Глава 46. Если начать все сначала, пожалеешь ли ты об этом?
Уровни их боевых искусств кардинально различались. Более того, с момента, как Шэнь Цяо узнал, что Янь Уши подсадил в него демоническое ядро, внутри мужчины тлел пожар возмущения, норовя вот-вот разрушить его фундамент. Преимущество упреждающего удара было потеряно. Силой подавленное, яркое и бездонное пламя Блеска меча обратилось тусклым свечением, подобно искре жизни Шэнь Цяо, готовой погаснуть в любую минуту под порывом ветра.
Пусть Сан Цзинсина поначалу удивила собственная ошибочная расценка Шэнь Цяо, потрясение его продлилось недолго. Видя неустойчивое состояние Шэнь Цяо, он рассмеялся:
— Похоже, слухи не врут. Ты действительно утратил большую часть боевых навыков. Удивительно, почему Янь Уши просто не поглотил то, что в тебе осталось, и вместо этого вручил мне.
Разговор, однако, не отменял его атаки. Куда бы он ни направлял «Ладони Ветра», внутренняя ци обретала смутные очертания дракона. Дракона вовсе не дружелюбного на вид, а свирепо бросающегося на Шэнь Цяо с широко раскрытой пастью!
Сан Цзинсин не планировал пока убивать Шэнь Цяо, поэтому действовал не в полную силу, использовав около восьмидесяти процентов боевой мощи — даже если бы в итоге все меридианы и конечности Шэнь Цяо пришли в непригодность, его бы все равно хватило на один раунд игры с Сан Цзинсином.
Разъяренный дракон закрыл собой все небо, не давая проникнуть даже полоске лунного света. В такой кромешной темноте нельзя было разглядеть ни тени деревьев, оставалось только слышать шелест листьев, заунывно кричащих в буре.
Но ревущий дракон был вынужден прервать полет.
Поскольку изнутри Шэнь Цяо внезапно вырвалась мощная волна энергии — настолько яркая и ослепительная, точно огонек, осветив самую темную ночь.
«Огонек» быстро разрастался, становясь все больше и больше. Жаждущий крови дракон оказался мгновенно поглощен его энергией и обращен в ничто.
Сан Цзинсин даже не успел опомниться. Переменившись в лице, он с силой развернулся в воздухе, готовясь отступить.
Однако было слишком поздно. Шэнь Цяо вскочил на ноги и с помощью Шаньхэ Тунбэй нанес сокрушительный удар.
Его атака не содержала в себе ни причудливой техники, ни глубокого хода. Обыкновенный взмах — и силуэт Шэнь Цяо, дрейфующий на ветру, как лист бумаги, но в то же время непоколебимый, как гора Тайшань, явился пред Сан Цзинсином с почти невозможной скоростью.
По спине Сан Цзинсина пробежал холодок, будто кто-то вылил ему на сердце ушат ледяной воды.
Однако он не был Хо Сицзином и смерть Хо Сицзина ни за что бы не повторилась с ним.
Одной пятерней он ударил по направлению Шэнь Цяо, в то время как другой схватился за запястье чужой руки, в которой держали меч.
Но это оказалось бесполезно. Сан Цзинсин ощутил острую боль в руке, будто ее разламывали на части. Внутренняя ци, защищающая его тело, казалось, потеряла всякую эффективность. Он даже чувствовал, как с ладоней сдираются кожа и мясо кусочек за кусочком.
Выражение его лица резко переменилось, наконец явив следы ужаса и недоверия. Он уставился на Шэнь Цяо как на сумасшедшего.
— Ты уничтожил собственные основы?!
Фундамент, несомненно, был тем, чем мастера боевых искусств дорожили больше всего.
Неподдельный, он по крупицам накапливался за годы неустанной практики с самого детства человека.
Фундаментом Шэнь Цяо было его даосское ядро. Теперь, уничтожив его, он был полон решимости забрать вместе с собой и Сан Цзинсина.
Несмотря на то, что Сан Цзинсин сильнее него в плане боевых искусств, в случае продолжения боя, при таком раскладе у старейшины нет и шанса на спасение, если, конечно, он тоже не готов пойти на уничтожение собственных основ.
Разумеется, Сан Цзинсин не был готов к такому, поэтому избрал путь отступления.
Но даже в этом случае истинная ци, исходящая из тела Шэнь Цяо, уже полностью разъела обе ладони Сан Цзинсина, не оставив ему ничего, кроме груды растерзанной плоти и невыносимой боли.
Он сумасшедший!
Воистину безумец!
Сан Цзинсин стиснул зубы, не желая до конца признавать поражение. Однако из-за этой незначительной заминки колоссальный импульс, порожденный саморазрушением противника, уже прорвался сквозь его внутреннюю ци. Блеск меча оставил на его груди глубокий порез, пронзив до самых костей.
Сан Цзинсин не сдержал крика. Без дальнейших колебаний он развернулся и пустился прочь.
Однако позади него яростное и ослепительное «Стремление Меча» уже окутало небо, опускаясь на землю.
***
— Учитель! Учитель! Только что движения А-Юя и А-Ина в завершающем ходе «Синих Волн» отличались от того, чему вы нас учили. Почему вы их не исправили?
— Потому что «острие меча, направленное вверх» — расплывчатая формулировка. Нет установленного правила, определяющего, следует ли поднимать меч на цунь или два. А-Цяо, то же самое касается тренировок и поведения — не стоит придерживаться правил слишком педантично, это только ограничит твой кругозор.
