ГЛАВА 5
Суббота
Хвост скорпиона
Люсиль шуганула одну из кошек с кровати с балдахином, встала, раздвинула занавески и села перед трюмо. Изучила своё лицо. Недавно она видела фотографию Умы Турман, ей было за пятьдесят, но выглядела она как тридцатилетняя. Люсиль вздохнула. С каждым годом задача казалась всё сложнее для выполнения, но она открыла баночку «Шанель», окунула в неё кончики пальцев и начала распределять тональный крем от центра лица к бокам. Увидела, что кожа стала ещё более дряблой и собирается в складки. И спросила себя, как спрашивала каждое утро. Для чего? Зачем начинать каждый день сидя перед зеркалом полчаса, чтобы выглядеть не на восемьдесят, а, возможно... на семьдесят? И каждое утро ответ тоже был один и тот же. Потому что ей — как и любому другому актёру, которого она знала, — нужно было делать всё возможное, чтобы чувствовать себя любимой. Если не за то, кем он были, то хотя бы за то, кем они — с помощью грима, костюмов и правильных сценариев — притворялись. Это была болезнь, которую возраст и невысокие ожидания так и не смогли полностью вылечить.
Люсиль надушилась своими мускусными духами. Некоторые считали мускус мужским ароматом и утверждали, что ему не место в женских духах, но она успешно носила его с самой молодости. Это выделяло её из толпы, это был аромат, который трудно забыть. Она завязала халат и спустилась вниз, стараясь не споткнуться о двух кошек, которые устроились на лестнице.
Она пошла на кухню и открыла холодильник. Почти сразу же одна из кошек потёрлась о её ноги в попытке получить угощение. Без сомнения, этот поступок пах любовью к тунцу, но легко было представить, что в нём чувствовалась и нотка привязанности к ней. В конце концов, чувствовать себя любимым было важнее, чем быть любимым. Люсиль достала консервы, повернулась к кухонному столу и вздрогнула, увидев Харри. Он сидел за кухонным столом, прислонившись спиной к стене и вытянув перед собой свои длинные ноги. Он сжимал серый титановый палец на левой руке. Его голубые глаза были прищурены. У него были самые голубые глаза, какие она видела со времён Стива Маккуина.
Харри заёрзал на стуле.
— Завтрак? — спросила она, открывая банку.
Харри покачал головой. Он держался за свой титановый палец. Но её внимание привлекла рука, которой он его держал. Она сглотнула. Прочистила горло.
— Ты никогда этого не говорил, но ты действительно больше любишь собак, не так ли?
Он пожал плечами.
— Кстати, о собаках, я когда-нибудь говорила тебе, что должна была сниматься вместе с Робертом Де Ниро в фильме «Бешеный пёс и Глория»? Ты помнишь этот фильм?
Харри кивнул.
— Правда? Тогда ты один из немногих. Но Ума Турман получила эту роль. И они с Бобби, то есть Робертом, начали встречаться. Что было довольно необычно, учитывая, что ему в основном нравились чернокожие женщины. Должно быть, в ролях было что-то такое, что сблизило их, мы, актёры, действительно очень сильно погружаемся в то, что делаем, мы становимся теми, кого играем. Так что, если бы я получила роль, как мне обещали, тогда мы с Бобби стали бы парой, понимаешь?
— Мм. Ну раз ты так говоришь
— И я бы смогла его удержать. Не то что Ума Турман, она... — Люсиль выложила консервы на тарелку. — Ты читал, как все восторгались ею после того, как она выступила публично и рассказала о том, как Вайнштейн, эта свинья, подкатывал к ней? Хочешь знать, что я думаю? Я думаю, если ты, Ума Турман, актриса-миллионерша, знаешь, чем занимался Вайнштейн, и не бьёшь в колокола, и если ты, наконец, решаешь выступить, чтобы пнуть мужчину, только когда он уже упал, благодаря другим, менее известным и более храбрым женщинам, тебя не следует хвалить. Когда в течение многих лет ты своим молчанием позволяла всем этим молодым, подающим надежды актрисам входить в офис Вайнштейна, потому что у тебя уже есть свои миллионы, и высказаться вслух значит упустить — возможно, упустить — ещё одну роль стоимостью в миллион долларов, за это, думаю, тебя следует публично выпороть и оплевать.
Она помолчала.
— Что-то не так, Харри?
