ЛЕЙЛА

Роудан, возможно, самый приятный инопланетянин, которого я встречала до сих пор, думаю я, торопливо снимая одежду, чтобы вымыться губкой. Он пытается заботиться обо мне, как Хассен, но, в отличие от Хассена, я не получаю от него странных ощущений. С Хассеном каждый раз, когда он подавал мне еду или питье, я почти чувствовала, как происходит мысленный подсчет, например: «если я заставлю ее поесть еще четыре раза, тогда она захочет быть моей девушкой». С Роуданом у меня вообще нет такого чувства. Он кажется милым. Я могу быть предвзятой, потому что он не властный, но, да. Он мне нравится.

Моя меховая одежда все еще воняет пещерой йети, и вонь становится невыносимой. Я бросаю их в кучу, и запах немного ослабевает. Я не знаю, как долго его не будет, поэтому решаю, что мне нужно поторопиться. Мыла нет, поэтому я довольствуюсь тем, что брызгаю теплой водой на кожу и тру ее оторванными лоскутами своей ночной рубашки, чтобы смыть большую часть грязи. Я также быстро ополаскиваю свои жирные волосы. К тому времени, когда я чувствую себя чистой и больше не чувствую запаха йети на своей коже, вода почти закончилась, и я дрожу, несмотря на тепло пещеры.

Я бросаю взгляд на свои сброшенные меха и понимаю, что мне больше нечего надеть. Это угнетает. Я раздумываю над тем, чтобы надеть их обратно, но не могу заставить себя сделать это. Я, вероятно, пошлю неверные сигналы, если Роудан вернется, а я буду голой, но на самом деле, я не думаю, что он воспринял бы это как приглашение, как Хассен.

Я собираюсь забраться в постель голышом, когда замечаю, что на земле рядом с кроватью лежит свежая, аккуратно сложенная туника. Я беру ее в руки, изучая. Она явно сшита вручную, с глубоким открытым воротом, украшенным кружевами, и рукавами, отороченными мехом. На подоле есть намек на более темный декоративный мех, и я с любопытством провожу по нему рукой. Стежки неровные, но кажутся узорчатыми, как рисунок. Ясно, что в это вложено много труда и любви — он оставил это для меня или сделал это для меня?

Я натягиваю тунику через голову и сдерживаю смех. Это определенно не было создано для человеческого телосложения. Вырез опускается практически до моего пупка, а рукава свисают далеко ниже ладоней, пушистый подол длиной до икр. Оно должно быть на нем длиной до бедер, решаю я и закатываю рукава. К тому времени, как я зашнуровываю воротник достаточно высоко для приличия, ширма над входом в пещеру сдвигается, и Роудан заглядывает внутрь. В его глазах вопросительный взгляд.

Я киваю и жестом приглашаю его войти.

Он входит и кладет свое оружие на землю, затем закрепляет экран. Я забираюсь обратно в постель, где хорошо и тепло, и натягиваю одеяло на колени. Теперь, когда он вернулся, моя грудь снова чувствует себя странно и вибрирует, что так странно. Хотя мне нравится видеть, как он возвращается. Что-то в нем наполняет меня удовольствием, и я сжимаю бедра вместе только для того, чтобы осознать, что я мокрая и скользкая между ними.

Хм.

Я плотнее прижимаю одеяло к телу, молча желая, чтобы мои соски перестали покалывать. Вау, не слишком ли неподходящее время, тело? Я понятия не имею, почему я так реагирую. Я имею в виду, он мне нравится, но я не знаю, нравится ли он мне настолько, чтобы думать о том, чтобы схватить его за рога и…

Дрожь пробегает по мне. Ладно, может быть, он мне действительно нравится настолько, чтобы думать о таких вещах. Что странно. Может быть, я мурлыкаю, потому что счастлива. Я похлопываю себя по груди и смотрю на него.

— Что это? — спрашиваю я.

Он что-то говорит, а затем постукивает себя по груди.

Я качаю головой. Я этого не расслышала.

Он повторяет это еще три раза, и каждый раз я все еще не понимаю. В четвертый раз он хмурится и думает, затем говорит:

— Песня?

Ладно, думаю, я поняла эту часть. Должно быть, это часть кха-и-и.

— Песня кха-и?

Он кивает, улыбаясь.

Я улыбаюсь в ответ. Я даже не возражаю против вспышек клыков, которые он показывает сейчас. Они похожи на его рога и хвост — они делают его другим, но это не значит, что он монстр. Я похлопываю по тунике спереди, и мне приятно, когда он делает знак «спасибо» на ASL. Это я должна сказать «спасибо», но смысл ясен, и я рада, что он пытается общаться со мной. Мои бедра снова покалывает, и я крепко сжимаю их, сопротивляясь желанию скользнуть руками между ног. Я чувствую себя очень неловко и раскрасневшейся, как слабоумная девственница, которой я и являюсь. Мне двадцать два, и у большинства девушек моего возраста был по крайней мере один любовник, но я всегда была намного застенчивее большинства. Я даже с трудом могу вспомнить, когда парень в последний раз целовал меня. Сидеть здесь перед полуодетым инопланетянином, от которого у меня становится мокро между ног без всякой причины? Я полностью ощущаю каждую минуту, каждый час, каждую секунду своей девственности.

