Глава 35

РОНАН

Уже почти стемнело, когда Борис паркует машину. Я смотрю на ограждение из колючей проволоки снаружи, пока по радио звучит «Реквием-Лакримоза» Моцарта. Вокруг слоняется всего горстка охранников, что меня несказанно радует.

— Я сожалею об этом, Борис, — говорю я, протягивая ему сигару. — Но ты, должно быть, знал, когда брался за эту работу, что, скорее всего, умрёшь.

Он берёт сигару и кивает.

— Я сделал это ради своей семьи. Ради денег.

— Всё ещё есть надежда, что ты выберешься оттуда живым, — говорю я.

Я отдаю ему честь, выходя из машины. Приветствующий звук взводимых курков вызывает у меня дрожь возбуждения по спине. Не могу удержаться от улыбки, когда смотрю на нескольких снайперов с ружьями, перегнувшихся через забор, потому что вот он я, Ронан Коул, на пороге мирового господства, и, возможно, женщина поставит меня на колени. Точно так же, как Марк Антоний и Парис, король Людовик. Из всех способов, которыми я представлял себе свою кончину, это никогда не была женщина. И я должен обнаружить в этом поэзию.

Ворота медленно со скрипом отворяются, и оттуда выбегает охранник с оружием наготове. Он хватает меня и молча ведёт мимо нескольких деревьев к большому белому дому, напоминающему что-то из «Унесённых ветром». Старые дома никогда не были надёжными из-за колодезной воды и неисправного фундамента. Я смеюсь над собой, и охранник крепче держит меня, пока мы идём по коридору, украшенному отвратительными изображениями кроликов и цветов. Охранник подталкивает меня пистолетом. Я сдерживаю своё желание убить его прямо здесь.

— Туда, — говорит он, проталкивая меня через дверной проём в официальную гостиную. Там, на одном из кремовых диванов, сидит моя Камилла, элегантно закинув одну ногу на другую. Её глаза встречаются с моими, но что-то здесь не так. Того огня, того вызова, которые с такой готовностью пляшут в её глазах, там нет.

Дверь в дальней стене открывается, и входит мужчина, одетый в костюм и красный галстук, широко улыбаясь.

— Ах, я так рад, что ты пришёл, — говорит он. Его волосы цвета соли с перцем убраны со лба, и, хотя глаза у него холодные, в них сквозит неуверенность в себе. И я не могу его винить.

— Я здесь, — я поднимаю руки вверх, ожидая, подавляя дрожь возбуждения, бурлящую во мне. Не буду врать, мне очень приятно играть роль жертвы. — А теперь отпусти её, — говорю я.

Он медленно подходит к Камилле и проводит костяшками пальцев по её щеке.

— Моя дочь вольна уйти в любое время, — Камилла опускает подбородок на грудь, и моё сердце бешено колотится о рёбра, пока я пытаюсь осознать серьёзность ситуации. — Она очаровательная малышка, не так ли? Она унаследовала это от своей матери.

Мой желудок сжимается сам по себе, когда каждый изумительный момент с тех пор, как я встретил Камиллу, прокручивается в моей голове, как рваная плёнка.

Неужели я был настолько слеп, что попался в её ловушку?

Я делаю шаг к ней, гнев вздымается в моей груди, челюсть напрягается. Я поднимаю руку и наотмашь бью её по лицу, разбивая её идеальную губу. Кровь стекает по её подбородку.

Охранник хватает меня за плечи и ставит на колени, в то время как Всадник кружит вокруг меня, постукивая пальцем по губе.

— Застрели его, — говорит Всадник, забирая у охранника пистолет и вкладывая его ей в руку. — Его отец работал с Кортезом. Его отец помог свергнуть нашу семью, — и вот оно, месть. Он просто хочет отомстить, как это мелочно. Камилла крутит в руках кусок металла, прежде чем встретиться со мной взглядом. По её губе медленно стекает струйка крови, и я сдерживаю стон.

— Да, — произносит она. И, может быть, меня разыграли, может быть, всё это было грандиозным действом, за которое я должен ей аплодировать.

— Ах, маленькая кошечка, ты хорошо сыграла свою роль. Ты трахнула меня так, в прямом смысле, — я ухмыляюсь.

Она опускается передо мной на колени и приставляет холодное дуло пистолета к моему подбородку, заставляя меня откинуть голову.

— Ах, Ронан, — её губы касаются моих. — Должна признать, с тобой было весело. Ты вызываешь привыкание.

В её глазах появляется лёгкий огонёк, вспышка гнева. Адреналин бурлит во мне при мысли о возможной смерти. Будет ли она произведением искусства? Будет ли моя кровь выглядеть как шедевр, разбрызганная по стене? Я не должен находить волнение в таких вещах, но наиболее живым чувствуешь себя непосредственно перед смертью…

Вскакивая на ноги, она смотрит на меня сверху вниз и приставляет дуло пистолета к моему лбу. Я не могу удержаться от улыбки, глядя на её кожу, такую гладкую и соблазнительную, как запретный плод. Неудивительно, что я полюбил её, как бы сильно я ни клялся, что у меня нет слабостей, я всегда был слаб к красивым вещам — к искусству. А Камилла Эстрада — великое произведение искусства. Нежная, но в то же время сильная, чувственная и изменчивая.

— Красивая, — говорю я, — ты — грандиозное крещендо моей жизни, шедевр, который я должен был сжечь, вместо того чтобы восхищаться им.

На вдохе она закрывает глаза, а когда открывает их, я вижу абсолютную решимость, вспышку боли, смешанную с покорностью судьбе.

