— Черт.

— Короче говоря, после месяца постоянных проблем я однажды работал во дворе. Я и еще несколько надзирателей. Пора было заходить обратно, мы собрали последних заключенных, подогнали отбившихся и завели внутрь. Моей обязанностью в тот день было провести последнюю проверку, и поскольку их еще заводили внутрь и пересчитывали, мы еще не знали, что трое парней отсутствовали. Такое случалось и раньше. Они иногда прятались на поле и думали, что смогут нас подкараулить. Это никогда ни к чему не приводило.

Я продолжал.

— Так вот, пока я обходил территорию двора, они выскочили из ниоткуда и повалили меня. Застали врасплох. У меня не было времени отреагировать. Они все хорошо спланировали, потому что надзиратели, с которыми я был в команде, находились за дверьми и пересчитывали заключенных. Они не видели случившегося, пока не стало слишком поздно. Это был один из тех сбоев в рутине, которые и не осознаешь, пока не случается что-то плохое. Я не должен был остаться один. Тем трем заключенным хватило времени, чтобы выбить из меня все дерьмо и дважды пырнуть меня ножом, и только потом их оттащили.

— Дважды?

Я повернул руку, показывая Хавьеру внутреннюю сторону, где среди темных волосков прятался длинный розовый шрам. Когда-то его удерживали шесть швов.

— Это рана от самообороны. Я заблокировал их первую попытку пырнуть меня, но не смог справиться с троими сразу. Все случилось так быстро, что я до сих пор толком не помню деталей. Я помню, что сопротивлялся, но они знатно поколотили меня, и я не мог собраться. Они... я помню, как они говорили весьма жестокие вещи о том, что я гей. Говорили, что убьют меня, потому что не желают видеть педиков на своей территории.

— Иисусе.

— Ага, — я покачал головой, пытаясь отбросить воспоминание. — Прости. Я ненавижу это слово. Мне даже не нравится повторять его. Так вот, какое-то время я пролежал в больнице. Ножевые ранения, одно из которых требовало операции, трещина в скуле, два подбитых глаза, сломанный нос, швы на губах, побитые ребра. Список травм был знатный. Какое-то время травмы удерживали меня в постели. Когда я смог вернуться к работе, начальник тюрьмы вызвал меня в офис и предложил перевестись. «Небезопасные условия работы», так он выразился. Его моя ориентация не смущала, но он боялся за мою жизнь и не мог обещать, что на меня не нападут снова. Сколько бы мер безопасности ни было введено...

— Может случиться что угодно, — закончил Хавьер. — Да, я такое видел. Как бы надежно ни были изолированы наши ребята в карцере, они славятся тем, что нападают на нас при возможности. А колония общего режима в этом плане еще хуже. Им дается больше свободы. Эти мудаки опасны.

— Да, и именно там я работал в Ай-Максе. В общем режиме.

— Поэтому ты согласился на перевод.

— Ага.

— Но почему в Техас? Должно же было найтись что-то поближе к дому.

— Нашлось, но инцидент на работе разворошил и другие сложности. Еще до ранения у меня имелись затяжные проблемы с бывшим. Иронично, но он ненавидел мою работу и говорил, что это слишком опасно. Хотел, чтобы я уволился. Я расстался с ним, но на протяжении нескольких месяцев он внезапно заявлялся и пытался убедить меня, что мы сможем все наладить. Все хорошо стихло. Я думал, что до него наконец-то дошло. Спустя восемь месяцев после расставания телефонные звонки и внезапные визиты почти сошли на нет.

— Затем он услышал о случившемся в тюрьме, и все началось сначала. Только в десять раз хуже. Каждый день он торчал в моей палате и ныл о моей работе и о том, как он предупреждал, что такое случится. Он любил меня, и может, вот теперь я его послушаю. В любом случае, я не мог оставаться там и опять иметь с ним дело. Так что когда начальник тюрьмы дал мне список мест, куда можно перевестись, я выбрал самое дальнее от дома. Мне было плевать, что это работа в отсеке для смертников. Мне надо было убраться подальше от людей, которые меня знали.

Я поднес бутылку пива к губам и обнаружил, что уже допил, сам того не осознавая. Хавьер забрал у меня пустую бутылку и всучил мне обратно лопаточку для котлет, потому что я в какой-то момент выпустил ее.

— Думаю, надо еще по пивку. Проверь котлеты, пока не сгорели, а я принесу нам по бутылке.

Котлеты были уже готовы. Я переложил их на тарелку и поставил на стол вместе с остальным ужином. Когда Хавьер вернулся, мы наложили еды себе на тарелки и уселись на садовые стулья, чтобы поесть. Мы долго наслаждались едой в тишине. Я не хотел вываливать все свое прошлое на Хавьера в первый же вечер общения вне работы; это само слетело с языка.

Хавьер доел свой бургер и отставил тарелку в сторону, затем поднял бутылку пива.

— За новые начала. Добро пожаловать в Техас, в Полански и в отсек смертников. Я постараюсь сдержать Мелани, пока ты не освоишься. Похоже, свидание вслепую — это последнее, что тебе сейчас нужно.

Я усмехнулся и чокнулся с ним бутылкой.

— Спасибо. Пожалуй, ты прав.

