— Думаешь, эти счастливые носки сработают? — бормочет он, проводя пальцем по кулону.

— Может быть, — задыхаясь, шепчу я. Хотелось бы надеяться.

Он бросает взгляд на мои глаза, исследуя их.

— Когда ты купила кулон?

— Я не покупала, мне его подарили.

— Твоя мама?

Я смеюсь. Да, точно.

— Наверное, чья-то мама. Но не моя.

— Почему она дала его тебе?

Наши глаза встречаются, и он терпеливо смотрит на меня. Я ерзаю под теплом его тела, не желая воскрешать это воспоминание, только не в Рождество. Не сейчас. Но когда я пытаюсь сесть, Раф толкает меня обратно, удерживая на кровати, положив руку мне на бедро.

— Расскажи мне.

Я сосредотачиваюсь на узорчатом потолке и вздыхаю.

— Без обид, но мужчины в казино — мудаки, — он не смеется, но ждет, когда я продолжу. — Когда я росла в Visconti Grand, все завсегдатаи считали меня удачливой.

Теперь он ухмыляется.

— Нико сказал мне, что ты брала с них по доллару за то, что дула на их кости, — его костяшки пальцев скользят по моей щеке. — Почему я тебя не помню?

Вместо того чтобы пошутить о том, какой он чертовски старый, я сглатываю и продолжаю, понимая, что если остановлюсь, то никогда не смогу рассказать об этом.

— Сначала я не брала денег. Я была талисманом на удачу бесплатно, пока однажды вечером один из завсегдатаев не посадил меня к себе на колени за рулеткой. Он был пьян, я чувствовала запах виски в его дыхании, — свой свирепый взгляд, я бросаю на него. — Еще одна причина, по которой я чертовски ненавижу виски. В общем, он вел себя безрассудно. Поставил все, что у него было, на черное, а поскольку раньше ему всегда везло, он думал, что не может проиграть, — я сглатываю. — Моя мама была крупье за столом в тот вечер. Он убедил ее позволить мне подуть на шарик и даже бросить его на колесо, хотя это было совершенно против правил казино. Оно крутилось и крутилось, и по мере того, как замедлялось, я помню, как хватка крепче сжимала мое бедро.

Мой взгляд скользит к Рафу. Его челюсть дергается, и в полумраке он выглядит демонически.

— На что он упал, — спокойно спрашивает он, хотя вовсе таким не является.

— На ноль, — шепчу я. Мы смотрим друг на друга, и я прерывисто выдыхаю. Черт, ненавижу это воспоминание и никогда никому не рассказывала об этом, даже моему анонимному телефонному другу. Если бы Раф не был таким теплым, если бы его рука под головой не была такой твердой, я бы тоже ему ничего не рассказала. — Я знала, что у меня неприятности, чувствовала это. Спрыгнув с его колен, я выбежала в переулок. Через несколько секунд он последовал за мной, — мой смех горький, с привкусом самоуничижения. — Он был первым, кто заманил меня в западню в переулке, Мартин О'Хара был вторым.

— И он будет, блять, последним, — рычит Раф, проводя рукой по волосам и свирепо глядя на бурю.

Я возвращаю его внимание к себе, поглаживая голову змеи его татуировки.

— Именно тогда узнала, что когда ты больше не можешь быть полезной мужчине, они отворачиваются от тебя. Или, что хуже, оборачиваются против тебя. Он был зол и хотел преподать мне урок. Его руки пытались прикоснуться там, где никогда не должны касаться тела десятилетней девочки. Знаешь, под моим платьем...

Эмоции, сжимающие мое горло, обрывают мой рассказ. Раф выдыхает, прижимаясь лбом к моему.

— Блять, Пенни.

Но я продолжаю. Теперь мне кажется, что должна это сделать.

— К счастью, он не успел далеко зайти, потому что из ниоткуда появилась женщина. Думаю, она просто вышла на улицу покурить, но ее присутствия было достаточно, чтобы отпугнуть его. На ней было самое красивое платье, а переулок был грязным, но ей было все равно. Она села рядом со мной, обняла меня и позволила мне плакать там столько, сколько мне нужно.

Чёрт, я до сих пор помню ее запах. Он был теплым и уютным. Она пахла благополучной жизнью, свежесрезанными цветами и воскресными ужинами за кухонным столом. Все, чего у меня никогда не было.

— Когда мои слезы высохли, она сняла этот кулон с шеи и застегнула его на моей, — мои пальцы тянутся к нему, оживляя воспоминание. — Она сказала, что он приносит ей удачу, и теперь будет приносить ее и мне. Сначала я отказалась, потому что вдруг ей больше не будет везти без кулона? Что, если она вдруг начнет проигрывать в казино? Но то, что она сказала дальше, запомнилось мне навсегда. Удача — это вера в то, что тебе повезло. Кулон просто придаст тебе немного сил, когда ты забудешь об этом.

Раф молчалив, его разум кипит и колеблется между грустью и насилием. Теперь, когда мое худшее детское воспоминание покинуло мой рот, у меня такое чувство, будто у него выросли когти и он до крови царапает кожу.

— Скажи что-нибудь, — выдавливаю я из себя.

В конце концов, его большая ладонь обхватывает мою челюсть.

— Я убью его, — говорит он безучастным голосом, а потом кровать прогибается, и мне становится холодно. Раф стоит на краю кровати, подбирая брюки, делая глубокий вдох и смотря на стену. — Я найду его и убью, — он делает паузу. — Медленно.

