— Где ты собираешься взять два миллиона долларов?

— Я пока не уверен.

— Мой брат заплатил бы ему, — говорит она.

— Я буду разбираться с этим беспорядком, Нат. Не ты.

Она прикусывает нижнюю губу.

— Я не понимаю, почему ты уступил такому парню, как он?

— Потому что я должен защищать тебя, — бормочу я, мои губы в сантиметре от ее губ.

Ее дыхание сбивается, и тогда я нежно целую ее. Она уже должна была понять, что это не просто игра, даже если и начиналась как таковая.

Она внезапно отталкивает меня, качая головой.

— Почему ты просто не позволил мне сделать то, что он сказал?

Гнев покалывает мою кожу.

— Ты имеешь в виду отсосать у этого сукиного сына?

Она кивает.

— Чем это отличается от того, что ты заставлял меня делать?

Я сжимаю челюсть, от одной мысли о том, что Наталья вот так прикасается к нему, моя кожа натягивается.

— Потому что ты моя, Нат.

Я снова тянусь к ней, но она уворачивается.

— У тебя нет никаких прав на меня и не тебе решать, что мне делать. — Она кладет руки на бедра и смотрит на меня сузившимися глазами. — Ты тот, кто должен загладить свою вину передо мной.

— Хочешь сказать, что хочешь стать шлюхой Финна Мерфи?

Ее грудь вздымается, как будто я причинил ей боль, но она качает головой.

— Я говорю, что ты не имеешь права голоса в том, что я делаю в своей жизни.

Я понимаю, что если хочу помириться с ней, форсировать этот вопрос — не лучший способ сделать это. Она наказывает меня за то, что я был засранцем, но я не могу искренне поверить, что она хочет стать шлюхой для Мерфи.

— Я хочу защитить тебя, — говорю я, подаваясь вперед.

— Тогда защити меня от себя.

Она отворачивается, заставляя ярость бурлить через край.

Я хватаю ее за запястье и притягиваю к себе, глядя на нее сверху вниз.

Ее дыхание сбивается, когда она смотрит мне в глаза.

— Элиас.

— Тихо, — рычу я, мои руки перемещаются на её бедра и сильно сжимают их. — Я хочу получить от тебя прощение, Нат, но я не тот мужчина, через которого можно переступать.

Ее губы сжимаются, но дыхание становится тяжелым и быстрым. Красивые карие глаза расширены от желания, даже когда она пытается бороться с тем, что есть между нами.

— Ты принадлежишь мне, и ни один другой мужчина не сможет прикоснуться к тебе. Ты понимаешь?

Ее глаза сужаются.

— Я понимаю, что ты лицемерный мудак.

Я сжимаю челюсть.

— Позволь мне разобраться с Финном. Позволь мне сделать это для тебя.

Это смягчает ее взгляд, и она тяжело вздыхает.

— Если об этом станет известно, вся моя семья может погибнуть, — бормочет она со страхом в голосе.

— Я не позволю этому случиться. Я обещаю, Нат. — Я обхватываю ладонями ее лицо, зная, что готов на всё, чтобы уладить проблему. — Я сделаю всё, что потребуется.

Она выгибает бровь.

— Чего бы это ни стоило?

Я понимаю, что она имеет в виду: если дело дойдет до этого и тупой ирландский ублюдок не заткнет свой рот, убью ли я его?

Глядя ей в глаза, я понимаю, что готов на все ради девушки, которую мучил годами.

Она всегда принадлежала мне в каком-то извращенном и больном смысле. Просто мне потребовалось много времени, чтобы понять, что я люблю ее, даже если пока не могу сказать ей это в лицо.

Единственным человеком, которому я когда-либо говорил эти три слова, была моя мама.

— Да. Он не причинит тебе вреда. — Я нежно целую ее. — Никто никогда не причинит тебе вреда, nena.

Тогда она расслабляется, позволяя мне целовать ее. Возможно, я наконец-то достучался до нее.

Это больше не игра. Наталья — мое всё, и я никому не позволю угрожать ей.