Моя девственность исчезла. Раздавлена дорогим каблуком лорда Торнтона, как он и предсказывал.

Я рыдала, уткнувшись в холодный пол, мои горячие и скользкие слезы скапливались у меня под щекой. Он все еще был внутри меня в течение одной благословенной минуты, моя плоть протестовала вокруг его обхвата и сжималась крепче, чем дрожащий кулак, вокруг его тела. Я могла чувствовать его тяжелое дыхание, низкий рокот в его горле, когда он выскользнул, остановился, а затем снова вошел внутрь. Все мое тело содрогнулось от чуждого ощущения.

Я ошеломленно задавалась вопросом, был ли это тот момент, когда добыча сдалась своему хищнику, когда они впервые пролили кровь когтями, зубами или петухом, и казалось бессмысленным сражаться дальше.

Смутно я ощущала резкое дыхание Александра в моем ухе, его грубое скольжение в моей разорванной киске и обратно.

—Я не позволю тебе лежать там, как сломанная кукла, чтобы ты могла убедить себя, что тебе не нравится ощущение меня внутри тебя, — прохрипел Александр, прежде чем поставить меня на колени, а затем прижать мои бедра к своим. Когда  он толкнул меня.

Я задохнулась, моя голова снова упала на его плечо, когда одна из его рук метнулась к моему клитору и сжала его костяшками пальцев. В этом положении головка его члена упиралась во что-то внутри меня, толкаясь и толкаясь до щелчка. Что-то вспыхнуло внутри меня, тепло, которое медленно и медленно прожигало все мое тело.

— Вот и все, — сказал он, сильно впиваясь зубами в место соединения моей шеи и плеча, скручивая пальцами мой клитор, трахая меня так сильно, что это причиняло боль. —Возьми член своего Мастера.

Боже,  это было больно. Это было больно, как ноющая мышца, над которой болезненно работали сильные пальцы, граничащее с удовольствием до боли, от которой покалывал мой скальп и искривлялся позвоночник.

— Я единственный, кто когда-либо прикоснется к тебе, — прорычал он в мой мокрый от пота затылок, толкаясь, толкаясь и толкаясь. —Я единственный, кто когда-либо причинит тебе боль.

Его руки встретились у моей груди, чтобы безжалостно скрутить мои соски. —Ты слышишь, какая ты мокрая вокруг моего толстого члена? Погрузись в боль, Мышонок, и ты найдешь все удовольствие, которое я должен тебе дать.

Я заикалась, дыша, мои бедра наклонялись дальше, чтобы вместить его обхват между моими ногами. Безумный шлепок плоти раздался по пустой камере, но влажное сосание моей киски, схватившей его член, было более интимным. Было невозможно не согласиться с его собственностью на меня, когда он был глубоко внутри моего тела, баюкая самые сокровенные части моей плоти.

Боль трансформировалась в моих грудях, превращаясь из вспышек в слабое тление, которое посылало дымные щупальца похоти по моему позвоночнику, бедрам и половым органам.

Я не понимала странной алхимии, как боль могла превратиться из обычной боли в золотое желание. От этого у меня даже сильнее щипало зубы, чем от того, что я прикована к полу, как собака.

— Верни свой разум ко мне, — потребовал Александр, глубоко посасывая кожу на другой стороне моей шеи и насмехаясь над ней крепкими, кусающими поцелуями. —Я трахаю тебя. Козима Рут Ломбарди, любящая сестра, любимая дочь и начинающая модель.

Мне казалось, что он читает мою надгробную плиту. Окончательность его тона, его слов и красное свидетельство смерти моей невинности между моими бедрами, где он взбалтывался и утверждал, было невозможно отрицать. Я чувствовала себя стертой с лица земли, огонь моей борьбы давно потушен ветром, поэтому я лежала на полу, как прах и пепел, настолько легко побеждаемый, что я не стоила даже усилий, чтобы побеждать.

Но все же мастеру Александру этого было мало.

Он схватил меня за подбородок, наклонив его ко рту, чтобы завладеть моим. Я стонала вокруг его шелковистого языка, когда он грабил мой рот в тандеме со своим членом в моей киске. Я чувствовала его запах кедра, его мужской мускус и уникальный запах нашего смешанного пола. Я чувствовала шероховатость его пиджака на моей спине, его легкая щетина царапала мой подбородок и щеки, когда он целовал меня, перехватывая дыхание.

Нечего было думать и чувствовать, кроме него.

Ничего, кроме его.

—Теперь ты придешь за мной, и тебе будет больно, пока ты это делаешь.

Я была достаточно близко, чтобы увидеть холодный триумф в его глазах, пар страсти, столкнувшийся с жаром его постоянной ярости.

Я хотела знать, почему он был так зол на меня, почему он так обращался со мной, но в моем воспаленном горле не было голоса, а мои мысли были слишком прозрачными, чтобы их можно было понять.

Мне казалось, что я теряюсь в опьяняющем контрасте боли и наслаждения, как будто сама моя кожа и кости превратились в невозможный оксюморон ощущений. Где моя свирепость и моя независимость?

