Глава 7

Снова снилась мама. И Коля, мудрый и смешливый Коля, так нелепо погибший в семнадцать лет.

— Как ты мог утонуть? — спросил его Владимир Николаевич. — Ты же прекрасно плавал.

— Так получилось, — пожал плечами брат, усмехнулся. — Если бы я не утонул тогда, разве ты бы уехал?

— Уехал.

— Нет. Ты не хотел. Просто тебе тошно было смотреть на речку, берег, на страдающую мамку. Ты же у нас натура чувствительная. Уехал, и жизнь твоя сложилась. Так что к лучшему всё.

Владимир Николаевич хотел ещё что-то сказать, но Коля неожиданно стал уменьшаться, и уменьшался он до тех пор пока совсем не пропал. Старик открыл глаза. Часы показывали шесть вечера. От неудобной позы затекло тело. Он с трудом выбрался из кресла, в котором умудрился задремать. На экране телевизора шли титры «Эффекта бабочки». Ясно. Фильмом навеяло. Но как реалистично и как правдиво!

Его вдруг охватило чувство вины. Если бы тогда, много лет назад, он бы поступил по-другому, кто знает, как сложилась бы жизнь его дочери.

Хлопнула входная дверь.

— Папа, ты дома?

Яна. Не теряя ни секунды, словно боясь отступить назад, Владимир Николаевич вышел в коридор.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал он. — Это я во всём виноват.

— В чём? — не поняла Яна.

Владимир Николаевич замолчал, посмотрел на дочь, выдохнул и понял, что не сможет открыть ей правды. Пока не сможет.

— Не нужно было отпускать тебя одну в деревню, — выпалил он на одном дыхании. — Ты бы не поехала к родственникам, не оказалась бы на той остановке, тебя бы не сбила машина, ты бы... — тут он запнулся.

— Почему ты об этом вспомнил? Столько лет прошло.

— Да, так. Мама часто снится, — он решил отделаться полуправдой. — Моя мама. Брат тоже. Мама всегда говорила, что покойники к несчастью снятся.

— Не думаю, — дочь отнеслась к его словам со всей серьёзностью. — Просто тебя что-то беспокоит. Может, стоит съездить на родину, могилы навестить.

— Может быть, может быть... — Владимир Николаевич много лет не был в родном посёлке, а жизнь-то идёт.

— Да что это мы в коридоре стоим! — спохватился он. Ты же голодная, а я тебе ерундой голову забиваю! Пойдём-пойдём! Я чай новый купил! Необычный!

После ужина они пили чай, и Яна конечно же не угадала его вкус. По радио передавали «Дон Кихота», но Владимир Николаевич не слушал. Он всё думал о бабочке, которая одним взмахом крыла меняет историю.

Двадцать пять лет назад он и не думал, что и у него когда-нибудь будут дети. Поздно. Если по молодости ничего не вышло, то и позднее ничего не получится. Но кто сказал, что причина в нём? Причины не было, и от этой неопределённости становилось ещё страшней. Сначала он даже предлагал жене развестись. Кто знает, быть может, они просто несовместимы, а с другими партнёрами у каждого из них появится шанс.

— Псевдонаучная чушь! — говорила Аня. — Неужели ты меня ни капельки не любишь?

— Люблю, — отвечал он. — Поэтому и хочу, чтобы ты была счастлива. — А я, — добавлял он уже про себя, — и один проживу.

Они жили тогда в Заводском районе, за «линией», железной дорогой, делившей город на две неравные части. В их районе только заводы и были, выстроившиеся в ряд вдоль железнодорожного полотна: керамический, сажевый, кирпичный, текстильная фабрика. Дальше полудикий парк, заросший и неопрятный, а за ним здание общества слепых, школа поводырей, дом культуры и Елисаветинская гимназия для слепых и слабовидящих детей. За заводами пятиэтажки. В некоторых общежития для одиноких, в других служебное жильё для семейных.

Владимир с Аней к семейным относились с натяжкой.

— Целая квартира! — ворчал Травкин, тогда ещё совсем юный. — Детей нет, а квартиру отхапали! Хватило бы комнаты на двоих!

Он и сам хотел бы жить отдельно, но у него как у холостого шансов на квартиру не было вовсе. Это Травкин разнёс по району весть, что Аня беременна. В то время он ухаживал за медсестрой из гинекологии Светочкой, караулил её на крыльце после работы, заходил внутрь, слонялся по коридорам, заглядывал в кабинеты, смущая женщин.

— Это же совсем невозможно! — ругала его Светочка. — Меня из-за тебя уволят. Ну, зачем ты ходишь? Ещё раз придёшь, и я с тобой расстанусь!

Расстались они через два месяца и совсем по другой причине, но Травкин совету внял и в женскую консультацию не заглядывал, но до того сумел углядеть у кабинета УЗИ Аню Залесскую, сложить два и два и возмущённо поделиться с каждым:

— Залесская-то сдурела на старости лет! Рожать решила!