Особенно когда он подходит и садится напротив меня. Кажется, я не могу перестать краснеть. Он смотрит на меня с сосредоточенной интенсивностью, которая говорит мне, что я, вероятно, не единственная, кто испытывает супер-возбуждение, что еще более неловко. Он берет одну из пушистых подушек и кладет ее себе на колени, а затем проводит по ней пальцами, а затем указывает на меня. О чем он спрашивает?

Я жестом прошу его показать мне еще раз.

Он указывает на меня, а затем снова делает шагающее движение, а затем что-то говорит. О. Хассен. Он хочет знать, почему я ушла от Хассена.

Я поджимаю губы, пытаясь придумать лучший способ описать то, что я чувствовала. Жестом руки невозможно адекватно передать что-либо, и он знает только несколько знаков.

— Он заставил меня почувствовать себя в опасности. Слишком пристально наблюдал. Как будто хотел, чтобы я стала его женой или что-то в этом роде. Я боялась, что он перестанет просить и начнет требовать. — Я жестикулирую слова так же хорошо, как и произношу их, просто потому, что это успокаивает.

Выражение его лица становится грозовым от гнева, и он ерзает на своем месте, как будто одна мысль о том, что Хассен может быть назойливым, заставляет его нервничать. Он поднимает нож, который я оставила лежать на земле, и вкладывает его обратно мне в руку, рукояткой вперед. Он на минуту задумывается, подняв руки в воздух, как будто пытается придумать правильный жест. Затем он сжимает кулак и кивает. «В безопасности», — произносит он одними губами, затем указывает на себя.

Если бы это был Хассен? Я бы точно посмеялась при мысли о том, что он объявит, что с ним безопасно. Но это Роудан. Он просто другой во всех отношениях.

— Я знаю, Роудан. И спасибо тебе.

Его губы подергиваются.

— Роудан, — говорит он.

— Роудан, — услужливо повторяю я. — Разве это не твое имя? — Я постукиваю себя по груди. — Лейла. — Затем я протягиваю руку вперед и постукиваю его по груди. — Роудан.

И о боже, мне не следовало прикасаться к нему. Его кожа бархатисто-мягкая под моими кончиками пальцев, и мне приходится бороться с желанием прикоснуться к нему снова. Мурлыкающая вибрация в моей груди усиливается, и мои соски снова напрягаются. Чёрт побери. Мысленная заметка для себя: больше никаких прикосновений к нему. На этом пути кроется опасность.

Но если он и замечает, как я выбита из колеи, то ничего не говорит. Он похлопывает меня по плечу, и я наблюдаю, как двигается его язык, когда он произносит мое имя. Ле-ла. Затем он постукивает по себе и произносит одними губами свое собственное имя.

По-моему, это похоже на Роудана. Я снова произношу его имя.

Он качает головой.

— Мне жаль, — выпаливаю я вслух. — Чтение по губам — неточная наука, потому что многое зависит от того, как рот двигается с языком, и я не улавливаю нюансов. Я...

Я замолкаю, когда он берет мою руку в свою и прижимает мои пальцы к своему рту. Он теплый. Черт возьми, он такой чертовски теплый. Я чувствую, как мои пальцы, которые всегда немного холодны здесь, на этой Ледяной планете, будто трутся о бархатистую грелку. Боже. Я хотела бы прикоснуться ко всему его телу.

И тогда, конечно, я краснею от этой мысли и снова крепко сжимаю бедра.

Его губы шевелятся, и я понимаю, что он произносит свое имя. Значит, для него важно, чтобы я правильно запомнила его имя. Хорошо. Я сосредотачиваюсь на его рте и на том, как он движется под моими пальцами, но все, о чем я могу думать, — это его удивительно мягкие губы, касающиеся кончиков моих пальцев. Я могу почти поклясться, что он мурлычет, или, может быть, просто я мурлыкаю достаточно сильно, чтобы чувствовать это через него.

Только теперь он ждет.

Да, я не следила, что он говорил. Не думаю, что я даже думала о его имени, просто о том, каков он на ощупь.

— Снова, но медленнее?

Он делает это снова, и, о Боже, такое ощущение, что он целует мои пальцы. Прекрати, Лейла, — упрекаю я себя. — Сосредоточься. Поэтому я концентрируюсь на каждом слоге. «Рo» — это первая часть, но когда он доходит до второй части, я понимаю, что здесь нет щелчка языком по зубам, который был бы необходим для звука «Д». Мгновение спустя я пробую снова.

— Ро-кан?

Он кивает, а затем его рот растягивается в улыбке, и я чувствую, как она шевелится под моими пальцами. Я восхищенно улыбаюсь в ответ. Мне так приятно прикасаться к нему. Затем он становится чрезвычайно неподвижным.

И я понимаю, что мы оба замолчали, не общаясь, и мои пальцы все еще на его губах. Прошло меньше суток, а я уже поставила Роудана в неловкое положение — точнее, Рокана. Я отдергиваю руку и засовываю ее под одеяло, показывая на груди недоделанный знак извинения и отворачиваясь. Мне так стыдно…

Он хватает меня за руку, заставляя посмотреть на него. Выражение его лица не странное и не слишком напряженное, как у Хассена. Теперь, когда он завладел моим вниманием, он отпускает мою руку и делает круговое движение на своей груди, и вопросительно смотрит на меня.