ГЛАВА 18

ДЕТКА

Его уже давно нет.

Если точнее, то его нет так долго, что я забываю о вежливости и начинаю блуждать.

Я играю с пультом дистанционного управления камина, с радостью обнаружив, что ты можешь регулировать не только температуру и размер пламени, но и скорость, с которой оно танцует на решетке, и даже его цвет. Я переключаюсь с синего на красный, с оранжевого на зелёный, чувствуя себя четырёхлетним ребёнком, который научился заставлять автоматическое окно автомобиля подниматься и опускаться.

Круто.

Вернее жарко, ну… вы понимаете, что я имею в виду.

Оставив после своей игры с пультом весело танцующее пурпурное пламя, я обхожу бильярдный стол, затянутый войлоком, и достаю из карманов несколько тяжелых полосатых бильярдных шаров, на каждом из которых золотыми филигранными буквами выгравировано слово "КРОФТ". Немного чванливо, на мой взгляд, но, учитывая, что я никогда в жизни не играла в бильярд, я не из тех, кто может судить.

Я провожу кончиками пальцев по глянцевому дубовому столу, со смутным любопытством размышляя, был ли у Чейза когда-нибудь званый ужин с достаточным количеством гостей, чтобы заполнить все шестнадцать мест. Вероятно, это не семейное собрание Крофтов, это уж точно.

Наконец, я добираюсь до книжных полок, которые с самого начала, если быть честной, были моей истинной целью, и начинаю шурудить его коллекцию. Она обширна, от классики до современной литературы, от поэзии до научной литературы. Книги по деловой практике стоят рядом с томами по средневековой стрельбе из лука, тонкие путеводители красуются рядом с глянцевыми книгами по фотографии. В их размещении нет ни рифмы, ни причины, и это вызывает во мне радостный трепет, стеллажи точь-в-точь как мои собственные беспорядочные, неорганизованные, но самые любимые полки в моей квартире, хотя я почти уверена, что он заплатил за них больше, чем двадцать долларов, которые я потратила на блошином рынке в прошлом году.

Я мягко веду пальцами, поглаживая корешки с благоговением, которое приберегаю только для истинной любви моей жизни — слова и произведения искусства. Долгое время я была в полном восторге, вытаскивала тома, просматривала их обложки, вдыхала их запах. Есть ли на земле что-нибудь, что пахнет так же хорошо, как страницы книги, новой или старой?

Клянусь, они должны разливать этот аромат по бутылкам и продавать его как духи.

Через несколько минут я, наконец, нахожу то, что ищу, тонкий, грязно-белый том с потрескавшимся корешком и ярко-красными буквами.

Сунь-Цзы.

Ухмыляясь, я достаю его, открываю первую страницу и направляюсь к удобному креслу у окна. Я так поглощена, что едва слышу, как на маленьком столике слева от меня звонит телефон. Я подпрыгиваю примерно на тридцать сантиметров в воздух, когда включается автоответчик на стационарном телефоне, и из динамика раздаётся знойный, безошибочно женский, и безошибочно знакомый, голос.

— Чейз, детка, это Ванесса.

Я всё ещё полностью поглощена этим звуком. Этот голос — тот же самый, который я слышала сегодня утром в галерее, шипящий на меня из идеального рта блондинки. Во всей этой драме с Бреттом я совершенно забыла о ней, и о том, что может означать её присутствие в жизни Чейза.

Быстрый взгляд за спину подтверждает, что он всё ещё заперт в своём кабинете, в муках делового звонка.

— Почему ты мне не позвонил? — продолжает блондинка, звуча более прилипчиво, чем пластиковая обёртка. — Ты вернулся в город на несколько недель. Я давно ждала звонка.

Очевидно, она не приберегает этот стервозный тон для обращения к совершенно незнакомым людям, она так же нахальна, разговаривая с автоответчиками.

— Ты же знаешь, я не люблю ждать.

Я не очень хорошо знаю Чейза, но очень трудно представить, что он будет встречаться с такой плаксой. Кроме того, она только что сказала, что он ей не звонил... так что, может быть, они просто друзья, или он бросил её, и она не может отпустить.

Честно говоря, для меня не должно иметь значения, кто эта женщина, потому что мы с Чейзом не вместе, или что-то в этом роде.

Мне должно быть по барабану.

Но всё же меня это цепляет.

— Я скучаю по тебе, детка, — она понижает голос, делая его ещё более соблазнительным

Ладно, может быть, она вовсе и не скулит.

Может быть, она говорит точно так же, как выглядит, высокая и худая, с множеством волос и идеальной кожей.

Чёрт.

— Я не должна была преследовать тебя, Чейз, — шепчет она.

Умная.

— Ну, послушай, детка, я же твоя невеста, — фыркает она. — Разве я не заслуживаю лучшего?

Каждый мускул в моём теле становится абсолютно неподвижным.

— Подумай об этом, детка, — произносит она, а затем щелкает влажным, причмокивающим губами "чмок!".

Книга в моих руках падает на пол, пока я слушаю звук помех на линии, стараясь не блевать, когда все мои страхи, что Чейз Крофт такой же, как и любой другой крысиный ублюдок в моей жизни, сбываются, поражая меня одним быстрым ударом в живот.

Все эти глупые, полные надежды бабочки, роящиеся в моём животе, умирают при ударе.

* * *

Я ни о чём не думаю.

