Наступало оцепенение.

Звонил по телефону знакомым и говорил: скоpо меня убьют.

А... - отвечали знакомые.

Что делать?

Машеньке открыться боялся. Машенька ничего не поймет. Или боялся, что как раз Машенька-то и поймет?

Надо рассказать кому-то. Кому? Он остался совсем один. Нет, были и достаточно заинтересованные в его безбедном существовании на этой Земле люди, просто хорошие люди, обыкновенные, - такие люди любят потискать бездомных кошечек, вечером - краем глаза глянуть новомодный ужастик, ужаснуться и крепко уснуть, а утром проснуться, чтобы жить дальше. Эти обыкновенные люди до чертиков обожают жить дальше... Как рассказать о неминуемом таким людям. Они не поверят, а поверив, станут кудахтать и говорить глупости. Еще чего доброго - пожалеют. Ангел не любил, когда его жалели. Но не потому, что, мол, "жалость унижает", нет, у него про жалость была своя поговорка: жалость в карман не положишь.

Что мне толку с их жалости? Что они, купят мне билет на Мальту, где в тиши древних стен я смог бы предаться размышлениям о тщете всего сущего?

Или скажут: несерьезно все это.

"...Она показала мне револьвер - подарок Брюсова. Это был тот самый браунинг, из которого восемь лет тому назад Нина стреляла в Андрея Белого. В конце ноября... Надя Львова позвонила по телефону к Брюсову, прося тотчас приехать. Он сказал, что не может, занят. Тогда она позвонила к поэту Вадиму Шершеневичу: "Очень тоскливо, пойдемте в кинематограф". Шершеневич не мог пойти - у него были гости... Поздним вечером она застрелилась."

Вл.Ходасевич "Некрополь".

Поэтому никому звонить не надо.

И поpа завеpшаться.

В каждом сюжете необходима точка. Иногда такую точку пpиходится ставить вне текста.

Это ведь в сказках: можно свернуть истоpию, поставив многозначительное многоточие... мол, они ещё встpетятся и полюбят дpуг дpуга. В жизни многоточием не отделаешься.

Жизнь "откpытых финалов" не пpедусматpивает. Мы pасстаемся, хочется умеpеть, обоpвать сюжет... Что может быть пpоще - бpосить пеpсонажа под колеса поезда или дать ему погибнуть в случайной пеpестpелке, или пусть он застpелится сам, как пpосто... Это пpосто придумать. Куда сложнее самому полезть под поезд. Я бы мог написать так: "ангел шел по улице с закpытыми глазами, светофоp настойчиво мигал "желтым", а случайная легковушка, внезапно выскочившая из-за повоpота на, скажем, Россолимо, - нет, затоpмозить не успела..." И - все!

Понимаете?

Все!

После пришлось бы поговорить о возмездии, о воздаянии, о какой-то ещё подобной ерунде. Но зачем? Жизнь - проще. Она не знает случайностей. В наших мыслях будущее плавно перетекает в прошлое. Прошлому придумывается некая целительная сила. Тогда и только тогда - были и возмездия, и воздаяния. Воссоздается причинно-следственная связь деяний, поступков - все оказывается очень закономерно. Именно так, как и должно быть. Прошлое оправдывает будущее, в будущем - оправдываясь.

О, я бы мог убить себя, сославшись на некий свой долг перед собой, сославшись на высокую свою миссию в этом мире, сославшись, наконец, на элементарное чувство совести! Но - зачем? Что бы конкретно мне дало это пресловутое "чувство совести", мне - одному? Кто будет скалить зубы, насмехаясь над моими мучениями, кто ткнет палкой мне в спину с криком: получай, собака! Кто брезгливо отвернется, когда я, истекая кровью, стану униженно молить о пощаде?

Кто?

Пустота. Люди есть, но - разве они мне люди? Разве они хоть чем-то заслужили мою боль, мое унижение, мое раскаянье?

И "преступления", и "наказания" являются таковыми лишь для тех, кто уже совершил их. Совершаемое же преступление, как правило, творится логикой бессознательного и поэтому - в момент совершения - преступлением не является.

Что же до наказания, то если бы меня тогда вдруг сбила машина, я вряд ли смог бы оценить всю справедливость сгубившей меня кары. А наказание должно осознаваться совершившим преступление. Обязательно должен мучиться преступник, иначе всему его наказанию - грош цена. Случайным для преступника наказание быть не может.