— Нам нужно найти новое место, — сказал он. — Они найдут нас.
— Почему ты так думаешь?
— Частному детективу потребовались сутки, чтобы найти нас.
— Частному детективу?
— Я только что говорил с ним. Он ушёл.
— Чего он хотел?
— Предложить мне работу частного детектива для богатого парня, которого подозревают в убийстве в Норвегии.
Люсиль с трудом сглотнула.
— И что ты ответил?
— Я сказал «нет».
— Почему?
Харри пожал плечами.
— Может быть, потому, что я устал бегать.
Она поставила тарелку на землю и стала наблюдать, как кошки толпятся вокруг.
— Я прекрасно понимаю, что ты делаешь это ради меня, Харри. Ты поступаешь так, как говорится в старой китайской пословице о том, что если однажды спас чью-то жизнь, ты несёшь за этого человека ответственность всю оставшуюся жизнь.
Харри криво улыбнулся.
— Я не спасал тебе жизнь, Люсиль. Им нужны были деньги, которые ты должна, и они не собираются убивать единственного человека, который может вернуть их.
Она улыбнулась в ответ. Знала, что он говорит это для того, чтобы она не испугалась. Знала, что он в курсе того, что те бандиты считали, что она никогда не сможет достать миллион долларов.
Она взяла чайник, чтобы наполнить его водой, но поняла, что это неважно, и поставила его на место.
— Значит, ты устал убегать.
— Устал убегать.
Она вспомнила разговор, который у них состоялся однажды вечером, когда они пили вино и смотрели «Ромео и Джульетта», запись которого она нашла в ящике стола. В кои-то веки она хотела поговорить о нём, а не о себе, но он почти ничего не сказал. Только то, что он бежал в Лос-Анджелес от разрушенной жизни, от жены, которая была убита, от коллеги, который покончил с собой. Никаких подробностей. И она поняла, что копать дальше нет смысла. На самом деле это был приятный вечер, почти без разговоров. Люсиль оперлась на кухонную стойку.
— Твоя жена, ты так и не сказал, как её зовут.
— Ракель.
— Расскажи о её смерти. Убийца был найден?
— В некотором смысле.
— Вот как.
— Долгое время я был главным подозреваемым, но в конце концов следствие установило его личность: это был один рецидивист. Тот, кого я раньше сажал за решётку.
— Значит... человек, убивший твою жену, сделал это, чтобы отомстить... тебе?
— Давай просто скажем, что человек, который убил её … Я отнял у него жизнь. Поэтому он забрал у меня мою. — Он поднялся на ноги. — Как я уже сказал, нам нужно новое укрытие, так что собирай сумку.
— Мы уезжаем сегодня?
— Когда частные детективы кого-то ищут, они и сами оставляют следы. И этот вчерашний визит в ресторан, вероятно, был плохой идеей.
Люсиль кивнула.
— Я сделаю несколько звонков.
— Воспользуйся этим телефоном, — сказал Харри. Он положил на кухонный стол мобильный, очевидно, недавно купленный и нераспакованный.
— Итак, он отнял у тебя жизнь, но позволил тебе жить, — сказала она. — Он получил удовольствие от мести?
— По высшему разряду, — ответил Харри, направляясь к двери.
Харри закрыл за собой дверь дома и остановился как вкопанный, заворожённый тем, что увидел. Он устал убегать. Но ещё больше он устал смотреть в дула. А у дробовика перед его лицом было аж два дула. Держащий ружьё мужчина был латиноамериканцем. Как и мужчина с пистолетом рядом с ним. У обоих были накаченные в тюрьме мускулы, а на шее сбоку был вытатуирован скорпион. Харри возвышался над их головами и видел оборванный кабель сигнализации, свисающий с боковой стороны ворот позади них, и белый «Камаро», припаркованный на другой стороне Дохени Драйв. Тонированное стекло со стороны водителя было наполовину опущено, и Харри едва мог различить просачивающийся сигарный дым и воротничок белой рубашки.
— Может, зайдём внутрь? — спросил мужчина с дробовиком. Он говорил с отчётливым мексиканским акцентом, двигая шеей, будто боксёр перед матчем. Это движение растягивало скорпиона на коже. Харри знал, что татуировка символизирует, что её обладатель — бандит, а количество квадратиков на хвосте — количество убитых людей. Хвосты скорпионов на тату у обоих мужчин были длинными.