— Пенелопа.

Она поворачивает лицо к спинке сиденья, и у меня, черт возьми, перехватывает дыхание.

— Cazzo, — бормочу я, выпуская ремень из рук. Я опускаюсь вслед за ним на пол, падаю на колени и нежно целую свежий след от ремня на ее заднице. Не зря цыганка сказала, что Королева Червей поставит меня на колени. Оказывается, она имела это в виду буквально.

— Поговори со мной.

— Я в порядке, — выдавливает она тоном, который говорит о том, что это не так. — Не останавливайся.

Когда жар ее киски согревает мое лицо, я не могу удержаться, чтобы не устроиться между ее бедер и не облизать от клитора до попки. Ее мышцы расслабляются у моих ушей, впуская меня внутрь.

— Чья это киска, Пенелопа? — спрашиваю я снова, на этот раз мягче. Я задаю этот вопрос, проводя языком по ее входу. Дрожь, пронизывающая ее, заставляет меня повторить движение.

— Моя.

— Твоя?

— Да.

Я делаю паузу.

— И это все еще будет твоим ответом, когда я отшлепаю тебя так сильно, что ты заплачешь?

Ее бедра сжимаются вокруг моей челюсти. Господи, в этом мире, это благословение умереть от старости, а не от пули, но я бы с радостью согласился быть раздавленным насмерть бедрами Пенелопы в качестве альтернативы. Как делала та девушка Бонда в «Золотом глазе»⁵.

Она прерывисто вздыхает и опускается на мой язык.

— Да.

Раздражение согревает мой меня. Я провожу зубами по ее складочкам, а затем сосу клитор и отпускаю его с влажным хлопком.

— А когда я заставлю тебя плакать, ты используешь свое стоп-слово?

Наступает ее очередь сделать паузу.

— Нет.

Поднявшись на ноги, я со злостью отталкиваю ее задницу, но успеваю подхватить ее как раз перед тем, как она упадет за край подлокотника.

— Ты упрямая маленькая сучка, ты знаешь это?

Она поворачивает голову, поднимая на меня глаза. Черт, они такие же голубые, как океан, и, похоже, такие же мокрые.

— Да, — тихо говорит она.

Я издаю сухой смешок, но он лишен всякого юмора и застревает у меня в горле. Упрямая — это еще мягко сказано. Эта девушка не дала бы мне того, чего я хотел, даже если бы я вытащил ее на середину Дьявольской Ямы, раздел догола и выпорол.

Проведя пальцами по волосам, я перевожу внимание на стеганые обои, нуждаясь в передышке от выражения глаз Пенелопы, как у лани. Это одна из многих причин, почему я трахаю девушек только сзади. Вот только с утра я узнал, что когда Пенелопа слишком долго не обращает на меня внимания, у меня есть дурная привычка заставлять ее все равно смотреть на меня.

Качая головой, я опускаю глаза на ее задницу. Она красная и искалеченная. Болезненные пульсации в моем члене противоречат беспокойству в животе. Иронично, на самом деле. Я увлек ее на эту яхту с окровавленными руками, с намерением погубить ее до того, как она сделает это со мной. И все же, одна ее брошенная слеза держит меня за горло, заставляя задаться вопросом: помогут ли шоколад и грелки остановить следующую слезу.

Должно быть, именно это и означает быть на самом дне.

Я отгоняю все банальные мысли о конфетах и последующем уходе и просовываю руки под ее толстовку, обхватывая Пенелопу за бедра.

К черту все это, я подарю ей лучший оргазм в ее жизни.

Я наклоняюсь, чтобы снова поцеловать ее в попку, бормоча что-то неловкое по-итальянски, но как раз в тот момент, когда я собираюсь снова опуститься между ее ягодицами, рука хватает меня за предплечье и останавливает.

Мой взгляд поднимается к Пенелопе. Чем дольше я нахожусь в этой ловушке, тем тверже он становится.

— Не будь милым.

Моя челюсть сжимается.

— Почему?

— Мне это не нравится.

Мы смотрим друг на друга несколько напряженных секунд, ее слова и их смысл впитываются в мою кожу, как кислотный дождь. Итак, ей не только нравится, когда это грубо, ей нравится только грубость. Бурные мысли о других мужчинах и их ремнях проносятся в моей голове, растворяя все чувства вины.

Я не отрываю от нее глаз, пока поднимаю ремень с пола, затем оборачиваю его вокруг своих разбитых кулаков и туго натягиваю. Пенелопа выдыхает и опускает голову на подушку, но я поднимаю ее за капюшон свитера.

— Что ты...?

Я перерываю ее, вставляя ремень в её рот. Зажав в одной ладони пряжку и петлю, рывком поднимаю ее на руки, словно на поводке.

Когда мои губы касаются мочки ее уха, мой тон понижается до предупреждающего.

— Если все станет через чур, и ты не воспользуешься стоп-словом, я привяжу тебя к своей кровати и буду пытать тебя всякими приятностями. Поняла?

Ее взгляд скользит в сторону, пронизанный подозрением.

— Например какими? — бурчит она.

Я останавливаюсь. Хрен его знает… я никогда в жизни не делал ничего романтического для женщин. Но сейчас я склоняюсь над ней, моя эрекция прижимается к ее голой заднице, и ее теплый, влажный жар обжигает мои брюки. Я не могу сосредоточиться на гипотетических пытках в такой момент.

— Ну знаешь, всяким романтичным дерьмом, — ворчу я.