Нет. Торопиться мне не надо.

И очень вероятно, - кто-то там, на небесах, порой думает так же (или это я "так же" думаю). Подобный вывод я делаю из того, что никакая машина меня на пустой площади не сбила.

Если бы я даже молил о подобной смерти; понимал, что такого не пpоизойдет, такое - не логично.

"...Надю хоронили на бедном Миусском кладбище, в холодный, метельный день. Народу собралось много. У открытой могилы, рука об руку, стояли родители Нади, приехавшие из Серпухова, старые, маленькие... Никто с ними не был знаком. Когда могилу засыпали, они, как были, под руку, стали обходить собравшихся. ...Благодарили. За что? Частица соучастия в брюсовском преступлении лежала на многих из нас, все видевших и ничего не сделавших, чтобы спасти Надю. Несчастные старики этого не знали."

Вл.Ходасевич. "Некрополь".

*

Сегодня.

И о чем только я думаю?

Не понимаю, ничего не понимаю. Сегодня же, сейчас, я - сам. Я сам могу, нет, уже смог - все изменить!

Ангел шел по улицам с закрытыми глазами.

"Сейчас я сам во что-то врежусь и упаду". Открыл глаза. От стоял на углу Бурденко и Серпова переулка. Внезапно вспомнил о киллере.

"Это словно лимон ем..."

Почему так тихо? Это ведь только так кажется, что тихо, или... Сошел с ума?

Должен дойти. Бог мой, куда?

Что случилось? Нет, все равно: не верю. Неужели так сложно принять простое решение?..

Испугался? Нет, конечно нет. Здесь были "Продукты", теперь строят какой-то офис. Мимо проехала машина. Ведут гулять ребенка. Там сквер, они идут в сквер. Они будут там гулять. Мальчик перемажется в грязи, ему разрешат пускать кораблик в ручье, пальцы его озябнут. Вдpуг со смехом обернется: мама, смотри, какой я камушек нашел! Девушка вышла из булочной. Красивая. Черная короткая стрижка. Посмотрела, помахала кому-то рукой. Почему вдруг рассмеялась? Словно догадывается о чем-то.

Машинально шагнул навстречу. Быстро прошел мимо. Я иду, Вероника, иду. Я сейчас...

Итак, они пошли. Но куда бы они ни шли и

что бы ни случилось с ними по дороге, маленький

мальчик со своим Медведем всегда будут играть в

этом Зачарованном Месте на вершине Леса.

А.А.Милн "Винни-Пух"

Ангел стоял у дерева. Он смотрел.

Там - над кварталами Девичьего поля - едва виднелись купола и кресты Новодевичьего. Кружили птицы. Мотнул головой. Двинулся вверх по улице.

Весна, опять весна. Пусть даже снег, весна все равно. Навсегда.

Внезапно захотелось жить. Он побежал.

Сейчас, я сейчас. Кружилась голова.

"Я - часы, я - часы..." Надо чем-то себя отвлечь, чтобы не слышать.

"Час настал, час настал..."

Тики-таки-так!

"Я ведь не смогу уже ничего изменить!"

Выбежал на Погодинскую.

Вот.

"Почему? Почему все так? Зачем была жизнь? Что я оставлю? Что последнее скажу? Нет-нет, я придумал очень хорошо - я не узнаю, когда... Это правильно." Через сквер опять вернулся на Бурденко. "Я опять опаздываю. Я всегда опаздываю. Однажды я опоздал на похороны бабушки. Я вбежал с огромными букетами цветов через те двери морга, - мне сказали, через которые входить нельзя - через них выносят. Что со мной?.. Когда? Ну, когда?.. Должно хоть раз в жизни повезти?"

Зубовская площадь. Где-то здесь. Ангелу вдруг стало как-то очень весело. Страх разом исчез. Началась настоящая игра.

Может, поесть мороженого?

"Но где он? В машине? Где?.."

- Эй, парень...

Ангел крикнул, весь сжавшись от страха, замер.

- Как пройти...

Не похож или притворяется?

"Он? Нет, не он..."

И бросился бежать. Тики-таки-таки-так!

"Как глупо, сейчас догонит... убьет..."

Вниз, к Новодевичьему. Направо, к черту!

"Как же так!.."

В подъезд. Первый этаж, второй, третий, "нет, это был не он...", четвертый. Перевел дыхание.