Глава 42. Проводник

Я люблю воспоминания. Это наши баллады, наши личные базовые мифы. Но надо признать: если память не смирять, она может сыграть с нами злую шутку.

Порой лишь память связывает нас с нашим прошлым «я». Воспоминания подобны окаменелостям, костям, оставленным отмершими версиями нашей личности. Но что важнее, наш разум, как ненасытная публика, жаждет только экстремальных ощущений. Посредственность выветривается, оставляя после себя лишь самое яркие впечатления, и мы снова и снова воскрешаем их в своих воспоминаниях.

Болезненные и страстные, сюрреалистичные и возвышенные… мы холим и лелеем эти маленькие пики личного опыта, шлифуя и все более сглаживая их касанием суррогатной, закольцованной жизни. И в итоге, подобно язычникам, поклоняющимся глиняному идолу, превращаем воспоминания в богов и наделяем их правом судить нашу жизнь в настоящем.

Мне это по душе. Может, память и нельзя назвать тем, что делает нас людьми, но ее вклад определенно велик. И все же нужно следить, чтобы блаженство настоящего не померкло на фоне минувших, якобы лучших дней. Да, мы счастливы, но были ли мы счастливее раньше? Если дать памяти волю, она затмит настоящее, ибо ничто не сравнится с окостеневшими легендами прошлого.

Я подолгу о таком размышляю, ведь мое призвание — продавать легенды. Упаковывать их и превращать в товар. За небольшую цену вы сможете разделить мои воспоминания. Торжественно клянусь, что они совершенно реальны или, по крайней мере, останутся таковыми, пока вы согласны не препарировать их со скальпелем в руках.

Не позволяйте воспоминаниям преследовать вас. Прислушайтесь к совету того, кто расчленил этого зверя и воссоздал в облике еще более грозном, благодаря чему смог выманить у одурманенной публики пару лишних монет. Пусть воспоминания приносят вам радость, но не продавайте себя в рабство тому, кем когда-то хотели стать.

Те воспоминания мертвы. Зато вы живы.

На мой взгляд, я не уделил должного внимания тому, как прекрасен мир Прядки. Для меня это была захолустная планета, утопающая в эфирной трухе. В других проявлениях эфиры приносят гораздо больше пользы, да и добывать их в любом случае куда проще на самих лунах.

И все же за время моих скитаний я не встречал ничего и близко похожего на эти споры. Пока мы шли по Багряному морю, я ощущал себя листком, плывущим в крови павшего великана. Чем дальше мы заходили, тем выше поднималась Багряная луна, темная и зловещая, днем нередко окруженная солнечным ореолом. Как сгусток крови на свету.

По ночам она полыхала своим немеркнущим, сверхъестественным светом. Некоторое время спустя показался лунагри: фонтан спор без остановки сыпался в центр моря. Если зеленые споры напоминали парящую в воздухе пыльцу, то багряные походили на поток лавы, извергающийся с небес, чтобы расплавить планету.

Во время нашего путешествия я был не в своем уме, но зрение-то оставалось при мне. И в памяти сохранились отшлифованные, поразительные образы тех мест — сюрреалистичные, завораживающие картины магии, настолько вездесущей в этом мире, что она буквально падает с неба.

Думаю, такой потрясающий пейзаж лишь усложнял жизнь Прядке, сильно отвлекая мое внимание.

— Хойд, не мог бы ты сосредоточиться? — попросила она.

Я указал на далекую красную луну, с которой в море сыпались споры.

— Луну будто тошнит.

Прядка вздохнула.

— Представь, что море — это туалет, — сказал я, — а луна — лицо бога. И он навис над нами после того, как всю ночь крутился на барном стуле.

Вообще-то я написал о блюющем боге целое стихотворение. Впрочем, вас я пощажу, хотя это единственный случай, когда у меня появился повод придумать действительно хорошую рифму к слову «тягомотина».

Наконец, после некоторых уговоров, я отвлекся от своей новообретенной музы и расположился на палубе рядом с Прядкой. Она бы предпочла вести беседу на нижних уровнях, подальше от посторонних глаз, но я отличался упрямством. Мне хотелось смотреть, как тошнит луну. Да и кому не хотелось бы?

— Нам нужно снять проклятие, — сказала Прядка.

— Ага. — Подавшись ближе, я добавил заговорщически: — Знаешь, а у меня оно есть.

— Проклятие?

— Именно.

— Я знаю, Хойд.

— Правда?

— Да. Именно поэтому мы и можем о нем говорить. Если бы я не знала о нем, ты бы не смог мне рассказать.

— Я не могу рассказать тебе о том, чего ты не знаешь, но могу о том, что знаешь?

— Да, из-за проклятия.

— О! Проклятие! У меня…

— …оно есть. Я знаю. Нужно его снять, чтобы ты показал мне дорогу к Чародейке. Никто не знает, где ее искать в Полуночном море.

Я умолк.

— Хойд? — позвала Прядка. — Ты понимаешь?