Я ловлю ее встревоженный взгляд, прежде чем подтянуть ремень так, чтобы оказаться у нее за спиной и не сломать ей челюсть.

Мой член болит от желания быть освобожденным, тут же вступает в состояние боеготовности, как только я рывком расстегиваю молнию. Когда я погружаю головку между её ног, безумие пронзает меня, словно яд, электризуя мои нервы и отравляя мой разум беспокойными мыслями. Вроде того, как, блять, я продержусь дольше нескольких минут, когда Пенелопа заткнута ремнем во рту?

Боже, какая же она тугая. Борясь с каждым садистским шепотом в моей голове, я замедляю темп и позволяю ее телу направлять меня внутри нее. Отстраняясь, когда её позвоночник выпрямляется под моей ладонью, и приближаясь, когда она туго натягивает мой ремень, пытаясь опуститься на локти и приподнять попку для более глубокого угла.

Звук разочарования заставляет меня поднять глаза и встретиться с ней взглядом. Она напрягается, чтобы посмотреть на меня, выражая свое раздражение моим неторопливым темпом.

Я улыбаюсь.

Она хмурится.

Затем я жестко вхожу в нее.

Ее голова падает вперед, и вид того, как она сжимает мой ремень, чтобы заглушить стон, настолько возбуждающий, что я едва могу это выдержать. Я сжимаю зубы от тисков ее киски, и это ощущается как отчаянный толчок каждый раз, когда она наклоняется вперед. Громкий шлепок ее ягодиц, когда она с большой силой опускается на мое основание, заставляет меня смотреть на этот вид, и, блять, он навечно запечатлеется в моих сетчатках.

Мне нужно больше, больше её мягкой кожи под моими ладонями и языком. Движимый безумием, я затягиваю ремень потуже, пока она уже не перегибается через диван, а прижимается к моей груди. Еще один небольшой толчок, и ее голова откидывается назад, прижимаясь к моим ключицам, обнажая шею. От нее так вкусно пахнет, что я не задумываясь впиваюсь зубами в ее бешено бьющийся пульс, а затем облизываю оставленный след, когда она резко выдыхает.

Моя свободная рука скользит под толстовку и по ее животу, сжимая одну из ее сисек.

— А как насчет этого, Куинни? — рычу прямо ей в ухо. — Они тоже твои?

Прежде чем она успевает выдавить из себя приглушенный ответ, я зажимаю ее сосок между большим и указательным пальцами, входя в нее, чтобы унять дрожь, которая вибрирует через ее тело.

— Отвечу тебе на это позже, — она выдыхает, ее киска сжимается вокруг меня.

Я держу ее, играя с ее сиськами, а мой рот уделяет не меньшее внимание ее шее и мочке уха, пока краснота на ее горле не становится на несколько оттенков темнее.

— Пожалуйста, — стонет она из-под ремня. — Пожалуйста.

Мой живот прижимается к ее позвоночнику.

— Ты хочешь кончить?

Ее зубы впиваются в мой ремень, когда она отчаянно кивает.

Блять. Мне пришлось чуть ли не пытать ее, чтобы добиться этого слова из ее уст сегодня утром, и тот факт, что сейчас она так свободно говорит его мне, посылает по моим венам такой жар, что может расплавить сталь.

— Хорошая девочка, — бормочу я в такт ее пульсу, просовывая руку между ее ног. — Ты такая хорошая девочка, когда умоляешь.

Она отворачивает лицо от моих слов и беспокойно трется о мою руку, неистово работая по всей длине моего члена. Я быстро и сильно тру ее клитор, завороженно наблюдая за ее профилем, пока она извивается в моих объятиях.

— Блять, — последнее, что она выдавливает из себя, прежде чем ее тело яростно содрогается в моих руках. Звуки ее придушенных стонов, пульсация ее киски вокруг меня… все это подводит меня так близко собственному оргазму, что я не смог бы повернуть назад, даже если бы захотел. Ее конечности настолько ослабевают, что я обхватываю ее предплечьем и удерживаю в вертикальном положении. Я оттягиваю ее голову ремнем назад и зарываюсь лицом в воротник толстовки. Моей толстовки. Последнее, что приходит мне в голову перед тем, как жгучий оргазм обрушивается на меня, это то, как чертовски приятно пахнет ее запах, смешанный с моим собственным.

Мышцы слабеют, я позволяю ремню выскользнуть из моего захвата, моя рука покидает талию Пенелопы, и я позволяю ей опуститься на подлокотник. Я трахаю ее долгими, вялыми движениями, пока перевожу дыхание, а затем слегка шлепаю по ее красной заднице в знак одобрения.

— От тебя одни неприятности, Куинни. Ты знаешь это?

Не говоря ни слова, она соскальзывает с меня, стягивает толстовку так, чтобы она прикрывала ее задницу, и бросает взгляд в сторону двери.

Моё тело напрягается. Тот факт, что я все еще пьян от ее киски, а она уже ищет выход, выводит меня из себя. Ирония не ускользнула от меня… я был тем, кто застегивал брюки и искал ключи от машины, прежде чем девушка успевала предложить мне кофе после траха, больше раз, чем я могу сосчитать. Не легко быть теперь в таком положение.

— Куда-то собираешься? — напряженно спрашиваю я.

— Мм. Наверное, приму душ и поеду обратно на Побережье. Ты не видел мои шорты?

Она замечает их висящими на углу шкафа и идет к ним. Когда она проходит мимо, я хватаю ее за запястье и бросаю обратно на диван. Ее задница ударяется о подушки, и она вздрагивает.