— Ты обманываешь себя, если думаешь, что это к чему-то приведёт. Он никогда не остепенится с таким ничтожеством, как ты... он сам сказал это всего несколько дней назад. На камеру, — она смеётся, злобный звук, предназначенный для причинения боли. — Мы обе знаем, чем это закончится, Джемма. И это не какая-то счастливая поездка в закат.

Я прикусываю щёку изнутри, чтобы не огрызнуться на неё в ответ.

— Чейз — Крофт. Он будет трахать тебя и использовать, а когда закончит, отшвырнет прочь, — она улыбается, довольная собой. — И когда он решит остепениться, это будет с кем-то достаточно хорошим для него. С кем-то, связью с кем его семья сможет гордиться. Кем-то вроде меня.

Моё сердце бешено колотится в груди, и я боюсь, что сумасшедший ритм его панических ударов, она сможет услышать через полтора метра между нами. Я пытаюсь бороться с правдой в её словах, пытаюсь убедить себя, что она неправа. Я знаю, что она использует мои уязвимые места, озвучивает мои глубочайшие страхи неадекватности и неполноценности... но это не помогает отмахнуться от её слов.

Она подходит ближе, её голос становится тише.

— Так что, развлекайся. Позволь ему использовать тебя, пока ты отчасти не влюбилась в него. Позволь ему забрать всё, что у тебя есть, прежде чем он выбросит тебя, — она усмехается. — Может быть, ты даже продержишься неделю. Но через шесть месяцев, через шесть лет… ты всерьёз думаешь, что будешь той, кто будет стоять рядом с ним?

Я открываю рот, готовясь опровергнуть её слова, даже если боюсь, что они могут быть правдой, но у меня никогда не бывает шанса. Звук открываемой двери кабинки, достаточно сильный, чтобы задребезжали петли, заставляет меня подпрыгнуть на месте. Мы с Ванессой одновременно поворачиваемся и смотрим на брюнетку, выскользнувшую из кабинки, которая явно подслушивала наш разговор и, судя по всему, совсем не сожалеет об этом.

— Ванесса, — Фиби улыбается, но в её улыбке есть что-то такое, чего я в ней раньше не заметила. — Рада снова тебя видеть. Я Фиби Уэст, помнишь меня?

Лицо Ванессы кривится от дискомфорта и внезапно бледнеет.

— Нет? — улыбка Фиби становится шире. — Тогда я освежу твою память. Я была той, кто прошлым летом на Благотворительном вечере в Детской больнице застала тебя и некоего женатого джентльмена со спущенными штанами в заднем коридоре. Очень смело с вашей стороны, учитывая, что его жена находилась в соседней комнате, и всё такое.

— Я... я не понимаю, о чем ты говоришь, — огрызается Ванесса, хотя в её голосе нет настоящей убеждённости.

— О, я думаю, ты понимаешь. Вопиющее безбожие в общественном месте... такое девушка не забывает! — Фиби подходит ближе. — С другой стороны, полагаю, что такая стильная, хорошо воспитанная леди, как ты, думала, что она просто выполняет свои гражданские обязанности, поскольку он был городским чиновником и всё такое. Скажи, учитываются ли твои услуги в государственном бюджете?

Ванесса возмущенно фыркает, поворачивается и бросает на меня ещё один свирепый взгляд, а затем топает к выходу и исчезает. Я перевожу свой ошарашенный взгляд с двери на Фиби. Я более чем удивлена, как ей удалось уничтожить Ванессу несколькими небрежными словами.

— Это было слишком весело, — говорит она, подходя к раковине рядом с моей, в её глазах пляшут весёлые огоньки. — Я ненавижу эту девушку. Всегда не любила. Она прыгает от одного подходящего холостяка к другому, пытаясь вонзить в него свои когти. Месяц, когда она выбрала своим объектом моего старшего брата Паркера, был одним из худших периодов в моей жизни.

Мой мир замирает при упоминании её брата.

Моего брата.

Она издаёт звук отвращения.

— Она была как пиявка. Повсюду следовала за ним. Появилась в доме. Плавала в нашем бассейне в едва заметном бикини, висела на нём передо мной, называя его милым, малышом и бу-бу, бее! Какая уважающая себя девушка назовёт мужчину бу-бу?

— Какой уважающий себя мужчина позволит ей это?

Фиби усмехается.

— Только не Паркер. Он бросил её.

Я немного колеблюсь.

— Он… Он сейчас с кем-нибудь встречается?

— Зачем спрашиваешь? — её брови поднимаются. — Тебе интересно? Я думала, ты с Чейзом.

— Нет!

Я практически кричу, чувствуя себя неловко от предположения, что я кровосмесительно интересуюсь своим сводным братом.

— Я определённо с Чейзом. Просто... интересно.

Фиби пристально смотрит на меня.

— Извини, я немного покровительственная, когда дело касается Паркера. И нет, он ни с кем не встречается. Во всяком случае, ничего серьёзного. Я имею в виду, вряд ли можно назвать парад девиц, которые маршируют по его жизни свиданиями, так как ни одна из них не длится дольше нескольких ночей. Я люблю своего брата, но… его вкус в отношении женщин нуждается в серьёзной работе.

— Вы двое, кажется, близки.

Она кивает.

— Да, мама умерла, папа — крупный бизнесмен. Паркер фактически вырастил меня.

— Мне очень жаль… Я не знала.

— Да и откуда тебе знать? — она пожимает плечами. — На самом деле всё не так уж плохо. Это было бы чертовски близко к совершенству, если бы он не был таким чрезмерно заботливым. Он отпугивает большинство моих кавалеров задолго до того, как они заканчивают первую ночь.