Она поворачивается на каблуках, становясь между мной и всеми остальными в комнате, направляет пистолет на своего отца и нажимает на спусковой крючок. Раздаётся негромкий хлопок, за которым следует тяжёлый удар его тела об пол. Какое-то мгновение она остаётся неподвижной, и я пользуюсь возможностью встать. Я провожу рукой по пиджаку и киваю охраннику рядом со мной, с восторгом наблюдая, как он медленно отступает.

— Маленькая кошечка, — шепчу я, о, я так доволен тем, как всё обернулось. Камилла задыхается, как будто ей не хватает воздуха, и она быстро прижимается спиной к моей груди, затем поднимает пистолет, переводя его с одного охранника на другого.

Я нахожу милым то, что она чувствует потребность защитить Большого Злого Волка.

— Ты собираешься пристрелить их? — спрашиваю я с трепетом в голосе.

Она остаётся напряжённой.

— Я не знаю, Ронан! Не знаю, заметил ли ты, но их пятеро, а я одна, — огрызается она.

— Ах, — я кладу руку ей на плечо и медленно обхожу её, поворачиваясь к ней лицом, — значит, что же нам делать? — я замечаю, как напрягается один из охранников.

Она прищуривает глаза, глядя на меня, прежде чем взглянуть на каждого из мужчин.

— Ты, блядь, подкупил их, да?

Я пожимаю плечами.

— На самом деле «подкупил» — неподходящий термин, — я заправляю прядь волос ей за ухо. — Как это ощущалось? — я киваю подбородком в сторону тела её отца. — Убить кого-то, кто предал тебя? Кого-то, кто встал бы у нас на пути?

— Я не знаю, — шепчет она. — Я не думала об этом.

Какая жалость. Момент, когда я убил своего отца, я всё ещё наслаждаюсь им. Это одно из моих самых приятных воспоминаний.

— Это очень плохо, Красивая.

Она смотрит на меня, и впервые моя маленькая кошечка выглядит по-настоящему потерянной.

— Это больно, — произносит она таким тихим голосом, что я едва её слышу.

Вздохнув, я беру её за руки и сокращаю расстояние между нами.

— Наслаждайся этим.

— Он бы убил тебя. У меня не было выбора.

Я совершенно уверен, что это попытка убедить саму себя. Некоторые узы, какими бы запутанными они ни были, трудно разорвать. Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на неё. Её глаза наполняются слезами, челюсть сжимается, и я провожу пальцами по её щеке.

— Спасибо, — шепчу я, слова такие чужие на моём языке.

Схватив меня за пиджак, она притягивает меня ближе и прижимается лицом к моей груди.

— Спасибо, что приходишь за мной. Каждый раз.

— Король всегда спасает свою королеву, Красивая.

— Я знала, что ты придёшь, хотя и предупреждала тебя не делать этого.

— Не помню, чтобы меня предупреждали, — я ухмыляюсь.

Она отрывает лицо от моей груди и закатывает глаза.

— О пожалуйста. Как будто я когда-нибудь стану умолять тебя спасти меня, — фыркает она. — Но я всё же избегала воды.

— Хорошо, маленькая кошечка. Мне бы не хотелось, чтобы ты умерла такой отвратительной смертью.

— Ты бы скучал по мне? — дразнит она.

А вот и моя Красивая. Чувство вины — не то, что она носит в себе очень долго.

— До умопомрачения, — отвечаю я.

Вздохнув, она оглядывает комнату.

— Сколько у тебя охранников?

— Десять, если только кто-то не выпил воду по неосторожности…

— Хорошо. Мне нужно одолжить парочку, — она одаривает меня кривой улыбкой и тычет пальцем в парочку охранников. Они подходят к ней, явно нервничая в её присутствии. — Идите в офис моего отца, заберите всё: компьютеры, документы, всё, — они поспешно уходят, и она идёт к двери, переступая через безжизненное тело своего отца. — Дай мне минутку, — говорит она, выходя из комнаты, покачивая бёдрами.

Охранники мечутся по дому, хватая предметы, прежде чем поспешить наружу. Я наблюдаю за ними через окно, достаю из кармана сигару и закуриваю её. Я прохаживаюсь по комнате, проводя пальцем по стене, прежде чем перешагнуть через тело Всадника. Выпуская изо рта струю дыма, я присаживаюсь на корточки рядом с ним и обшариваю его карманы, вытаскивая старый армейский нож. Я открываю его, улыбаясь зазубренному краю, прежде чем сунуть в карман.

— Я не могу тебя винить, — говорю я, вставая. — Так много людей мечтали свергнуть меня.

— Пойдём, Ронан, — зовёт Камилла с порога.

Я делаю ещё одну затяжку сигарой, направляясь к ней, и воздух наполняется лёгким запахом газа.

Качая головой, она хватает сигару и тушит её о стену, прежде чем уронить на пол.

— Ради всего святого, — она хватает меня за руку и тащит к входной двери.

Некоторые охранники забираются во внедорожники, которые вызвал Борис, в то время как другие стоят посреди двора, в замешательстве нахмурив брови. Один из них выходит вперёд.

— Что это? — он спрашивает Камиллу.

— Новое руководство, — говорит она с улыбкой, прежде чем щёлкнуть кремнём зажигалки. — Тебе лучше бежать, — а потом она поворачивается и швыряет зажигалку в окно. Стекло разбивается, а она пригибается, увлекая меня за собой, как раз перед тем, как земля сотрясается от громкого взрыва и по моей коже пробегает обжигающий жар.