Глава 7

Ленор

Не могу дышать.

Просыпаюсь, распахиваю глаза и вижу над собой бесконечное ночное звездное небо. Я знаю, что Яник со мной, чувствую безошибочную силу его зла, бесконечную тьму и абсолютное безумие.

Он убьет меня, он убьет меня.

— Успокойся, Ленор, — говорит голос, прорезающий темноту. — У тебя приступ паники.

Голос знакомый, но это не Яник.

И не принадлежит вампиру.

Но зло и тьма остаются, как будто текут черными венами под землей, пронизывая мир изнутри.

— Ленор, — снова произносит голос, и внезапно звезды на небе исчезают, как будто их накрывает черный плащ. — С тобой все в порядке. Ты потеряла много крови. Просто не двигайся и медленно приходи в себя.

Кровь?

И затем воспоминания всплывают в голове.

Солон.

Зверь.

Пустые красные глаза.

Фантомное ощущение, как пять изогнутых когтей размером с нож вонзаются в мою грудь, от ключицы до грудины, разрывая мышцы, жир, хрящи и кости.

Я снова хватаю ртом воздух, сажусь и смотрю на свою грудь.

На мне черный шелковый халат Солона, под ним я голая, и моя грудь — одна большая зияющая рана. Боль, страх, безмерный ужас пронизывают насквозь, кровь холодеет. Я близка к обмороку, потому что как все еще могу быть жива, если мое тело почти разорвано надвое? Эта рана настолько глубокая, смертельная и ужасная. Такая ужасная.

Меня сейчас вырвет.

— Дыши, — говорит мужчина в черном плаще. Но когда я снова смотрю на него, то вижу лишь меняющееся лицо и бездонные глаза, смотрящие на меня. — Дыши, Ленор. Здесь, со мной, ты в безопасности. Мы тебя вылечим.

Внезапно он выпрямляется и делает движение руками, и я поднимаюсь с земли, как марионетка на веревочке, пока не оказываюсь на ногах, пальцы погружаются в песок.

Песок.

Оглядываюсь по сторонам.

Я на длинном участке пляжа, песок холодит ступни, океанские волны разбиваются с одной стороны, с другой — темный лес. Луны не видно.

Мужчина стоит передо мной, стягивая с головы плащ, хотя от этого его лицо не успокаивается. Оно продолжает менять форму, размытые черты, а жуткие чернеющие глаза по-прежнему устремлены на меня.

Джеремайс.

Мой настоящий отец.

— Где я? — слабо спрашиваю я хриплым голосом, в легких бурлит. — Как я сюда попала?

Его губы растягиваются в улыбке.

— Мы в одном из многих миров, доступных тебе, дорогая дочь. Миры, которые существуют, если только знаешь, где искать.

Это бесполезная информация.

Я снова начинаю кашлять, выплевывая кровь на песок. Она выглядит черной, как деготь. Это нехорошо.

— Я умру, да?

Чувствую, как нетерпение исходит от Джеремайса, но я слишком устала и, ну, почти умираю, чтобы беспокоиться о его негодовании.

— Умрешь, если не перестанешь болтать, — говорит он через мгновение. Затем вздыхает. — Ты должна доверять мне.

Я снова в ужасе смотрю на свою грудь, на месиво из плоти и костей. Что вообще происходит? Откуда мне знать, что я еще не мертва?

— Я не могу доверять мужчине, которого только что встретила, — говорю ему. О боже, кажется, я вижу свои легкие.

— Даже если я спасаю твою жизнь? — спокойно спрашивает он. — Кроме того, мы встречались. Я помогал тебе раньше, и этого должно быть достаточно, чтобы оправдать доверие.

— Когда… — начинаю я, но силы покидают. «Когда ты помогал мне?»

— Когда тебя привязали к стулу перед вампиром по имени Яник, и ты попросила о помощи. Твой внутренний колодец, залитый лунным светом, полный тьмы и силы, ждал меня.

— Мама рассказывала мне об этом, о колодце внутри меня.

— И твоя приемная мать — ведьма, такая же, как я, такая же, как и ты. Скажи, ты помнишь тот момент? До того, как воспользовалась силой Абсолона, забрала его огонь и сделала его своим, посеяла разрушение и смерть Темному Ордену? Потому что я помню. Я услышал, как ты зовешь, был рядом, чтобы помочь, и спросил: «Ты уверена, дитя?» Ты ответила…

— Да, уверена, — рассеянно повторяю, так хорошо помня это, хотя пыталась забыть. Я знала, что почувствовала что-то — кого-то — внутри себя, оно помогало мне получить доступ к нужному, дабы победить Яника. Просто не знала, что это был он. Мой печально известный злой колдун-отец.

— Нет, не отгораживайся от этого, — говорит Джеремайс, читая мои мысли. — Так ты отказываешься смотреть правде в глаза. Значит, не сможешь использовать это, чтобы стать сильнее. Ленор, дитя мое, тебе понадобятся все силы, чтобы идти вперед. Не только, чтобы пережить то, что этот монстр сделал с тобой, но и для того, чтобы пережить все остальное, что встретится на твоем пути. Я предвидел будущее.

Внезапно Джеремайс взмахивает руками, и меня притягивает к нему, словно невидимый крюк обхватывает мою спину, пальцы ног волочатся по песку.

— Нам многое нужно обсудить, — серьезно произносит он, его лицо в нескольких сантиметрах от меня. — Но придется подождать.

