— Я люблю в тебе все, мой маленький сияющий шпион. — Он поворачивает руку, переплетая свои пальцы с моими.

— Даже мою курточку?

— Особенно, — он делает неглубокий вдох, — особенно твою курточку, mila moya.

Я больше не могу сдерживать слезы, и я позволяю им упасть.

— Я люблю тебя, Драго.

Слабая улыбка растягивает его губы.

— Я знаю.

Его рука скользит по моей руке к шее и притягивает меня к себе, чтобы прошептать рядом с моим ухом.

— Я влюбился в тебя, в тот момент, когда увидел тебя в том ужасном золотом сверкающем комбинезоне.

Я закрываю глаза и прижимаюсь губами к его губам.

— Пожалуйста, не оставляй меня.

Машина с визгом останавливается. Двери распахиваются, и люди в медицинских халатах поднимают Драго, укладывая его на каталку. Когда я выбираюсь из машины, они уже врываются через раздвижные двери больницы.

Мои глаза прикованы к их удаляющимся спинам, когда я бегу, бегу вслед за ними и за своим мужем. Я не выпускаю его из виду.

* * *

Прижав окровавленные ладони к стеклу, я смотрю на врачей и медсестер, собравшихся вокруг операционного стола. Одна из медсестер настаивала на том, чтобы я осталась в приемной, но я сказала ей, что убью любого, кто попытается оторвать меня от моего мужа. Должно быть, она поверила, потому что вскоре меня проводили в эту маленькую комнату для наблюдения. Это было несколько часов назад.

— С ним все будет хорошо, — говорит рядом со мной женский голос.

— Вы не можете этого знать, — пролепетала я, не обращая внимания на собеседницу.

— Поверьте мне. У моей тещи больше опыта работы с огнестрельными ранениями, чем у всего отделения неотложной помощи нью-йоркской больницы. — Она постукивает ногтем по стеклу окна. — Я про ту стильную даму, которая сейчас находится по локоть в груди вашего мужа. Илария.

Я бросаю быстрый взгляд на женщину рядом со мной. Милен Аджелло. Жена дона.

— На прошлой неделе я видела, как она голыми руками выковыривала пулю из бедра Пьетро, — продолжает она. — Иногда я просто чертовски ненавижу эту жизнь, понимаешь?

— Но ты все равно вышла замуж за нашего дона, — говорю я, возвращаясь к наблюдению за происходящим в операционной.

— Да, но он вроде как угрожал начать войну, если я этого не сделаю. — Тон Милен серьезен, но в отражении стекла я вижу, как ее губы изгибаются в улыбке. — Если бы я тогда не была на него чертовски зла, я могла бы подумать, что это романтично.

Мне трудно представить, чтобы Сальваторе Аджелло можно было назвать романтичным. Это все равно, что назвать гильотину восхитительной.

— Становится ли когда-нибудь легче? Постоянный страх? Что случится что-то плохое? — спрашиваю я.

— Нет. Не совсем. — Она обхватывает пальцами мое предплечье и слегка сжимает. — Вот как это бывает, когда ты влюбляешься в опасного мужчину.

Мы оба смотрим в операционную. Они, должно быть, заканчивают работу. Бешеный темп и срочность, охватившие палату в начале операции, ослабли, и я решила, что это хороший знак.

— Хочешь, я найду тебе сменную одежду? — Еще одно сжатие моей руки. — Ты вся в крови.

— Я попрошу Йована принести мне что-нибудь, — говорю я, не отрывая взгляда от Драго. Когда вокруг него так много медицинского персонала, я могу лишь мельком увидеть его руку и ноги.

Милен уходит, ее удаляющиеся шаги эхом разносятся по коридору. В операционной мать дона отходит от операционного стола, снимает синий хирургический халат и перчатки и бросает их в мусорный бак. Затем она снимает маску и обращается к медсестре, стоящей рядом с ней.

Когда Илария поднимает глаза, наши взгляды встречаются через окно. На безупречном в чистом стекле — отпечатки моих рук. Кровь моего мужа. Ее так много.

Когда Илария выходит из палаты и направляется в мою сторону, паника, которую я тщательно контролировала, нарастает. Я делаю шаг назад и пытаюсь успокоить сердцебиение, когда она открывает дверь в комнату для наблюдения.

Я задерживаю дыхание.

— Он будет жить.

Мои легкие расширяются, когда я вдыхаю. Первый настоящий вдох за последние четыре часа. Илария говорит что-то еще — подробности о том, что было сделано во время операции, и о том, что ожидается в процессе восстановления, — но я едва слышу это, поскольку в моем мозгу повторяются только три слова.

Он будет жить.