Следующие несколько часов мы потягивали пиво и беседовали, пока солнце садилось, а температура опускалась до терпимой. Мы обсуждали спорт — Хавьер пытался убедить меня, что переезд в Техас автоматически делал меня фанатом «Ковбоев», нравится мне это или нет. Мы поговорили о различиях жизни на севере и юге. Мы говорили о музыке, сериалах, фильма, книгах и будущих планах Хавьера с его девушкой. Мы также немного затронули тему семьи, но в итоге перешли на обсуждение работы, поскольку это было общей темой для нас обоих.

— Ты уже работал с Эзрой? — спросил Хавьер, сняв солнцезащитные очки и положив их в стороне. Солнце почти село, и они больше не были нужны.

— На этой неделе. Мы вместе сопровождали.

— И? — Хавьер выгнул бровь.

Я усмехнулся.

— Это вопрос с подвохом?

— Тот еще кадр, да?

— То есть, дело не только во мне?

— Вообще ни разу. На него больше всего жалоб. Просто чудо, что у него все еще есть работа. Не будь у нас такой нехватки персонала, думаю, Рей уже уволил бы его.

— Не стану врать, меня беспокоило то, как он обращается с заключенными.

— И ты новенький, так что он будет испытывать тебя и проверять, насколько сильно на тебя можно надавить перед тем, как ты возмутишься.

— Я и так едва не возмутился. Много раз. Этому парню повезло, что на него еще редко плюют.

Хавьер расхохотался в голос.

— Такое случалось. Если кто и вызовет у наших парней реакцию, так это Эзра.

— Этот тип меня бесит.

— Ты не один такой. Совет: вот ему точно не стоит говорить, что ты гей. Он превратит твою жизнь в ад. Если думаешь, что он с заключенными плохо обращается, то тебя ждет сюрприз.

— Принял к сведению. На работе я буду держать язык за зубами. Поверь мне. Никому не надо знать.

Мы погрузились в комфортное молчание; небо темнело, вдалеке начинали мелькать летучие мыши. Мои мысли вернулись к грядущей неделе. По графику у меня стояла первая смена в Е с парнями в карцере, и я был вовсе не в восторге. С момента моего устройства в эту тюрьму я слышал все больше историй о том блоке, и одна была хуже другой.

Я хотел спросить у Хавьера, чего ожидать, но тут он перебил меня:

— Я хотел попросить тебя кое о чем.

— Что такое?

— У меня на следующей неделе по графику ночные смены, а Мелани забронировала нам кое-что на вечер вторника и четверга, даже не сказав мне. Ты случайно не хочешь поменяться сменами на неделю? Я бы предложил только эти два дня, но перестраивать график сна будет очень тяжело.

— Я с радостью поменяюсь, но к твоему сведению, я всю неделю в блоке Е.

Хавьер застонал и запрокинул голову, посмотрев на темное небо.

— Кто бы мог подумать.

— Уверен, кто-нибудь согласится поменяться с тобой.

— Вряд ли. Эти парни ненавидят ночные смены так же сильно, как работу в блоке Е, — он снова застонал и провел рукой по волосам.

Я посмеивался над его дилеммой.

— Ну, как я и сказал, можешь взять мои смены, а я с радостью отработаю твои.

— Ты не прочь работать ночью?

— Судя по слухам, которые до меня доходили, я предпочту ночные смены вместо того блока. Ты в каких секциях?

— А и Б. Те же камеры, с которыми мы работали в твою первую неделю. Ты получил золотую территорию, друг мой. Эта сделка определенно в твою пользу. Эти парни просто паиньки в сравнении с Е.

Я отказывался признавать тот укол боли в груди от осознания, что снова буду работать в отсеке Бишопа. Как бы я ни старался игнорировать мысли об его деле и преступлениях, они по кругу вертелись в моей голове, и я испытывал странное желание увидеть его, изучить, найти преступника за тем мягким фасадом, который он изобразил. Мой интерес к этому мужчине и его истории ни капли не ослаб. Я играл с огнем, но невольно хотел узнать больше.

— Значит, по рукам.

Хавьер протянул мне кулак, чтобы я ударил по нему.

— Я перед тобой в долгу, приятель.

— Да ерунда.

Я подумывал рассказать, что читал о деле Бишопа, спросить Хавьера, не сомневался ли он когда-нибудь в виновности заключенного, и что думал о некоторых мужчинах за решеткой. Но я знал, что эту тему лучше не поднимать. Он уже один раз сказал, что не склонен искать дополнительную информацию.

Вот только я тоже не был склонен к такому, пока не встретил Бишопа.

Глава 6

— Эй, белый мальчик. Иди сюда.

— Погоди, Джеффи. Надо доложить о пересчете и свериться с Дэвисом внизу. Дай мне пять минут.

Из камеры Б19 донесся раздраженный вздох, и я усмехнулся. Одна из вещей, которую я узнал, работая в этой секции — это нетерпеливость Джеффа и то, как он беззастенчиво чесал языком, выражая свое возмущение.

— Не называй меня Джеффи, чувак. Ненавижу такое дерьмо, бл*ть.

— Не называй меня белым мальчиком.

— Мудак, — но это оскорбление сопровождалось смехом, так что я знал, что Джефф просто треплет языком как обычно.

Я отстегнул рацию, направляясь к лестнице, ведущей вниз к следующему ряду.

— Энсон Миллер, табельный номер 26903, докладываю об отсеке Б, секции Б, рядах 1 и 2. Здесь все хорошо.