Он снова двигает рукой, и я разворачиваюсь, теперь лицом к темному лесу, вижу мерцающие языки пламени у подножия согнутых кипарисов. Такой лес можно увидеть на продуваемом всеми ветрами побережье Северной Калифорнии. Я все еще недалеко от Сан-Франциско? Или правда в другом мире?

Джеремайс начинает идти по песку, хотя кажется, что скользит прямо над ним, и тянет меня за собой, как будто по воздуху.

Мы поднимаемся на небольшой утес, а затем он отступает в сторону. И я остаюсь парить в воздухе перед кругом факелов, пламя танцует на несуществующем ветру. На песчаной земле темным углем нарисован круг, который напоминает о звере Солона. На мгновение задаюсь вопросом, как он, проснулся ли, уже в своей вампирской форме или в облике зверя сеет хаос по всему дому. На перилах первого этажа есть царапины, глубокие выбоины, оставленные его когтями, так что, видимо однажды это уже случалось. Надеюсь, с Ивонн и Аметист все в порядке.

Я надеюсь, что с ним все в порядке.

Но затем мои мысли обрываются, потому что за пределами факелов в земле начинают появляться дыры и тонкие бледные руки тянутся вверх, как будто что-то поднимается из могилы.

О, нет.

Я смотрю, перепуганная до смерти, наблюдая, как четыре девушки вытаскивают себя из земли. Все они призрачно-белые, с длинными черными волосами, босиком, одетые в одинаковые белые платья.

Они встают на ноги, занимая позицию рядом с горящими факелами, и танцующий свет освещает их лица. Все девочки примерно одного возраста, может быть, немного моложе меня, но выглядят совершенно одинаково. У них одинаковые маленькие рты, тонкие носы и пронзительные темные глаза. Даже их осанка и то, как волосы падают им на лицо, одинаковы, как будто кто-то копировал и вставлял снова и снова.

«Кто они?» — спрашиваю я Джеремайса, который стоит там, уставившись на девочек, а они смотрят на него, как собаки, ожидающие сигнала от своего хозяина.

— Мои ученицы, — говорит он глубоким голосом. — Им нужно практиковаться. Ты будешь отличным примером.

«Примером для чего?» — спрашиваю я, расширяя глаза, но внезапно чувствую ветер за спиной, халат развевается вокруг, и я с удивлением смотрю вниз, одежда, как черная змея, будто живая, меняет цвет, становится серой, а затем белой, и теперь я в таком же платье, как эти девочки.

В шоке смотрю на Джеремайса, но он просто тычет пальцем в сторону пламени. И резко мой позвоночник выгибается дугой, а ноги уходят вперед, и я оказываюсь на спине, паря в воздухе, двигаясь, словно меня несут на невидимых носилках.

Кричу, летя по воздуху, голова кружится, боль в легких усиливается от давления, и вот я уже в центре круга, окруженная жуткими девушками и факелами.

«Что происходит?» — мысленно кричу я, горло наполняется кровью из легких, отчего невозможно говорить.

— Замолчи, — велит Джеремайс, подходя ко мне. Теперь он держит серебряную чашу, наполненную черной жидкостью. Глубоко вдохнув, я чувствую запах крови. Но не человеческой. Кажется чужеродной и совершенно отталкивающей.

Я наклоняю голову набок, мои волосы свисают, под таким углом почти достают до земли, и наблюдаю, как Джеремайс поднимает серебряную чашу над головой. Он закрывает глаза, и его лицо продолжает трансформироваться.

— Unum tenebris, hac nocte voco te, filia mea, ut praeter eum, — тихо произносит Джеремайс, кажется, на латыни. — Nisi ab ea a venenum, venenum dare me illam.

— Venenum, venenum, — начинают скандировать четыре девушки скрипучими монотонными голосами.

Веном? Может, на латыни «venenum» означает «яд»?

— Unum tenebris, — повторяет Джеремайс.

— Unum tenebris, unum tenebris, — монотонно напевают девочки.

Внезапно в лесу начинается движение и доносится звук. Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, как фигуры в плащах движутся среди ветвей. Они напоминают Темный орден, и этого достаточно, чтобы напугать меня до смерти. Они ждут в темноте деревьев, наблюдая. Может, учатся, как девочки, может, выжидают подходящего момента.

— Ea cura corpus cum sanguine, — бубнит Джеремайс.

Corpus? Это означает «тело». Sanguine? Кровь.

Чья кровь?

Моя?

— Ea cura corpus cum sanguine, — скандируют девушки.

Джеремайс делает шаг вперед и смотрит на меня сверху вниз, и теперь его глаза больше не черные. Они желтые. Ни радужки, ни белков, лишь серно-желтые, с черной прорезью посередине.

У меня мурашки бегут по коже от ужаса.

— Ea cura corpus cum sanguine, — шепчет он, как будто обращаясь ко мне, затем берет серебряную чашу и наклоняет ее так, что почерневшая кровь выплескивается из чаши мне на грудь.

Я кричу.

Кровь горит и шипит, от моего тела поднимается пар, я корчусь в воздухе, спина выгнута дугой, конечности двигаются и вытягиваются во все стороны. Боль душит изнутри.

— Ea cura corpus cum sanguine, — повторяет Джеремайс, теперь громче, его голос вибрирует внутри моего черепа, зрение начинает затуманиваться, красные слезы наполняют глаза. Я не могу перестать кричать от боли, тело не перестает гореть, кожа натянута так туго, что может разлететься на миллион кусочков.