— Ты причинил мне боль.

Он откидывается назад, его плечи опускаются, взгляд направлен в пол.

— Я знаю.

— Почему? — это единственное слово вырывается как крик из моей души.

— Я думал... бл*дь. Видел тебя в больнице. Он поцеловал тебя.

Я резко втягиваю воздух.

— Ты был там? Это было не то, что ты думаешь...

— Лукас знал, что это не так. Он понял. — Он переминается с ноги на ногу и, наконец, переводит взгляд на меня. — Это был я. Я был... напуган. Думал, мы тебя теряем.

— Поэтому ты оттолкнул меня.

Его веки медленно опускаются. Это означает «да».

— Я не привык чувствовать это… — он погружает кончики пальцев в пространство между грудными мышцами, — …так глубоко. Это чертовски страшно. — Его серый взгляд встречается с моим. — А я никогда не боюсь.

Я чертовски хочу, чтобы его объяснение могло стереть память и избавить от душевной боли из-за совершенного им поступка.

— Ты никогда не будешь доверять мне настолько, чтобы полюбить.

Он делает шаг вперед, но, должно быть, видит что-то в выражении моего лица и останавливается.

— Это неправда. Я доверяю тебе. Доверяю. Но не могу потерять тебя, вот и все. Мы не можем жить без тебя, и это... — он глубоко вздыхает. — Как я могу тебе это доказать?

Я с трудом сглатываю и надеюсь, что то, что собираюсь сказать, не отбросит нас на два шага назад в том прогрессе, которого мы достигаем. Но я должна знать, что он доверяет мне, и это единственный способ.

— Расскажи мне, что произошло в ту ночь, когда погибла твоя семья.

Его лицо бледнеет.

— Ты возненавидишь меня, когда услышишь.

Я придвигаюсь ближе, пока мы почти не соприкасаемся, но отказываюсь делать первый шаг. Он потянется ко мне, когда будет готов.

— Никогда не смогла бы ненавидеть тебя, Гейдж.

— Думал, что я все испортил.

— Ты почти сделал это, но, к счастью для тебя, я так легко не сдаюсь.

— Ты должна отпустить нас, найти ту жизнь, которую ты заслуживаешь, Шай. — Его глаза сияют, и он опускает подбородок. — Я не могу обещать, что не причиню тебе боль снова.

— Конечно, ты можешь.

— Не могу. Это все так ново, и я так чертовски боюсь все испортить.

— Рискни, Гейдж. Доверься мне. Позволь понести часть этого груза за тебя. Расскажи, что произошло в ту ночь, когда погибла твоя семья.

Его руки обвиваются вокруг меня, и он зарывается лицом в мою шею, кожа его щек холодная и липкая на моем разгоряченном горле. Его большое тело обмякло на мне, что кажется желанным поражением.

— Почему ты намерена уничтожить меня, Шай? — он опускает свои стены, и моя грудь наполняется теплом, когда его доверие окутывает меня, как теплое одеяло. Его губы танцуют по моей коже. — Почему?

— Я не хочу уничтожать тебя. — Мой пульс стучит в ушах от дрожи в его голосе. Никогда не слышала, чтобы он был таким расстроенным. Я обнимаю его, прижимая к себе. — Хочу, чтобы ты позволил мне любить тебя.

Он отстраняется, его глаза мерцают, и я каким-то образом чувствую, что Лукас пытается пробиться. Обхватываю его челюсть обеими руками.

— Я люблю тебя, Гейдж. Люблю.

Его лицо искажается, как будто ему больно.

— Я причинил тебе боль. — Его голос становится как у капризного ребенка.

— Ты должен был поговорить со мной. Я бы все объяснила.

Черты его лица становятся холодными, отстраненными.

— Ни один мужчина не должен прикасаться к тебе губами.

— Гейдж, пожалуйста. Послушай меня. Дастин совершил ошибку, это точно. Он извинился. И знает, где мое место, что оно не с ним. — Я заглядываю ему в глаза, умоляя увидеть правду в моих. — Я не хочу никого, кроме тебя.

Легкая улыбка появляется на его губах.

— И Лукаса.

— Конечно, и Лукаса. — Я провожу большим пальцем по его нижней губе, и он закрывает глаза.

— Я не убивал их, — шепчет он.

Облегчение омывает меня, как самая теплая ласка. В глубине души я уже знаю, что Лукас и Гейдж не способны на убийство детей, но услышать это непосредственно от единственного выжившего той ночью человека заставляет меня успокоиться.

Он не убивал их.

— В ночь, когда они умерли... — он смотрит на свои руки. — Мама, она... умела наказывать. С ней это всегда было ментальной игрой. Я даже не знаю, что мы сделали в тот день, чтобы так сильно ее разозлить. — Он смеется, но это совсем не смешно. — Не то, чтобы ей когда-либо нужна была причина, чтобы издеваться над нами. — Выражение его лица становится мрачным, как будто кто-то щелкает выключателем. — Она позвала нас всех в комнату и вручила Майки нож.

Я поджимаю губы, сдерживая свои слова, рыдания и дыхание.

— Она приставила пистолет к голове Майки. Я помню, что он был серебристым. — Гейдж моргает, затем хмурится, как будто все это разыгрывается у него в голове. — Она сказала ему, что если он не зарежет нашу сестру, то всадит ему пулю в мозг.

Я хочу умолять его остановиться, спасти от кошмара его прошлого, но знаю, что ему нужно рассказать об этом так же сильно, как мне нужно это услышать.