— Но он позволил тебе поехать с Бреттом? — спрашиваю я, сморщив нос.

— Нет, его нет в стране, поэтому я воспользовалась случаем, — она смотрит на меня с минуту. — Тебе не нравится Бретт.

Я молчу, не желая обсуждать это с ней.

— Джемма?

Стоя там и глядя на меня своими яркими глазами, она выглядит такой юной. Такой невинной. И я знаю, что не несу за неё ответственности, что я, конечно, не её старшая сестра... но я не могу удержаться от попыток защитить её, даже если это не моё дело.

— Он просто... вызывает у меня плохие ощущения, — уклоняюсь я.

— Давай, девочка. Ты должна сказать что-то получше.

Я вздыхаю.

— Скажем так, Чейз рассказал мне несколько историй. И он не кажется мне самым приятным парнем на свете.

Она кивает.

— Ну, тогда хорошо, что он меня на самом деле не интересует.

— Разве нет?

— Нет, — на её лице медленно расплывается улыбка. — Но я надеюсь, что слух о том, что я была его парой, дойдёт до определённого человека.

Я громко смеюсь.

— Дай угадаю, до кого-то, кого твой брат не одобряет?

— Его лучший друг, — говорит она немного несчастно. — Я любила его, наверное, целую вечность. Но он отказывается видеть во мне что-либо, кроме младшей сестры.

— Значит, ты пытаешься заставить его ревновать?

— Да, — она глубоко вздыхает. — По словам моих друзей, это отличный мотиватор, а также один из единственных способов заставить мужчину увидеть, насколько он упрям.

— Я не знаю. Я сама новичок во всей этой истории со свиданиями.

Она встречается с моим взглядом в зеркале.

— У тебя всё хорошо. Лучше, чем хорошо. Ты видела, как Чейз смотрит на тебя?

Я краснею.

— Ванесса сошла с ума. И, вполне возможно, ей пора лечиться. Потому что этот мужчина смотрит на тебя так, словно никогда не выпускает из виду.

Я фыркаю.

— Вероятно, именно поэтому нам следует вернуться.

— Ты иди, а я собираюсь подправить макияж.

— Увидимся за столом.

— Эй, Джемма? — её голос останавливает меня как раз перед тем, как я подхожу к дверям, и я поворачиваюсь к ней лицом.

— Да?

— Я очень рада, что встретила тебя.

Моё сердце колотится в груди, и я начинаю возиться со своим ожерельем, вдавливая пальцы в золото с острыми краями, чтобы успокоиться.

— Я тоже.

— Может, как-нибудь пообедаем?

Может быть… если ты не возненавидишь меня после сегодняшнего вечера.

— С удовольствием.

— Хорошо, — в уголках её глаз появляются морщинки, когда она замечает кулон в моих руках. — Знаешь, а это забавно… У меня дома есть точно такой же кулон.

Я перестаю дышать.

— Он у меня уже целую вечность, — она пожимает плечами. — Думаю, это своего рода мой счастливый талисман.

Каковы шансы на это?

— В самом деле? — спрашиваю я срывающимся голосом.

Она кивает.

— Отец подарил его мне, когда я была маленькой. Он сказал, что когда ты держишь солнце у своего сердца, тени никогда не смогут приблизиться.

Моя рука падает с кулона, как будто металл обжёг меня.

Нет.

Ни за что.

Это ожерелье было подарком моей матери.

Не от него.

Не от отца, который никогда не хотел меня.

Не того отца, который назвал меня ошибкой.

Нет.

Всё теряет смысл, пока я стою и смотрю на неё, не в силах произнести ни единого слова, поскольку мой разум выходит из-под контроля. Я даже не пытаюсь ответить, я просто заставляю себя в последний раз улыбнуться, разворачиваюсь на каблуках и выскальзываю за дверь, не сказав больше ни слова. Кулон, который я ношу уже почти десять лет, тяжело висит у меня на шее, отяготившись тайнами. Моей матери, моего отца… Я уже едва могу следить за происходящим.

Мои пальцы зудят от желания сорвать его и выбросить, когда он с каждым моим шагом мягко покачивается на груди — ритмичные маленькие удары маятника лжи. Я подумываю о том, чтобы позвонить маме, потребовать ответов, которые я даже не уверена, что хочу услышать... но я не могу. Сейчас, в разгар торжества, я не могу вести этот разговор.

Моё сердце колотится почти так же быстро, как мысли в голове, пока я ошеломленно бреду по атриуму. Я почти возвращаюсь в бальный зал, когда замечаю парадные двери, ведущие на улицу.

Я замираю, глядя на них, столкнувшись с окончательным выбором.

Я могу сбежать.

Я могу приподнять платье и убежать в ночь, подальше от слов Ванессы, от кровной сестры, которую я никогда не смогу полюбить, от кулона, который теперь символизирует ложь длиною в жизнь.

Я могу это сделать.

Но я также убегу от Чейза.

И я не уверена, когда это произошло, я не уверена, как это произошло, но оставить его позади стало чем-то, с чем я абсолютно не могу жить.

И вот я упаковываю всю милую маленькую ложь, с которой прожила свою жизнь, в коробку на задворках своего сознания. Делаю глубокий вдох, расправляю плечи... и направляюсь в бальный зал. Потому что даже если мой мир превратился в место, которое я едва узнаю, даже если вообще ничего не имеет смысла, даже если я быстро погружаюсь в хаос…