Глава 31

Николай

Последняя неделя была как в красном тумане.

Нет. Черный был бы более подходящим описанием.

После всего, что произошло дома, мне пришлось отправиться в Штаты и самому оценить всю эту хуйню. Как будто все и так было не так уж плохо, мне еще и пришлось столкнуться с Лэндоном – он же причина всех моих поганых эмоций, которые я испытывал в последние пару недель.

Причина, по которой Брэн полностью меня игнорирует.

Скажем так, Лэндон сказал, что я не должен ничего говорить о его импровизированном визите к моим родителям. Я все еще ненавижу этого гребаного парня и предпочел бы увидеть, как он сгорит на костре, чем будет с моей сестрой, но у меня нет выбора после того, как он спас ее от верной смерти.

Этот долбаный ублюдок даже умудрился не вызвать отцовского раздражения. Моего. Отца. То есть человека, который воспитал меня, чтобы я стал вторым сторожевым псом близняшек после него самого.

Случилось много всякой херни, включая множество семейных разговоров и тревожных откровений. Я не мог полностью присутствовать при этом, когда оставил на острове свое чертово сердце. Я вернулся, как только смог, но оказалось, что Брэна там все это время не было.

Мне пришлось добывать информацию о его местонахождении через Килла и Джера, потому что Глин и Сесили злились на меня. Вероятно, из-за того, что я сыграл роль в избиении Лэндона.

Пусть будет известно, что я повторил бы это в мгновение ока. Хотя, возможно, я не стал бы угрожать его драгоценному запястью. Просто повредил бы ему лицо, чтобы он перестал быть похожим на самого красивого мужчину на земле.

Этот человек смотрит на меня так, словно я варвар, ворвавшийся в его империю с примитивным оружием и намерением сжечь его крепости.

И он не ошибается.

Мне приходится проявлять самообладание, которого на самом деле нет, чтобы не наброситься на него и не расцарапать эти приоткрытые губы, не зажать их между зубами и не поглотить языком.

Мы гости. Остынь, Коля. Просто остынь, блять. Такое поведение не пойдет тебе на пользу.

Брэн выпрямляется во весь рост, его удивленное выражение лица постепенно исчезает, поскольку он носит свой контроль как броню.

Мой взгляд жадно вбирает в себя холодные черты его лица, приглушенную голубизну глаз, легкую дрожь в резкой линии челюсти и досадное отсутствие моей метки на его безупречной шее.

Несколько беспорядочных каштановых прядей падают ему на лоб, наполовину влажные, словно он только что вышел из душа. Если я вдохну достаточно глубоко, то смогу втянуть цитрусовые и клевер в свои изголодавшиеся легкие.

Мое внимание падает на его белую футболку-поло и на то, как она обтягивает его мускулы. Она задирается, когда он медленно закрывает холодильник, обнажая его гладкий пресс и восхитительную V-образную линию, которая, к сожалению, скрывается под темно-синими штанами.

Он улыбается мужчине, стоящему рядом со мной, который смотрит на меня так, словно я злобный бродячий пес, пытающийся укусить своего хозяина. Если бы я не пытался набрать положительные очки в отношениях с Брэном, я бы врезал ему по его бесстрастному лицу.

Насилие не работает с Брэном. Насилие. Не работает.

Если я буду повторять это, возможно, забуду о своих кулаках настолько, чтобы не начинать драку.

— Спасибо, Нолан. Дальше я сам, — он говорит собранным голосом, который разрушает все мои слабые попытки оставаться вежливым.

Как он смеет быть таким незаинтересованным, когда я едва могу нормально дышать с тех пор, как он уехал?

Я наглотался таблеток больше, чем за всю свою жизнь только для того, чтобы прийти в себя. Чтобы я мог видеть его и не бояться, что могу причинить ему боль.

Даже мама, которая в команде таблеток, до смерти волновалась из-за самой возможности передозировки и прятала их подальше от меня.

— Вы уверены? — ублюдок Нолан окидывает меня оценивающим взглядом, хотя я, блять, полностью одет, даже надел чертову кожаную куртку поверх футболки, чтобы скрыть татуировки.

Он бледнеет от моего взгляда, который, должно быть, говорит: «Я разобью тебе лицо прямо здесь и сейчас», а затем снова сосредотачивается на Брэне.

— Да. Ступай.

Нолан бросает на него еще один неуверенный взгляд, после чего кивает и уходит, не издав ни звука, как гребаный гад.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — Брэн огрызается, и, хотя его голос тверд и низок, я упиваюсь тем, что вижу трещины в его самообладании.

Вот так. Сломайся для меня, малыш.

— А что, по-твоему, я делаю? — я шагаю к нему, не в силах сопротивляться его притяжению. — Я пришел к тебе, так как ты не удосужился ответить на мои сообщения или звонки.

— Этого было достаточно. У меня нет ни желания, ни намерения вступать с тобой в контакт. Как я уже говорил тебе ранее. Между нами все кончено.

— А как я тебе говорил. В твоих гребаных снах, — я понижаю голос, становясь с ним лицом к лицу и прижимая к стойке.

Его тепло проникает сквозь мою кожу и растапливает лед, который покрывал меня с тех пор, как он исчез из поля моего зрения.

Блять.

