— Черчи, — стону я, но он засовывает пальцы глубже, и я становлюсь рабыней желания. Я ничего не могу с собой поделать. Я начинаю двигаться, врезаясь в его костяшки пальцев, пока он наблюдает.

— Или, может быть, ты была расстроена — Шарлотта Монтегю, — потому что не ценишь себя так, как я ценю тебя, — он кладёт свободную руку мне на шею сбоку, разминая мои ноющие мышцы и вызывая ещё больше смущающих звуков, срывающихся с моих губ.

Это благословение, что я переезжаю.

После всего того громкого секса, которым я здесь занималась, не уверена, что смогла бы смотреть в лица других девушек изо дня в день. Чёрт возьми, нет. Нам нужно собственное пространство, чтобы созреть как семье.

Чтобы созреть сексуально.

— Мне так повезло, что ты у меня есть, — правда вытягивается из меня с каждым движением бёдер, пока я не краснею и не смотрю на Черча, рассказывая ему все свои секреты. — Ты слишком хорош для меня.

Если я думала, что раньше выполняла приёмы ниндзя, то ошибалась.

То, что Черч делает дальше, — это ход ниндзя.

Он вынимает из меня пальцы, распахивает мою рубашку с такой силой, что пуговицы разлетаются в стороны, а затем переворачивает меня на спину, прежде чем я успеваю сделать хоть один судорожный вдох. Его язык лишает меня способности говорить, овладевает мной, показывая мне, что он может не только доминировать, но и руководить. И я доверяю ему в этом. Я доверяю ему руководить собой, мной, другими.

Правая рука Черча возвращается к теплу между моих ног, ладонь блаженно трётся о трусики. Его левое предплечье вдавливается в матрас над моей головой, его длинное, худощавое тело изгибается над моим.

— Что мне с тобой сделать? — шепчет он прерывистым, страдальческим, невероятно влюблённым голосом. Как он может так сильно любить меня? Почему он так сильно меня любит? — Ты заслуживаешь наказания за то, что говоришь глупости, но твоя голова…

Мой будущий муж замолкает, убирая руку от моей киски, чтобы убрать светлые локоны с моего лба. Я пытаюсь заставить его вернуть руку обратно, но он игнорирует меня.

— Что за глупости? Любой здравомыслящий человек посмотрел бы на нас двоих и задался вопросом, почему кто-то вроде тебя хочет быть с кем-то вроде меня.

Я чувствую, как раскраснелось моё тело, на коже блестит пот, который неизбежно впитывается Черчем, когда он прижимается своим обнажённым животом ко моему, к моей груди, которая обнажается, когда рубашка соскальзывает с моего тела.

— Это чепуха, — Черч садится и высвобождает член так, чтобы я могла его видеть, потирая большим пальцем кончик и размазывая жемчужную каплю предэякулята по себе. — У тебя невинный дух и жизнерадостность, которые пробуждают самодовольных людей. Ты вернула меня к жизни, Шарлотта. Ты ворвались в ту пыльную старую школу и пробудила скучающих, сонных, апатичных парней, которые были слишком избалованы, чтобы помнить, какой драгоценной может быть жизнь. Ты. Ты — это сокровище, и именно поэтому, несмотря ни на что, нам никогда не причинит боль делиться тобой.

Я плачу. Знаю, что это так. Это банально, глупо и неловко, но я ничего не могу с собой поделать.

Черч давит на все мои кнопки, дёргает за струны моего сердца.

Я начинаю всхлипывать, закрывая лицо руками и понимая, что это наименее сексуальная вещь на планете. Я выгляжу отвратительно, когда плачу. Становлюсь сопливой и опухшей, и моя нижняя губа определённым образом выпячивается.

Мистер Монтегю воспринимает всё это как должное, берёт мои руки в свои и мягко отводит их в стороны. Он вытирает поцелуями все слёзы, прижимается щекой к моей, вдыхает мой запах.

— Ты — бесконечный источник энергии и жизни. Ты можешь забрать у меня всё — мои деньги, моё тело, моё время — до тех пор, пока я могу продолжать брать всё у тебя.

— Вот ведёрко, — говорю я, шмыгая носом, притворяясь, что протягиваю ему воображаемое. Мне сейчас восемнадцать, и я должна быть, по крайней мере, немного взрослее, чем сейчас. Но это не так. Может быть, я никогда не стану «зрелой» в смысле скучных людей, которые носят бежевые рубашки поло и считают фиолетовые стены непристойными, которые забыли, как смеяться ни над чем, как быть глупым, как превращать каждое мгновение в приключение.

Меня это устраивает.

Черч смеётся надо мной, но мне не так смешно, потому что его твёрдый член упирается мне между ног, а мои широкие трусики мешают ему попасть туда, куда я хочу.

— Трахни меня, пожалуйста, — умоляю я, такая же бесстыдная, как всегда. — Пожалуйста, муж.

О.

Вот и всё.

— Да, моя милая жёнушка.

Как только я произношу волшебное слово, глаза Черча превращаются в полыхающие языки пламени, и он захватывает пальцами ластовицу трусиков. Отодвигает их в сторону… Подождите. Не просто в сторону. Ткань рвётся, когда Черч пытается сорвать их, перекидывая затем лоскуты через плечо, прежде чем наброситься на меня.

— Офигеть, — начинаю я, но для дальнейших слов нет ни места, ни возможности. Черч вонзается в меня, отмечая моё тело как продолжение своего, соединяя нас в этот идеальный момент единения, жара и трения. —Мм-м.