Его рука нашла место, где мы соединились, его пальцы разошлись по обхвату его члена, когда он проникал внутрь меня, его большой палец медленно, уверенно водил кругами по моему клитору.

И вдруг я почувствовала свой позвоночник.

Он изогнулся в ответ на его толчки, сильный против его противоположного импульса, так что он сильнее ударил по узлу ощущений глубоко внутри меня.

Я чувствовала, как в моем животе разворачивается ярость, жар скручивается и сталкивается с чем-то настолько большим, что у меня болела матка.

— Вот и все, — выдавил Александр, вбиваясь в меня, каждая часть его тела безжалостно играла с моей.

Теперь не только для его удовольствия, но и для меня.

Он превратил мое тело в предателя, когда я распознала начало оргазма, обретающего форму в моей искрящейся крови.

— Ты собираешься кончить за мной, вот так, — поддразнил он меня.

И Боже, я сделала это .

Моя матка сжалась так сильно, что я закричала от боли, моя киска сжалась вокруг его члена так, что он едва мог вырваться из моих спазмированных складок. Я закричала, когда он разорвал меня на части, и я закричала, даже когда все, что у меня было, рухнуло на пол под ним, а он все еще пытался кончить.

Только когда его крик освобождения присоединился к моему голосу, я замолчала, мой разум был занят жалом его горячей спермы на мои слишком чувствительные, истертые стенки.

Долгое время он оставался внутри меня, и его большие руки медленно двигались по моей спине, ягодицам и бедрам. Это странно успокаивало, и от нелепости его внезапной нежности мне снова захотелось плакать.

Я не стала, потому что он слишком много для меня сделал.

Наконец он вырвался, и я почувствовала, как наши объединенные соки хлынули на мои бедра. Широкая ладонь Александра обхватила меня между ног в жесте, который был даже более собственническим, чем его прикосновение. Нежно, но твердо, он размазал наши выделения от передней части моей киски по моему клитору до конца моей щели далеко за пределами моего ануса.

И поскольку он требовал от меня действий примат, он сказал мне с элегантным акцентом титулованного джентльмена: —Теперь ты моя, Козима Ломбарди. Это моя сперма между этими хорошенькими бедрами, моя боль в твоей утробе и мои синяки под твоей кожей. Ты будешь носить меня так каждый день в течение следующих пяти лет, а к тому времени, когда твой срок истечет, обещаю тебе, ты будешь просить у меня еще пять.

Я лежала на земле после того, как он исчез. Я знала это из-за щелчка его дорогих ботинок.  Мой пот, кровь и его сперма остывали на моей коже, а мое сердцебиение постепенно замедлялось.

В  жизни каждого были моменты, когда казалось, что вы не живете ею на самом деле. Я верила, что в эти моменты ты был бездушным, твой дух покидал тело через колото-резаную рану, какую-то сильную травму, которую твой разум не может вынести, поэтому он позволяет твоей сущности ускользнуть для слишком короткой передышки.

Я чувствовала себя опустошенной, как сломанная реликвия, когда я лежала там, использованная, испорченная и выброшенная, которой приходилось поклоняться. Слез больше не было в глубине моих глаз, но печаль была так глубоко в моих костях, что я боялась, что она навсегда останется частью меня.

В какой-то момент я могла заснуть, потому что, прежде чем я успела осознать перемену, за массивными окнами стало светло, и золотой свет разлился по моему телу. Я вздрогнула от его тепла, потом заметила, как он выделил кровавые пятна на полу и появление синяков цвета ежевики на бедрах.

Накануне Ноэль сказал мне, что количество окон от пола до потолка в Перл-Холле было излишеством, призванным подчеркнуть богатство семьи.

Я ненавидела их.

— Пора вставать и уходить отсюда, дорогая, — сквозь туман донесся до меня голос миссис Уайт, и мгновение спустя ее мягкие, пухлые руки уже приглаживали мои волосы.

Я моргнула ей в лицо.

—Подойди, подойди, — уговаривала она. — Позволь мне помочь тебе очиститься.

— Не думаю, что когда-нибудь снова буду чистой, — сказал я ей хриплым шепотом.

Ее глаза на мгновение закрылись, но она повернула голову, прежде чем я смогла полностью прочитать выражение ее лица. — Ты будешь, клянусь. А теперь делай, как я тебе говорю, и пойдем со мной.

Мое тело так дико болело, когда я двигалась, что не могла сдержать рваные стоны, когда вставала на ноги. Я был выпотрошенным зданием, мой каркас качался на ветру.

Миссис Уайт обняла меня за бедра, воркуя какую-то сладкую чепуху, и медленно вывела меня из бального зала.

Я не спрашивала, куда мы идем, потому что мне было все равно.

Огонь в моей душе погас.

Теперь я была просто телом, сосудом для члена Мастера Александра.

Я вздрогнула так сильно, что зажала нерв в позвоночнике, но все же прошла по коридору в противоположное крыло, где мы остановились перед большой красной дверью, расписанной сусальным золотом. Ручка была из тонкого красного дутого стекла в форме цветка, и я тихо ахнула от ее красоты, прежде чем рука миссис Уайт скользнула по ней и открыла дверь.