаться от всех своих обязанностей здесь.

— Ты поставил себя в трудное положение, парень, — говорит отец Донахью. — У меня не так много советов, чтобы предложить тебе, только сострадание. Но я предупреждаю тебя, подумай о весомости клятвы, прежде чем ты ее примешь. — Он делает паузу, его суровый взгляд встречается с моим. — Твой отец этого не делал.

* * *

Эти слова мучают меня, когда я возвращаюсь в свой отель, один и отягощенный дюжиной нош, которые угрожают раздавить меня под их тяжестью. Твой отец этого не делал.

Он, конечно, прав. Мой отец не думал о весе клятвы, или, скорее, он думал только о собственной выгоде, и теперь он под землей и бетоном, казненный Виктором Андреевым. Но меня волнует не прибыль. Цели моего отца были меркантильными, но у меня другие. Мои связаны с эмоциями, с сердцем, и хотя я знаю, что это не изменит последствий, несомненно, это делает то, что я делаю, еще более оправданным.

Ана. Я не могу выбросить ее из головы. Ослабляя галстук и расстегивая рубашку, я не могу не думать о том, каково было бы, если бы она была здесь, со мной в моей комнате. Я цеплялся за это воспоминание о дне в саду, но теперь у меня есть больше от нее, благодаря Софии. У меня есть фотография не только сломленной девушки в инвалидном кресле, но и того, кем она была до этого. Я думаю о смеющейся девушке в баре и представляю, каково было бы столкнуться с ней в таком месте, насколько по-разному все могло бы сложиться для нас обоих. Или если бы я увидел ее на представлении, если бы она попала в Нью-Йоркский балет, и как бы я был очарован ею. Как я мог бы преследовать ее, пытался стать ее покровителем, завел роман без каких-либо осложнений, с которыми я сталкиваюсь в настоящее время.