Я скучал по его успокаивающему теплу и этому взгляду в его глазах. Может быть, причина того, что я нахожусь под кайфом дольше обычного, в том, что у меня не было его. Он умеет заземлять меня, тянуть вниз, когда я поднимаюсь.

С тех пор как он появился в моей жизни, я не занимался саморазрушением – за исключением последних нескольких недель.

Раньше мне было все равно, переживу ли я насилие и хаос или нет. Сейчас все по-другому.

Мысль о том, что я останусь без него, приводит меня в ужас. Смерть пугает меня, потому что она отнимет меня у него.

Я никогда больше не оставлю его. Даже если для этого мне придется поедать таблетки и превращаться в зомби, которого я презираю.

Брэн скрещивает руки на груди, не отступая ни на дюйм, его черты застывают в холодном безразличии, но я не упускаю из виду, как сжимается его челюсть.

— Не можешь принять отказ? Жалко.

— Тогда я жалкий. Кого это, блять, волнует? О, подожди. Тебя.

Он разражается жестоким смехом, который так нехарактерен для него. Он мудак, но никогда не насмехается. Снисходительный, но не злой.

— Если ты думаешь, что был мне небезразличен, то сильно ошибаешься. Это было только физически, помнишь? Например, как ты трахнул меня у дерева и ушел, не оглянувшись, а потом стал угрожать всему будущему моего брата из-за своей бессмысленной гордости.

Мои зубы скрежещут, и мне приходится прикусить язык, чтобы не закричать, что он мой и должен смириться с этим.

Но как он смеет?

Как, блять, он смеет говорить, что это была просто физическая связь?

Наша с ним связь никогда не была просто физической, ни в первый раз, когда я его поцеловал, ни в последний, когда трахался с ним, ни в любое другое время, проведенное с ним. И он это знает.

Лучше бы он, блять, знал это и просто пытался вызвать в себе энергию мудака.

— Запястье твоего брата в полном порядке, — выдавил я из себя.

Вот это его разозлило. И я имею в виду, что он чертовски взбешен. Красные пятна покрывают его бледную кожу, а глаза становятся еще темнее, едва не стреляя лазерными лучами мне в лицо.

Вот так, малыш. Покажи мне ту сторону, которую больше никто не видит.

Он разжимает руки и проводит указательным пальцем по моей груди, и разве это плохо, что мне нравится его прикосновение, даже если он почти кипит от ярости?

— Дело, черт возьми, не в этом!

— Тогда в чем же?

— В том, что ты вообще его похитил и избил.

— Он получил по заслугам, когда связался с моей гребаной сестрой.

— Ты связался с его гребаным братом!

— Я тебя не заставлял.

— И ты думаешь, что он заставлял ее? Если бы ты вытащил голову из задницы, то увидел бы, как она на него смотрит. Она любит его, Николай. Она влюблена в него. И ты, возможно, не хочешь в это верить, но он тоже ее любит, в своей извращенной манере

Я снова прикусываю язык, на этот раз из-за образов, с которыми вернулся из Штатов. Какая-то часть меня отказывается принимать саму основу этой идеи, но он прав. Раздражающе прав.

— Хорошо.

Его палец падает с моей груди, а гнев тает по краям, сменяясь недоумением.

— Хорошо?

— Да, хорошо. Я был дома, и Лэндон тоже был там, пытаясь задобрить моих родителей.

Судя по гримасе на его лице, он прекрасно понимает, что сценарий, который я только что описал, – это рецепт катастрофы. В этом и заключается разница между Лэндоном и Брэном. Псих просто пробивается через все и надеется на лучшее. Мой цветок лотоса гораздо расчетливее и любит контролировать ситуацию. Он никогда не примет решение, пока не обдумает его.

Не могу поверить, что думаю об этом, но мне бы очень хотелось, чтобы он иногда был похож на своего брата. Не его характером – он чертовски отвратителен, – а тем, как дает себе волю.

— Что он сделал? — осторожно спрашивает он. — Вы снова подрались?

— Нет.

— Ты хочешь сказать, что был в одной комнате с Лэном и не ударил его?

— Я бы с удовольствием сделал это.

— Тогда почему ты этого не сделал? Я уверен, что твой менталитет «сначала бей, думай потом» не был причиной того, почему ты сдержался.

— Нет, не был. Но я знал, что если снова причиню ему боль, то потеряю тебя, а это, блять, не вариант.

Его губы приоткрываются, и мне хочется прикусить нижнюю зубами и пировать на нем, проглотить его целиком и вытравить это болезненное напряжение из нас обоих.

Но тут он открывает свой дурацкий гребаный рот.

— Очень жаль. Ты уже потерял меня.

Я кладу ладони на стойку по обе стороны от него и наклоняюсь к его лицу, пока у него не остается выбора: либо отступить, либо позволить мне поцеловать его.

Он выбирает первое, но в результате оказывается зажатым между мной и прилавком.

— Хочешь проверить это, малыш? — я вторгаюсь в его пространство, пока мои губы не оказываются в нескольких сантиметрах от его.

— Отвали, — приказывает он властным тоном, от которого мой член начинает подрагивать.

— Не в этой жизни.

Он упирается предплечьем в мое горло, едва не сдавливая дыхательные пути, а его глаза светятся опасным гневом и неудержимым вожделением.