— Раф...

— Нико узнает, кто он такой. Может быть, и этот ублюдок Тор тоже. В Grand повсюду охрана. Я знаю, что это было десять лет назад, но...

— Он мертв, — выпаливаю я, приподнимаясь на локтях.

Раф замолкает, поднимая на меня глаза.

— Что?

Я обхватываю рукой кулон.

— Меньше чем через неделю он смотрел на меня со страницы некролога в Вестнике Дьявольского Побережья. Тогда я впервые поняла, что да, я действительно везучая, — я пожимаю плечами. — С тех пор я в это верю.

Такое чувство, что он стоит там целую вечность, брюки в одной руке, телефон в другой. Когда экран телефона темнеет, он бросает его на приставной столик и опускается на корточки рядом со мной.

— Блять, — это все, что он говорит.

— Блять, — повторяю я в знак согласия.

Он качает головой, на его губах появляется гримаса.

— Мне нужно прогуляться или что-то в этом роде. Я слишком взбешен, чтобы спать.

Я перекатываюсь на колени и смотрю на него.

— Тогда мы не будем спать.

Его взгляд опускается на мой, смягчаясь.

— Мне жаль, детка.

— Прости.

У него сводит челюсть.

— Не смей извиняться, — он придвигается ко мне, хватает меня за волосы и утыкается лицом в мою шею. — Ты не из тех девушек, которые просят прощения.

— Даже за то, что купила тебе уродливые носки?

Его смех щекочет мне кожу, и каким-то образом это чуток поднимает настроение.

— Они чертовски уродливы.

— Ты будешь их носить?

— Если ты этого хочешь, — он отстраняется, выражение лица снова омрачается. — Я и не знал, что мы обмениваемся подарками.

Я смеюсь над нелепостью его заявления.

— Ах, да все нормально. Полагаю, придется обойтись твоей черной Amex, Breitling и чертовой тонной денег, которые ты заплатил мне за то, чтобы я потрясла своей задницей перед твоим лицом.

Он наблюдает, как моя рука скользит по его груди, напрягаясь, когда я провожу пальцем по поясу его боксеров.

— Или... я приму это.

Он изучает выражение моего лица.

— Ты уверена?

Я обдумываю это всего полсекунды. По правде говоря, теперь, когда я поделилась своим секретом, у меня такое чувство, будто с моих плеч свалился груз. Хочу подкрепить это чем-то, что заставит меня чувствовать себя еще лучше.

— А какая у нас альтернатива? — я оттягиваю его пояс, и он с громким звуком шлепается обратно на живот. — Хочешь поговорить о наших чувствах?

Его глаза сужаются, опускаясь к моим губам.

— Думаешь, ты остроумная, да? — рычит он, прижимая меня к кровати. — Мой рождественский подарок тебе — это то, что я собираюсь трахнуть тебя так сильно, что ты...

Я притворно зеваю и кладу руку ему на лицо.

— Скучно. У меня их десять. Ты хоть сохранил чек?

Он рычит что-то о том, что я наглая сучка, затем его руки хватают мои и поднимают запястья над головой. Пока он изучает мое лицо, что-то темное мелькает в его глазах. Инстинкт самосохранения заставляет меня попытаться вывернуться из его хватки.

Его взгляд накаляется, когда он проводит томной дорожкой вниз по моей груди, останавливаясь на подоле футболки Рори, сглатывая.

— Тогда я трахну тебя нежно.

— Что?

Когда я в знак протеста сажусь, он пользуется случаем, чтобы стянуть футболку через мою голову, бросает ее в угол комнаты и ложится на бок.

— Шшш, — бормочет он, проводя пальцем по впадине, где моя талия переходит в бедро. — Ложись и расслабься.

Я молчу не потому, что податлива, а потому, что внезапно слишком ошеломлена, чтобы говорить. Медленно он отпускает мои запястья и подсовывает свое плечо мне под голову, так что лежу на сгибе его руки.

Мое тело окутано его теплой тенью, я купаюсь в интенсивности его взгляда. Несколько мгновений он наблюдает, как поднимается и опускается моя грудь, прежде чем провести костяшками пальцев между.

Дрожь пробирает меня до глубины души, соски напрягаются в предвкушении.

— Посмотри на себя, — говорит он хрипло. — Ты такая идеальная, Куинни, — мы оба наблюдаем, как его рука скользит по изгибу моего живота. — Каждый твой сантиметр сплошное совершенство.

— Я…

Мое возражение превращается в стон, когда его горячий рот прижимается к моей груди. Он сосет медленно, нежно, давая мне настолько мало, что все мои мышцы сжимаются в ожидании большего. Подняв глаза на меня, он проводит нижней губой по моей груди до ключицы, где слегка целует кулон.

— Никаких разговоров. Просто расслабься и позволь мне поклоняться тебе, — его глаза снова встречаются с моими, в них читается горячее отчаяние. — Пожалуйста.

Я неподвижна, смятение и конфликт пронизывают меня до костей. Это слишком мило. Это не подходит к таким словам, как «временно» и «на данный момент». Но затем он стягивает мои трусики с бедер, и я наблюдаю, как его рука исчезает между ними.

И с каждым прикосновением к моему клитору я начинаю изнывать.

Раф изучает меня с таким вниманием, что я чувствую себя более чем обнаженной. Он наблюдает, как его рука играет с моей киской, следит за выражением моего лица, когда он скользит указательным пальцем внутрь меня и прижимается к моему сладкому местечку.