Ребенок был завернут во множество слоев одежды, из-за чего с трудом держался на ногах прямо, но он все равно упорно пытался ухватиться за полы халата высокой фигуры перед собой. Может, он и не совсем понял сказанное, зато лицо его было преисполнено восхищения и привязанности.
Заметив это, мужчина, за которого держались мертвой хваткой, улыбнулся и наклонился, чтобы поднять мальчика на руки, после чего продолжил:
— В этом мире много людей: как хороших, так и плохих. Но еще больше людей, которых нельзя просто классифицировать как "хороших" или "плохих". Их образ мыслей может отличаться от твоего, избранный ими путь может быть не таким, как твой. Прямо как в случае с Юй Аем и Юань Инем — один и тот же набор искусств меча выглядит немного иначе в руках разных людей. Не отвергай других только потому, что они не похожи на тебя. Подобно тому, как океан вмещает сотню рек, так и широкая душа способна вместить многое [1]. То же и с занятиями боевых искусств. У людей с ограниченным кругозором завязаны руки. Даже если они достигнут вершины, то не пробудут там долго.
[1] 海纳百川，有容乃大 (hǎi nà bǎi chuān yǒu róng nǎi dà) — обр. иметь широкую душу, быть терпимым и снисходительным в отношении к людям.
— Как же я? Я хороший человек или плохой? — Черные и ясные круглые глаза отражали образ самого близкого ему человека.
Его тут же погладили по волосам. Чужая ладонь была сухой и мягкой, как солнечный свет, разливающийся теплом по его телу.
— А наш А-Цяо — самый милый.
Ребенок смутился, но не сдержал довольной счастливой улыбки.
Внезапно тепло исчезло. Окружающий пейзаж в один миг разбился вдребезги, забрав и державшего его на руках человека.
Он по-прежнему был на вершине Сюаньду.
Когда я только посадил иву на южном берегу реки Хан, ее ветви нежно покачивались на ветру. Теперь она увяла, листья ее опали — взгляд на берега отныне только вгоняет в грусть.
Даже пейзаж меняется с течением времени, что уж говорить о людях.
Мальчишка, что раньше гонялся за ним, настаивая на том, чтобы Шэнь Цяо называл его шисюном, вырос и стал одного с ним роста. Стоя перед Шэнь Цяо, он с горечью вопрошал: «Шисюн, никто добровольно не станет обрекать себя на одиночество. Вершина Сюаньду — первый даосский орден Поднебесной, ему по силам поддерживать просвещённого государя, распространяя влияние даосской школы по всему свету. Так отчего мы должны упрямо прятаться глубоко в горах, как те отшельники? Почти все в ордене думают так же, кроме тебя. Это ты слишком наивен!»
Так ли это? Неужели он действительно слишком наивен?
Все, чего он хотел, — это сохранить участок земли, оставленный ему наставником и предыдущими главами ордена, и уберечь собратьев и сестер по учению от огня войны, держась вдали от закулисных интриг мира боевых искусств.
Он ошибся?
«Да, ты ошибся, — однажды сказали ему. — Ошибся, потому что недостаточно хорошо понимаешь людей. Полагаешь, что все лишены желаний и стремлений, как ты? Люди по природе своей злы. Какими бы глубокими ни были ваши отношения, если встанешь у них на пути, тебя устранят без каких-либо колебаний. Ты все еще не осознал это?»
«Столь доверчивые и наивные люди, как ты, обречены прожить недолго. Без вершины Сюаньду, без ореола Ци Фэнгэ, ты — пустое место».
«Этому почтенному не нужен друг. Единственный, кто способен быть со мной на равных — достойный соперник».
«Ты уничтожил собственные основы? Решил сжечь все мосты? Ты, должно быть, сошел с ума!»
Все воспоминания и голоса внезапно исчезли после этих слов.
Казалось, все вернулось к самому началу.
Тело пронзила острая боль, настолько сильная, что, казалось, будто кто-то выпиливал его кости тупым ножом или словно тысячи муравьев пытались забраться под плоть. Шэнь Цяо всегда считал, что у него высокий уровень выносливости, но в этот момент изнывал от желания издать протяжный стон. Закричать, дать волю слезам, вплоть до того, чтобы схватиться за меч и пронзить собственное сердце, — лишь бы прекратить безграничную агонию.
Однако то, что ему казалось криком и воплями, было не более чем писк комара для чужих ушей.
— Господин Шэнь, вы очнулись?
Голос был очень тихим и едва различимым, доносимый словно издалека.
На самом же деле говорили практически у самого уха Шэнь Цяо. Просто в нынешнем состоянии ему было трудно ясно слышать.
Он всеми силами хотел откликнуться, но в итоге смог только пошевелить пальцем.
Это не осталось незамеченным.
— Господин Шэнь, вы ведь слышите меня? Тогда позвольте мне говорить. Можете просто слушать. Если слышите, пожалуйста, пошевелите пальцами.
Шэнь Цяо тотчас подал знак.
Он узнал голос говорящего. Это был прислужник из монастыря Белого Дракона, самый юный ученик настоятеля — Ши У.
Как и ожидалось, тот сказал:
— Я Ши У. Два дня назад я наткнулся на вас, когда собирал снадобья в горах. Вы прятались в пещере. Ваше тело было ледяным с головы до пят, а сами вы едва дышали. Это так сильно напугало меня. Я бы не смог перенести вас сам, поэтому мне пришлось вернуться и попросить шифу о помощи.