Но когда смотрю вниз на свою грудь, на глубокие рваные борозды, оставленные острыми когтями размером с велоцираптора, на белые кости и разорванные мышцы, я не вижу, что заживаю так, как должно. Моя кожа кажется мертвой, как будто даже не пытается исцелиться.

О боже. Что, если я не вылечусь? Истеку кровью прямо здесь.

— Помогите, — пытаюсь закричать, но захлебываюсь словом и обильно кашляю кровью, она стекает по моим губам на кровать.

Переворачиваюсь, пытаясь пошевелиться, держа одну руку нацеленной на рычащего зверя, но я так слаба, и каждое движение причиняет боль, поэтому падаю на пол. Прижимаюсь к краю кровати и снова пытаюсь позвать на помощь.

Не могу.

Не могу вымолвить ни слова. И умру здесь, пока зверь наблюдает за мной, ожидая момента, когда я потеряю бдительность.

«Помогите», — пытаюсь снова, закрываю глаза, держу руки вытянутыми, ладонями к монстру. Сила все еще течет, но теперь она слабеет, так же, как и я сама. У меня мало времени.

«Помогите, кто-нибудь, помогите мне. Солон, если ты меня слышишь, если ты все еще там, пожалуйста, помоги мне. Вульф. Аметист. Эзра. Мама. Папа! Пожалуйста, кто-нибудь, помогите, помогите. Мамочка, папочка. Вы нужны мне, пожалуйста, мне нужна ваша помощь!»

Слезы текут по моему лицу, каждый влажный вдох дается с трудом. В конце концов, я захлебнусь кровью.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Кто-нибудь, услышьте меня, кто-нибудь, помогите».

Что-то легкое касается руки.

Я распахиваю глаза и вижу мотылька. Того самого мотылька, которого видела прошлым утром, сидящего на кончиках моих пальцев.

«Ты здесь, чтобы помочь?» — спрашиваю я, удивляясь, насколько сошла с ума, что прошу мотылька о помощи.

Мотылек поворачивает ко мне голову и пристально смотрит, а я гляжу в ответ на него и думаю, может, вот так и умру, а потом он улетает.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, как он движется к окну, и, О БОЖЕ.

В чертовом окне гребаное лицо.

На пятом этаже.

У меня даже нет сил, чтобы закричать.

Просто смотрю на белое лицо и темные глаза, вглядывающиеся в меня, и теперь я знаю, как умру. Не от того, что мне разорвали грудь, не от игры в гляделки с мотыльком, а от страха, потому что там чертов призрак или не знаю, что за хрень, за окном пятого этажа.

Затем окно открывается.

И человек просто вплывает в комнату.

Я смотрю на силуэт. От усталости и потери крови у меня кружится голова, хочется закрыть глаза. И все же я не могу отвести взгляд от незнакомца, который только что, черт побери, влетел в спальню.

Кроме того, я совершенно голая и к тому же умираю.

Он приземляется прямо передо мной. Я замечаю черные ботинки, которые кажутся вполне нормальными, похожими на человеческие. И все же, когда поднимаю голову, чтобы рассмотреть остальное, не понимаю, на что смотрю.

Оно определенно имеет форму человека, как мужчина, одетый в длинный черный плащ и черную одежду под ним. Но лицо странное. Я не могу полностью сосредоточиться, как будто его черты постоянно меняются. Глаза — единственная неизменная деталь, глубоко посаженные, а остальная часть лица — нос, подбородок, рот, брови, оттенок кожи — все это постоянно меняется, размывается.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но выходит только кровь.

«Кто ты?» — умудряюсь спросить про себя, надеясь, что он услышит.

— Ты не знаешь? — спрашивает очень глубокий мужской голос. Континентальный акцент, как у богатых с Восточного побережья. — «Ты звала меня».

«Я не…» — начинаю я. Ведь и правда звала кого-то, и это мог быть кто угодно. Я что попало наговорила.

— Ты звала своего отца, — добавляет он.

У меня чуть глаза не вылезают из орбит.

— Что? — удается произнести мне, а потом я снова кашляю, и, черт возьми. Мой отец? Это не мой отец.

— Это я, — утверждает он. — И если бы ты попросила меня раньше, могла бы избежать всей этой неразберихи. Тебе нужно беречь свою энергию, если хочешь выжить. — Он машет на зверя рукой. И внезапно тот просто падает на пол с громким стуком, от которого сотрясается вся комната, и лежит там бесформенной кучей, как мертвый.

— Нет! — кричу я, но снова начинаю задыхаться. «Стой! Это Солон!»

Мужчина бросает на меня хмурый взгляд.

— Пока что он просто спит. Скажи спасибо, что я позволяю ему жить. Давно хотел уничтожить этого вампира.

Я пока ни за что не буду его благодарить.

«Ты знаешь Солона?»

Он натянуто улыбается, его губы меняются от толстых к тонким, от старых к молодым и обратно.

— Я знаю всех. И все знают меня. Очевидно, кроме тебя. Я Джеремайс. Твой настоящий отец, Ленор.

Я смотрю на него, не веря своим глазам, затем его изображение становится размытым. Вся комната становится размытой. Это мой отец? Злой колдун-чернокнижник, который только что влетел в спальню, одним взмахом руки заставил чудовище потерять сознание, и чье лицо меняется каждые пять секунд?

— Боюсь, у нас нет времени на то, чтобы как следует познакомиться, — продолжает он, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть меня. Я могу только смотреть в его черные глаза-бусинки, от всего остального мой мозг словно плавится. Он осматривает мои раны. — Не залечивается. Если бы я не появился, ты бы умерла.

— Но я вампир, — удается произнести мне.

Его губы презрительно кривятся при этих словах.

— Только наполовину. И даже в другом случае, эта рана убила бы тебя. Прелестный маленький подарок, который Скарде сделал своему первому ребенку, не так ли? Способность калечить и убивать других вампиров взмахом когтей, оставляя смертельные раны у бессмертных.

«Боже, Солон вообще знает об этом?» — думаю я.

— Может, знает, а может, и нет, — отвечает Джеремайс, наклоняя голову и глядя на меня. — Сейчас это наименьшая из твоих забот. Я могу тебя вылечить, если ты позволишь.

«Как?»

Он одаривает меня хладнокровной улыбкой.

— Тебе придется пойти со мной.

«Куда?»

— Никуда конкретно, — говорит он, обходя сломанную кровать, мимо спящего чудовища и направляясь в ванную. Когда тот возвращается, в руках у него черный шелковый халат Солона, и я снова осознаю, что остаюсь голой перед совершенно незнакомым мужчиной, даже если он мой отец.

Он присаживается на корточки и довольно нежно накидывает мне на плечи халат большого размера, укрывая. Затем вглядывается внимательнее.

— Знаю, мы только что познакомились, дорогая доченька, но мне не хочется тебя терять. Я нужен тебе, и, осмелюсь сказать, ты нужна мне.

Сглатываю кровь.

Я знаю, что у меня осталось не так много времени.

Нет выбора.

Медленно киваю, не в силах прогнать страх из своего сердца.

— Хорошая девочка, — говорит мне Джеремайс. Затем машет рукой перед моим лицом. — А теперь спи.

И все погружается во тьму.