Это всё, что я могу выдавить из себя: звуки, стоны и всхлипывания.

Мы двигаемся вместе, бёдра соприкасаются, руки блуждают, губы пробуют на вкус.

В нём есть напряжение, которое говорит о том, что он хотел бы сделать больше, поиграть со мной, испытать свои силы… И в нём также есть удивительная сила сдерживаться, осознавать мою травму, прикасаться нежными пальцами к моей щеке.

— Кончи в меня, — шепчу я ему в губы, и он позволяет шелковистому смешку соскользнуть с его блестящих губ.

— О, ты не смогла бы убедить меня в обратном.

Черч проникает до упора, полностью выходит, снова погружается.

Изысканная. Чёртова. Пытка.

Я хватаю себя за груди, сжимая и разминая их, пока он ласкает меня до конца, наблюдая сверху, как я выгибаю спину, приоткрываю губы, бормочу слова благодарности ему и его телу, о которых, я уверена, позже пожалею.

— Красивая, — он ждёт, пока я не превращусь в потное месиво под ним, а затем нежно трахает меня, пока не кончает. Каждый мускул в его теле напрягается, пальцы ног впиваются в простыни, его следующий толчок вперёд более мучителен, чем остальные. Его горячая разрядка захлёстывает меня, когда я наблюдаю, как блаженное выражение появляется на его лице, а затем он выходит и кончает на мой живот.

Надув губы, я стягиваю две половинки рубашки вместе и переворачиваюсь на бок.

— Не могу дождаться, когда снова трахну тебя в том платье, — шепчет он, ползая надо мной на четвереньках. Мне не нужно спрашивать, что это за платье — мы оба знаем.

То платье.

Свадебное платье.

Черч целует меня в висок, а затем встаёт, чтобы достать полотенце из корзины для белья. Парень помогает мне привести себя в порядок, надеть свежие трусики и сменить рубашку на чистую. Я не смогла бы полюбить этого мужчину сильнее, даже если бы попыталась.

Он укладывает меня в постель, стучит костяшками пальцев по внутренней стороне двери, а затем тянет за ручку так, что она трещит и готова открыться.

У меня нет никаких сомнений относительно того, кто может находиться по другую сторону баррикад.

Парни ждали в коридоре, пока мы закончим, в руках у Мики поднос с едой. Он приносит его мне в постели, Черч лежит рядом со мной. Остальные четверо входят и садятся на край кровати или, в случае Рейнджера, стоят, скрестив руки на груди, так что он может смотреть на что угодно и на всех в комнате, кроме меня.

Я со стуком кладу вилку на поднос, наконец-то мне удаётся привлечь к себе внимание его сапфировых глаз.

— Прекрати, — шиплю я, и он приподнимает тёмную бровь, глядя на меня. — В том, что случилось, нет твоей вины; дверь на второй этаж была не заперта, потому что я вышла на минутку полюбоваться видом, прежде чем принять душ, — я пристально смотрю на него — это нелегко, он как зверь, — и Рейнджер тяжело вздыхает, как будто устал, как будто, возможно, не выспался прошлой ночью.

— После твоего возвращения домой из больницы, он провёл рядом с тобой всю ночь, — Тобиас сидит, скрестив руки на груди, одаривая меня унылой и вялой улыбкой. Нечестно. Я знаю, что мне было больно, но, похоже, это был несчастный случай. Девчонки, конечно, вели себя как придурковатые дуры, но они не пытались меня убить; я просто поскользнулась.

— Я не позволю этому дерьму испортить нашу свадьбу, — я умоляюще складываю руки и трясу ими перед парнями. — Мы не можем просто оставить это в прошлом? Вы разобрались с девушками; вы вернули кольцо; я в порядке. Правда, я в порядке. И помните, что они сказали: супружеские пары вне игры. После этого они оставят меня в покое. Кроме того, я слышала от других студентов, что они немного расслабляются после окончания ориентирования.

Рейнджер проталкивается мимо Спенсера и Мики, забирается на кровать, чтобы подползти и сесть рядом со мной с противоположной стороны от Черча. Он нежно обнимает меня за голову и прижимается поцелуем к моему уху. Сама мысль об этом, о том, что Рейнджер Вудрафф так ласков со мной, завязывает меня во всевозможные узлы.

Честно говоря, та часть всего этого сценария, которая меня больше всего расстраивает, — это тот факт, что ему не удалось измазать меня глазурью и трахнуть, как он обещал.

— Я не отойду от тебя до свадьбы, — Рейнджер делает паузу и выдыхает. — Я имею в виду следующее: один из нас всегда будет с тобой. В душе. В туалете. Неважно.

— Эм, насчёт туалета… — начинаю я, и он мерит меня своим фирменным взглядом мудака. — Ты можешь постоять за дверью в ванную, хорошо?

— Хорошо, — Рейнджер ещё раз целует меня, а затем бросает взгляд на парней. — Я отведу её на примерку платья.

— Мы отведём её на примерку платья, — хором предлагают близнецы, и на лице Спенса появляется выражение тревоги, как будто он думает, что его могут оставить в стороне.

— Почему бы нам всем не пойти? — предлагает Черч, потягивая кофе со льдом из банки, которую ему принесли парни. Он рассеянно смотрит на камин, волосы растрёпаны после секса. Я едва могу смотреть на него. — Это в основном для подружек невесты — и Росса.