Я просто хватаю свою сумочку с кофейного столика, на котором её оставила, и убегаю, решив не анализировать чувства крайнего разочарования и сожаления, текущие по моим венам. Прислонившись спиной к стене лифта, я держу глаза закрытыми всё время, пока спускаюсь на первый этаж, стараясь не вспоминать ещё одну поездку на лифте, состоявшуюся всего час назад, которая закончилась тем, что я ногами обхватила талию Чейза, а он запустил язык в мой рот.

Он худший из них всех.

Хуже моего отца.

Хуже, чем плевательницы третьего класса.

Хуже, чем Крысиный Ублюдок-Ральф.

Он — Король Крысиных Ублюдков.

От этой мысли мне хочется плакать.

Как только двери лифта пентхауса открываются, я убегаю. Мне не требуется много времени, чтобы найти дорогу через лабиринт коридоров с мраморным полом в главный вестибюль. Я замечаю ряд общественных лифтов, на которых я ездила в последний раз, когда была здесь, и знаю, что побег близок.

Тридцать секунд спустя я пролетаю мимо стойки охраны, пробираюсь сквозь толпу пассажиров, выходящих из здания по пути домой на ночь, и вырываюсь из вращающейся стеклянной двери на тротуар. Я делаю глоток влажного вечернего воздуха, первый настоящий вдох за последние несколько минут, и говорю себе, что всё будет хорошо.

В течение крошечного промежутка времени я не чувствую ничего, кроме сладкого, безмятежного облегчения.

А потом начинаются вспышки фотоаппарата.

* * *

— Насколько всё плохо?

— Это...

— Подожди! — вставляю я, крепко прижимая руки к глазам, чтобы не видеть лица Шелби. Или экран её компьютера. — Соври мне.

— Всё не так уж плохо, Джем.

— В самом деле? — спрашиваю я с надеждой в голосе.

— Нет, не совсем. Ты просила меня солгать тебе, помнишь? Плохо. Ну, очень плохо.

Я падаю на диван Шелби, затхлый, беспружинный, неудобный предмет, который, как она клянется, является антиквариатом, и громко стону. Слава богу, она была дома, когда я приехала. Будучи внештатным графическим дизайнером, она сама зарабатывает себе на жизнь и чаще всего проводит дни вне недавно отремонтированного дома среднего размера, который Пол купил для неё в пригороде четыре года назад, занимаясь пилатесом, кроссфитом, горячей йогой или бог знает какой другой пыткой.

Однажды, когда она потащила меня с собой в спортзал, я провела сорок минут, флиртуя с личным тренером по имени Дрейк и подпрыгивая на тренировочных мячах, как пятилетний ребенок, в то время как она делала миллион хрустов с такой решимостью, что можно было подумать, что над ней стоит сержант-инструктор. Она даже не запыхалась. Что касается меня, я так и не получила номер Дрейка, несмотря на некоторые из моих лучших движений, включая (но не ограничиваясь этим) взмахи волосами и кокетливые улыбки, и у меня не появилось другого шанса, так как Шелби больше никогда не приглашала меня в спортзал.

Шокирует, я знаю.

— Это катастрофа, — бормочу я.

— Да, — у неё практически кружится голова. — Есть много твоих фотографий (слава богу, у тебя был хороший день... ты с прической) и все они имеют восхитительные заголовки, такие как "ПОСЛЕОБЕДЕННОЕ НАСЛАЖДЕНИЕ" и "ДЖЕММУ САММЕРС ЗАМЕТИЛИ, ПОКИДАЮЩЕЙ "КРОФТ ИНДАСТРИЗ". Это потрясающе.

— Шелби!

— Что?

— В этом нет ничего потрясающего. Я чуть не ослепла от вспышек камер у башни Крофт, я ударилась ногой о пожарный гидрант, убегая от толпы репортёров, и таксист, которого мне еле-еле удалось окликнуть, взял с меня двойную плату, потому что я заставила его проделать долгий путь сюда, чтобы за мной не следили, — я вздыхаю. — История едва утихла, папарацци только начали оставлять меня в покое. И на тебе…

— Теперь они точно знают о твоём помпезном романе с миллиардером!

Я приоткрываю глаза и смотрю на неё.

— Это не роман. Мы едва знаем друг друга.

— Ты целовалась, — замечает Шелби. — Дважды.

Я краснею.

— На самом деле…

— О, Боже! Не дважды? — она пищит. — То есть больше, чем два раза?

Я снова стону и снова закрываю глаза рукой.

— Ты что-то от меня скрываешь, сучка! — Шелби хватает меня за руку и отводит её от лица. — Пролей это, как стакан молока.

Я смотрю на неё.

— Люди так не говорят.

— Я говорю так.

— Ну, это не выражение.

— Спроси меня, насколько это меня волнует, — требует она. — Не хочешь спросить? Тогда выкладывай!

Со вздохом я рассказываю ей о поездке в офис Бретта, о том, как Чейз вытащил меня оттуда, и о поездке на лифте, не вдаваясь в подробности о том, что, по-видимому, Бретт — отъявленный сумасшедший. Когда я описываю поцелуй в лифте, она мечтательно вздыхает и начинает таять. К тому времени, как я добираюсь до части о нежном легком поцелуе в квартире Чейза, она практически растворяется в луже эстрогена на диване рядом со мной.

— О, Боже, — выдыхает она, не сводя с меня глаз. — У ТЕБЯ СОВЕРШЕННО БЕЗВКУСНЫЙ РОМАН С МИЛЛИАРДЕРОМ!