— Думаю, да. Но, видишь ли, это непросто. — Я наклонился ближе. — Я могу сообщить тебе…

— Да?

— Кое-что важное…

— Да?

— Носки с сандалиями, — прошептал я. — Новое веяние в моде. Поверь, это произведет фурор.

Прядка вздохнула с нарастающим раздражением.

Мне не привыкать к подобной реакции, хоть я предпочитаю выводить окружающих из себя намеренно. Раздражать людей по чистой случайности противоречит моей профессиональной этике. Это как если бы… строитель прокладывал новую дорогу, пока ходит во сне. Прораба хватил бы удар. Кстати, как заставить лунатика взять предусмотренный профсоюзом перерыв? Может, разбудить?

— Слушай, — сказала Прядка. — Видишь этот листок? У меня тут длинный список слов, которые, по-моему, имеют отношение к проклятию. Есть ли среди них те, о которых ты не можешь говорить? Если да, это даст мне подсказку.

Вполне рабочая идея. Я бы даже впечатлился, не будь в тот момент увлечен вопросом, почему еще никто не догадался шить одежду из носовых платков.

Прядка вручила мне список слов. Я изучил их и, склонив голову набок, кивнул.

— Ну что?

— Видимо, я разучился читать.

Проявив легендарное терпение, Прядка забрала у меня листок и сама прочла слова. Я их повторил.

— Итак?

— Некоторые из этих слов я определенно слышал раньше. Только вот правила забыл. В этой игре слова нужно рисовать или показывать жестами?

Застонав, Прядка улеглась на палубу и стукнулась о нее головой.

— А можешь просто указать дорогу к Чародейке, не избавившись от проклятия?

Я молчал.

— Хойд?

Я улыбнулся. Один зуб я зачернил, будто его нет вовсе, — решил, что это очень модно. В конце концов, многие Даги именно так и выглядели.

— Может, мне попробовать называть буквы, — предложила Прядка, — а ты будешь думать о том, как снять проклятие? Я буду спрашивать: «Есть в этом слове такая-то буква?» Теоретически, если она там есть, ты не сможешь ответить «да».

Такой обходной маневр не сработал бы, он довольно простой. Чародейка предусмотрела его заранее и просто «запрограммировала» проклятие так, чтобы жертва не могла подтверждать слова подобным образом.

К тому же конкретно в моем случае… в общем…

— Буквы, — произнес я. — Говорить слова по буквам. Читать…

— Верно, — сказала Прядка. — Но ты так и не ответил на мой вопрос. Можешь показать дорогу к Чародейке? Даже если с тебя не снимут проклятие?

Я замолчал.

Отчасти я надеялся, что она заметит, какая громкая эта тишина.

— Погоди-ка. — Прядка выпрямилась. — Каждый раз, как я заговариваю о встрече с Чародейкой, ты умолкаешь.

— Разве?

— Только в этом случае ты словно набираешь в рот воды… — Ее глаза расширились. — Хойд, ты не можешь говорить ни о Чародейке, ни об ее острове?

Что характерно, ответить я не смог.

— Хойд, а о королевском острове можешь говорить?

— Как-то раз я там побывал! Ты слышала историю о королевском тошере? Я ее плохо помню, но она наверняка смешная, раз там есть какашки!

— Насчет королевского острова ты болтать готов, в отличие от острова Чародейки… — Прядка встала. — Мне нужна карта.

И вот, пожалуйста. Всего за несколько дней она узнала о том, как мне помочь, больше, чем Улаам — за целый год, который мы провели на этом корабле. Глупый оборотень наслаждался происходящим. Готов поклясться: с тех пор, как Сэйзед их освободил, они становятся все более странными.

Так или иначе, Салай стояла на своем обычном месте и вела корабль вглубь Багряного. При ней не оказалось карты Полуночного моря, но по просьбе Прядки она отправила за ней Дага в свою каюту. Карта была не особенно подробной; этим не могла похвастать ни одна из карт Полуночного моря. К счастью, очертания были более-менее верными, раз уж все моря по сути представляли собой пятиугольники.

Прядка принялась указывать на разные области карты и спрашивать:

— Хойд, я бы хотела сюда добраться. Можешь показать дорогу?

О каждом месте я выдавал какую-нибудь жутко интересную историю, например, как расхаживал там с маслом на ногах вместо обуви. А потом мы добрались до одной конкретной точки.

И я замолчал.

Когда я замолкаю, окружающие часто радуются. Таковы издержки моей профессии. Но на этот раз все было иначе. Прядка прижала карту к груди, на глаза у нее навернулись слезы.

Она узнала, где находится остров Чародейки — неподалеку от границы Полуночного и Багряного морей, примерно в полудне плавания вглубь Полуночного.

Это был первый серьезный фрагмент информации. Первый настоящий шаг к спасению Чарли. Прекрасный момент, который был тут же разрушен: на горизонте внезапно появилась полоса дождя и помчалась прямиком к кораблю.