Вечером сын с отцом встретились. Тяньчжэнь курил и молчал. Чжан Дагэ тоже курил и молчал. Сын наблюдал за тем, как поднимается вверх дым, а отец, скосив глаза, смотрел на трубку. Прошло много времени, прежде чем Чжан Дагэ пришел к мысли, что созерцание трубки - дело бесполезное, и обратился к сыну с вопросом:

- Сколько еще тебе учиться, Тяньчжэнь?

- Самое большее год, - ответил Тяньчжэнь, хотя понятия не имел о том, когда наступит конец его ученью.

- А после окончания что думаешь делать?

- Лучше всего продолжить образование за границей. - Тяньчжэнь поправил складку на брюках.

- Гм… - только и произнес Чжан Дагэ, снова уставившись на трубку. - Что же ты собираешься там изучать? - спросил он после долгого молчания.

- Пока не знаю. Вообще мне хотелось бы заняться музыкой.

- А сколько можно заработать музыкой?

- Трудно сказать. Среди людей искусства есть и бедные и богатые.

«Трудно сказать» - этих слов Чжан Дагэ очень не любил, но спорить с сыном не стал, только сказал после длительной паузы:

- По-моему, лучше пойти по финансовой части.

- Можно и по финансовой. Итак, решено, ты отправляешь меня за границу?

- Этого я не сказал! А сколько стоит учение за границей?

- Пожалуй, не больше двух-трех тысяч юаней в год. - Тяньчжэнь назвал приблизительную сумму. Его приятель, кажется, тратил в Париже шесть тысяч в год, но он содержал трех француженок, а на одну и трех тысяч хватит.

Чжан Дагэ не знал, что и сказать. Три тысячи в год!

Наивный малый, лучше не говорить об этом.

Но Тяньчжэнь знал, что делает. Пока он представил отцу проект, но со временем наверняка добьется его осуществления. Не так-то легко выпотрошить «Старого буржуя».

- А хороши нарциссы! Сам их вырастил? - Это был первый шаг к осуществлению мечты. Тяньчжэнь знал слабость старика и решил ею воспользоваться.

- Не так уж они хороши, - с плохо скрываемой досадой сказал «Старый буржуй», перевел взгляд с трубки на сына и подошел к цветам. - Не так уж и хороши! Прошлогодние - низенькие, а в этом году - вон какие вымахали: в комнате жарко.

- А гиацинтов ты не сажал? - Тяньчжэню было смешно, что он ведет такой разговор.

- Они растут очень медленно, зацветают только в начале второй луны. И потом, в нынешнем году они слишком дороги - одна луковица стоит четыре мао и пять фэней. Дороги! Зато хороши! Что стебли, что корни, такие длинные! Мне кто-то сказал, что, когда гиацинты отцветают, их нужно вешать в тени в сухом месте луковицами вниз, тогда зимой они снова зацветут. Странно, как это они могут цвести в таком виде, - он перевернул трубку, - но в этом определенно есть какой-то смысл. - И Чжан Дагэ принял глубокомысленный вид.

- Если бы и детей растить, подвесив вверх тормашками, они наверняка стали бы большими чиновниками. - Тяньчжэню понравилась собственная острота, но ему казалось, что он слишком любезен с отцом.

«А Тяньчжэнь, оказывается, не лишен остроумия», - подумал Чжан Дагэ и расхохотался.

Мать, услышав смех, вошла и удивленно уставилась на них.

- Ты слышишь? Я сказал, что гиацинты, если их повесить вверх тормашками, могут снова зацвести, а Тяньчжэнь сказал, что, если вверх тормашками растить детей, из них могут получиться высокие чиновники! - И он снова залился смехом.

Мать смеялась так оглушительно, что даже пыль с потолка полетела.

- Надо обмахнуть пыль, вон ее сколько! В доме царило веселье.

Перед сном отец сказал:

- Тяньчжэнь хочет ехать за границу. Это неплохо. Но три тысячи в год! Каков аппетит! - Он зевнул. - Ничего, как-нибудь вытянем.

- Ему нужен выходной костюм, - мать тоже зевнула, - он с женихом поедет за невестой. Сто юаней.

- Сто?

И супруги умолкли.