— Майки плакал и умолял не убивать его. — Его голова склоняется набок, а холодные, затравленные глаза смотрят на меня. — Ты когда-нибудь слышала, чтобы десятилетний мальчик умолял сохранить ему жизнь, Шай?

Я качаю головой, не в силах вымолвить ни слова, в то время как моя душа кричит о его боли.

— Он не мог этого сделать. Каждый раз, когда Майки подносил этот нож к ее маленькой шейке, она кричала, что не хочет умирать, умоляла сохранить ей жизнь. — Он ударяет себя кулаком по виску. — Я все еще слышу это!

Слезы наворачиваются на мои глаза и грозят пролиться.

— Мне так жаль... — шепчу я.

— Мама сказала ему открыть рот. — Он послушался. Его взгляд уплывает в сторону, чтобы ни на чем не фокусироваться. — Он всегда ее слушался. Был хорошим мальчиком. — Гейдж выныривает из воспоминаний, в которых находился, перемещая свой взгляд на меня. — Она положила его дрожащие пальцы на спусковой крючок, взяла нож и приставила его к горлу нашей сестры. Дала ему второй вариант. Покончить с собой, или она убьет Алексис.

— О, Гейдж... — я прикрываю рот, когда рыдание вырывается из моей груди.

— Он вышиб себе мозги, чтобы защитить ее. — Его руки вцепились в волосы так сильно, что я могла бы поклясться, что он вырвет их из головы. — Так много крови. И слез. Боже, страх в их криках был самым ужасным.

Проходит несколько секунд молчания, прежде чем он восстанавливает контроль и продолжает.

— Я думал, что, возможно, самоубийства моего брата будет достаточно, чтобы напугать нас и заставить подчиниться. — Его глаза встречаются с моими. — Я был неправ. Она отдала этот пистолет, забрызганный кровью нашего брата, Дэвиду. Алексис тяжело дышала. Он даже не колебался, вероятно, с нетерпением ожидая смерти, потому что это должно быть лучше, чем такая жизнь. Затем настала моя очередь. Она знала, что я скорее застрелюсь, чем позволю ей прикоснуться к моей сестре, поэтому со мной она проявила творческий подход. Заставила меня сделать выбор. — Он протягивает трясущиеся руки ладонями вверх. — Медленная смерть от ножа или быстрый выстрел в голову. — Его глаза блестят от слез. — Моя младшая сестра... Мне пришлось выбирать.

— О Боже...

— К тому времени она уже успокоилась. Может быть это был шок, но я знал, что она ушла куда-то глубоко в свою голову. С болезненным удовлетворением мать наблюдала, как все мои братья и сестра получили пулю в голову. Но это моя вина... Это была моя работа — обеспечивать их безопасность. Я не нажимал на курок, но был ответственен за их смерть.

— Гейдж, нет. У тебя не было выбора; ты был ребенком, а она — животным.

Медленная, кривая улыбка расползается по его лицу.

— Тогда настала моя очередь.

— Что случилось? — я сглатываю, не уверенная, что хочу или могу справиться с ответом.

— Она засунула пистолет мне в рот, но удержала спусковой крючок. Все были мертвы, ей не кем было меня шантажировать. «Ты худший из них. По тебе никто не будет скучать. Ты никто», — сказала она. Ее глаза были почти черными. Я это помню. Это было как... как будто она была под кайфом от предвкушения кровопролития. Я знал, что умру. Черт возьми, после того, что видел, я был готов. Приветствовал это. Она нажала на спусковой крючок. Это сбило меня с ног, и я просто лежал в луже мозгов и крови моих братьев и сестры, а потом... — Его взгляд встречается с моим, возвращая его из кошмара. — Я понял, что все еще дышу. Позже, в больнице, Лукас узнал, что именно этот угол спас нас. Место под языком, вот здесь. — Он указывает на шрам у себя под челюстью. — Она уронила пистолет мне на грудь, и я помню ее смех. — Он издает смешок, но его лицо искажается от боли. — Окруженная ужасным месивом из мертвых тел своих детей — она смеялась. Тогда я потерял самообладание и ничего не мог с этим поделать. Я присоединился к ним. Захлебывался собственной кровью, но был счастлив. Взял пистолет, взволнованный тем, что, как я знал, собирался сделать дальше.

— Гейдж... — страх прокатывается по мне, и как бы отчаянно я ни ждала следующих слов, которые сорвутся с его губ, чтобы услышать то, что уже знаю, я дрожу.

Он обхватывает мою челюсть обеими руками и крепко держит голову, чтобы я не могла отвести взгляд.

— Я был спасен, чтобы выполнить это единственное задание — отомстить. Я приподнялся, — на его губах появляется томная усмешка, — и выстрелил этой сучке между глаз.

Я втягиваю воздух, и, как ни странно, слез нет.

— Ты не убивал свою семью. — Никакого страха. Даже отвращения. Только облегчение. Уважение. И чувство справедливости. — Но... ты убил свою маму.

— Она убила меня первой. — Его руки отпускают меня, и он делает шаг назад, увеличивая расстояние между нами. — И, Шай?

— Да?

За криками голосов снаружи следует топот сапог по крыльцу.

О нет, шериф. Наше время истекло.

Он поворачивается ко мне и мягко улыбается, когда единственная слеза скатывается с его глаз.

— Я тоже тебя люблю.

Дверь распахивается, и в гостиную врываются полицейские с пистолетами наперевес.

— Нет! — я двигаюсь инстинктивно, чтобы защитить Гейджа, прикрыть его своим телом. — Что такое? Что ты делаешь? — помощник шерифа хватает меня сзади и тащит в дальний конец комнаты.