И тут он отстраняется.

Инстинкт побуждает меня резко выпрямиться и схватить его за волосы, чтобы удержать на месте. Он приподнимает подбородок, в ложбинке которого блестят мои соки, и встречает мой безумный взгляд.

— Да?

Я свирепо смотрю на него, едва в состоянии думать из-за возбуждения в моей киске. Его дыхание замедляется с каждой секундой тишины, а в глазах появляется вызов.

— Ты что-то хочешь сказать, Пенелопа? — хрипло говорит он.

Да. Я хочу умолять его не останавливаться. Я хочу умолять его подбросить монетку еще раз и надеяться, что выиграю еще один раунд. Но ничто из этого не сорвется с моих губ без приставленного к моей голове пистолета. Потому что все это требует попрошайничества. Он и так уже выигрывает: ради всего святого, я голая по пояс лежу на его столе.

Мне нужно уравнять шансы.

Может быть, это похоть сводит меня с ума, а может быть, мне горько от того, что он украл у меня два оргазма в течение двадцати четырех часов, поэтому я делаю то, что он сделал со мной.

Его пристальный взгляд следит за моей рукой, когда я выпутываю ее из его волос и провожу по лобку. Я прижимаюсь к своей киске. Осознание медленно проносится по его лицу, уничтожая весь триумф в глубине его глаз. Когда я ввожу в себя два пальца, смущающий хлюпающий звук привлекает внимание к моей влажности, он сжимает внутреннюю сторону моего бедра и зачарованно наблюдает.

— Пенелопа...

— Ты плохой мужчина, Рафаэль, — говорю я, погружая пальцы глубже в свою киску. — А ты знаешь, что случается с плохими мужчинами?

Его плечи напрягаются, и, выровняв дыхание, он неохотно поднимает глаза на меня. Узнав свои собственные слова, сказанные прошлой ночью, на его губах появляется демоническая ухмылка.

Он знает, что его ждет.

Он не отталкивает меня, когда я кладу свободную руку на его шею. Не дергает головой, когда я вынимаю два пальца из киски и медленно растираю свои соки по его нижней губе.

Его гортанный стон охлаждает мои костяшки пальцев, когда я покрываю его рот своей влагой. Господи, я больше никогда не смогу смотреть в зеркало и пытаться убедить себя, что я леди. Это так по-животному. Так развратно. Только безумная похоть и злопамятство могли толкнуть человека на такой поступок.

— Они никогда не побеждают, — шепчу я.

Сверкнув кольцом с цитрином, он хватает меня за запястье, останавливая мои движения, когда я снова провожу пальцем по его нижней губе. Он удерживает меня на месте, а затем с ленивым, полуприкрытым взглядом наблюдает за мной, засовывая мои пальцы себе в рот, высасывая все мои соки дочиста.

В беспамятстве я издаю стон при виде этого зрелища. Он выглядит так же развратно, как я себя чувствую. Словно сшитое на заказ платье, золото и идеальная стрижка уже не в силах скрыть живущего внутри монстра. Как только он дочиста облизывает мои пальцы, он захватывает нижнюю губу ртом и разглаживает перед своих брюк.

— Возвращайся к работе, Пенелопа.

Хотя его лицо ничего не выражает, в его тоне звучит почти поражение. Кажется, я выиграла эту игру. Не так ли?

Или, может быть, мы оба просто неудачники.

Как бы то ни было, я не протестую. Если я сейчас же не выберусь из темноты этого кабинета, боюсь, больше никогда не увижу свет. Сердце и клитор бьются в бешеном ритме, я сползаю со стола и поднимаю брюки.

Мой взгляд падает на кулак Рафаэля, прижатый к бедру. Из-под него выглядывает край моих кружевных трусиков.

— Могу я...?

Его хватка усиливается.

— Нет.

Я поднимаю взгляд на него.

— Теперь они мои.

Опьянение захлестывает меня, сметая все язвительные реплики. Вместо этого я натягиваю брюки, без трусиков, зная, что влага между бедер останется со мной до конца смены.

На нетвердых ногах я двигаюсь к двери, стараясь не оглядываться, потому что не уверена, что смогу справиться с тем, что увижу за столом.

Выйдя на освещенный мост, я прерывисто выдыхаю.

Позади меня закрывается дверь кабинета.

На два оборота.