Травкину верили. Одни удивлённо качали головой, другие радовались, что сумела-таки Аня опередить тикающие часики, заскочила в последний вагон. И никто не знал, что Травкин всё перепутал, что не было никакой беременности, а была Вероника Тихвина, которую и ждала в коридоре Аня.

Вероника. Тоненькая и хрупкая словно тростиночка. Её муж погиб пару месяцев назад. Тогда она ещё не знала, что ждёт ребёнка, четвёртого в их семье.

— Я их не подниму, — жаловалась она Ане. — Не смогу.

Аня отговаривала её от аборта. Владимир Николаевич жену не понимал. Она и сама ругала себя за вмешательство в чужую жизнь.

— Неправильно это, — говорила она. — Умом понимаю, а принять не могу. Я как подумаю, что ребёнка убивают...

— Не ребёнка, — поправлял её муж. — Набор клеток, говорят, — добавлял он неуверенно.

— Да, прости. Личное это...

Вероника уехала к родителям в Коломну, связь с ней прервалась, и Залесские так никогда и не узнали, родился ли её четвёртый ребёнок. Вот только эта ситуация сильно повлияла на Аню.

— Знаешь, — говорила она, — а ведь мы могли бы усыновить её ребёнка, когда он родится. У меня есть знакомые в опеке. Вероника бы отказалась, а мы бы взяли.

Она даже порывалась поехать в Коломну, выяснить судьбу женщины, но так никуда и не поехала. Месяц спустя Аня с Владимиром взяли из детского дома пятимесячную малышку Яну. А через полгода Аня умерла от осложнений, вызванных гриппом.

Для Владимира Николаевича так и осталось секретом то, как им удалось сохранить в тайне удочерение. Ведь даже скрывать не пытались. В то время завод, переживший лихие девяностые, нулевые уже не выдержал и обанкротился. Хорошо ещё, что успели перевести служебные квартиры в личную собственность, иначе остались бы без кола и без двора.

В поисках лучшей жизни супруги переехали в Москву, сняли небольшую квартирку, устроились на работу: Аня в школу, Владимир охранником в торговый центр. Не весть что, но Аня утверждала, что стоит только начать и даже в их возрасте возможно добиться многого. Неплохо помогала и сдача квартиры в родном городе.

После смерти жены Владимир Николаевич Москву бросил. Он и прежде считал, что поменял шило на мыло, но жене не перечил: хочется ей да и ладно. После уже не стало смысла куда-то рваться, жить на птичьих правах в чужой квартире, толкаться в шумном метро.

Заводские дома признали аварийными, жильцам выделили квартиры в новых домах. Травкин, получивший взамен своей комнаты комнату в квартире на три семьи, встретил Владимира Николаевича с плохо скрываемой завистью.

— Двушка у вас, конечно! Подсуетились! Вовремя ребёнка заделали! — возмущался он.

В тот день Владимир Николаевич впервые ударил человека. Травкин заверещал, призывая на помощь свидетелей, но стоявшие рядом люди сделали вид, что ничего не видели. Кто-то даже решил, что так ему и надо.

Несколько лет спустя они снова встретились на одном заводе, в одном цеху, и Травкин продолжил негодовать. Он завидовал всему: пенсии, квартире, годовой премии и зарплате. Новому велосипеду Залесского и то завидовал. Ему всё казалось несправедливым и неправильным. Владимир Николаевич уже и внимания на него перестал обращать: жужжит себе над ухом как надоедливая муха да и пусть жужжит. Вреда от него никакого, впрочем как и пользы.

Сегодня за чаем Владимир Николаевич думал о том, что сделанное им может оказаться ошибкой. Нет, он нисколько не жалел о том, что у него есть дочь. Просто мучил один вопрос: что если бы её удочерил кто-то другой? Умнее, моложе, богаче. Маленьких детей охотно берут в семью. Возможно даже иностранцы приглядели бы себе девочку. В любом случае Яна не оказалась бы на той остановке в то время, и прожила бы более счастливую жизнь, чем та, которая есть у неё сейчас.

Нужно было решиться рассказать правду, но больше всего на свете Владимир Николаевич боялся, что дочь его возненавидит.

— Это из-за тебя, — скажет она. — Я стала общаться с теми людьми. Мне сказали, что они мои родственники. Я и поверила. И они поверили. Поверили так сильно, что возложили на меня вину за смерть Ани, считая, что беременность ослабила её организм. А я ездила к ним, пыталась наладить отношения, потому что думала, что мы родные, а на самом деле...

Он так глубоко погрузился в размышления, что не сразу услышал обращённые к нему слова дочери.

— Что? — переспросил он.

— Я спрашиваю, что в чае? Какие фрукты?

— Чай? — он задумался. — Я не помню... правда... может быть, на этикетке...

Он хотел было встать, но дочь его успокоила:

— Ничего страшного. Это неважно.

«Это неважно, — повторил он про себя. — Совсем неважно».