— Тебе нужно помочь лечь в ванную?

Последовали тихие стоны и пыхтение, а затем:

— Да.

Я подошла к нему, взяла его за предплечье обеими руками, а он начал медленно и осторожно снимать одежду.

Раздевшись догола, Саалим вошёл в ванную. Я осталась подле него. Я не могла даже об этом мечтать, но это также был мой кошмар. Он вздрогнул, когда его рана погрузилась под воду.

— Ты не умрешь от этой раны, — сказала я, заставив свой гнев придать уверенности моему голосу.

Он начал сдаваться, стал более небрежным.

— Знаешь, я не перестаю думать о горах. Я никогда не видел таких высоких гор в своей жизни. И на их вершинах — лёд, замерзшая вода. Знаешь, я никогда такого не видел. Но теперь я вижу его, закрывая глаза. Я его чувствую. Я беру его в свои руки, он похож на порошок. Я прижимаю его к своей ноге, к шее. Он такой холодный.

Он говорил медленно и устало дышал.

Я замерла, слушая его.

— Это кажется нереальным, — сказала я натянутым тоном, и придвинула стул, чтобы сесть с ним рядом.

Он не мог знать, что он раньше бывал в горах. По крайней мере, он рассказывал мне об этом, когда был джинном. Таковы были последствия несовершенной магии, похожей на изодранный саван.

— Сейчас здесь уже меньше глаз, — сказал Саалим, положив локоть на край ванной и протянув ко мне руку.

Я взяла его за руку и коснулась её губами. А когда прижалась щекой к его ладони, его пальцы дрогнули и погладили моё лицо. Я закрыла глаза, которые наполнились слезами.

Он не мог умереть. Он не мог умереть. Он не мог умереть. Не сейчас, когда я была так близко. Не сейчас, когда мы были так близко.

Вода плеснула на стенки ванной.

— Теперь ты мне расскажешь? — спросил он и откинулся в ванной ещё больше.

Теперь его голова лежала на бортике, а лицо было повернуто ко мне.

— Расскажу?

— О нас.

Я замолчала. Зачем мне было рассказывать ему о прошлом, которое он не помнил? Я вспомнила о сумасшедшей женщине, которая жила в моей деревне. Она не знала ничего о нашем мире, и жила в прошлом, которое случилось двадцать лет назад. Дети любили дразнить её, когда она спрашивала о своем муже.

— Он умер! — кричали они, и она начинала оплакивать его по новой.

— Когда у меня был трудный день, или мне надо было отвлечься, — начала я. — У меня был друг, который рассказывал мне удивительные истории.

Саалим раскрыл рот, чтобы запротестовать, но у него больше не осталось сил, и он закрыл его.

— Мне очень нравилась история о джинне и ахире.

Если бы кто-то подслушивал нас сквозь эти тонкие стены из ткани, они бы услышали только эту историю. Они бы не поняли, что это была невозможная правда.

— Об ахире?

Он нахмурился.

— И джинне?

— Это добрый джинн, — прошептала я, проведя губами по его пальцам.

Медленно, чтобы передать всё в точности, я рассказала Саалиму нашу историю.

— Куда он делся? — спросил он меня после того, как я рассказала ему о желании ахиры, которое их разделило.

— Он вернулся домой, — сказала я и помогла ему встать.

Мы осторожно подошли к его постели. Когда он, наконец, лёг, его дыхание сделалось тяжёлым и частым.

Когда оно замедлилось, он спросил:

— А что случилось потом?

Его лоб нахмурился, когда я пожала плечами.

— Мне не нравится, что на этом всё и закончилось.

— И мне.

— В этой истории слишком много романтики. Ей не хватает боёв и сражений на мечах. Что делал этот джинн всё это время? Восторгался своей ахирой?

Не в силах сдержаться, я широко улыбнулась.

— Да.

— Ты должна закончить историю. Какой у неё конец?

— Счастливый, — пообещала я.

И когда он закрыл глаза, я заплакала.

***

— Нам надо возвращаться в Алмулихи, — сказал Нассар на рассвете.

— Алмулихи? — спросил Амир. — И куда мы отведём Саалима? К Альтасе? Мы это уже обсуждали. Её снадобья сгорели. У нас есть Эмель.

Я запротестовала.

— О, нет...

— На базаре мы найдём все, что ему надо! Здесь есть другие лекари, — сказал Нассар, на этот раз рассержено.

Он говорил громко, и я развернулась, ожидая, что Саалим проснётся. Мою грудь сдавило ещё сильнее. Он продолжал спать. Когда мы ехали в Мадинат Алмулихи в первый раз он как будто вообще не спал. Он всегда был бодр, всегда что-то планировал.

— Мы можем отправиться в другие поселения, — сказал Амир. — Те, что находятся недалеко отсюда, и где людей будет легче купить.

— Тогда мы отдалимся от Алмулихи. Мы не можем так рисковать.

— На юго-западе отсюда есть поселение, до которого ночь пути. До Алмулихи десять ночей — или все тринадцать, учитывая нашу скорость. У нас нет столько времени, — сказал Амир и посмотрел на меня.

Я знала, что он прав.

— Это так.

С наступлением сумерек, Тамам и Амир помогли Саалиму сесть на верблюда. Саалим поклялся, что с ним всё будет в порядке, и что у него осталось достаточно сил, но его остекленевшие глаза и дрожащие руки говорили об обратном. Нассар казался таким же изможденным, как и я.

Но несмотря на мою усталость, сон не угрожал мне, как я того опасалась, потому что я очень переживала из-за Саалима. Он пытался держаться, но я видела, как опустились его плечи, и как его тело покачивалось на верблюде.

Когда луна взошла высоко в небе, он завалился на сторону и упал на землю.

— Саалим! — вскрикнула я, спрыгивая с верблюда.

Тамам уже был там и стоял на коленях подле Саалима.

— Ты ушибся? — спросила я, опустившись на землю рядом с ним.

Я коснулась рукой его щеки, она была горячей.

Я развернулась и начала отчаянно — точно глупец — искать хоть что-нибудь, что могло ему помочь. Боги, почему это должно было случиться именно здесь? Эта беспомощность удушала меня. Я едва могла собраться с мыслями.

— Всё в порядке, — сказал Саалим, прерывисто дыша. — Я просто устал. И... заснул.

— Мы отдохнём, — сказал Тамам.

Амир подошёл к нам, Нассар шёл за ним следом, держа верблюдов за поводья. Он посмотрел на ночное небо каменным взглядом.

— Мы не можем здесь оставаться! — сказал Амир, достав из своего мешка карту и отчаянно указав на неё. — Осталось ещё половина ночи до следующего поселения. Мы не можем ждать, когда взойдёт солнце. Станет слишком жарко. И он...

Его голос стих, когда он взглянул на карту в лунном свете. Он блуждал по ней взглядом, точно ища другой путь. Когда я снова посмотрела на Саалима, его глаза уже были закрыты, дыхание сделалось учащенным.

Нет, нет, нет. Я не смогла бы этого вынести. Я не могла остаться здесь и наблюдать за тем, как Саалим начнёт умирать словно лампа, без масла. Я отошла от них и верблюдов в сторону. Я пошла навстречу ночи, вспомнив о том, как я чувствовала себя тогда, на Хаф-Шате, когда ещё была ахирой своего отца. Как я смотрела на пустыню и хотела убежать. Как я отчаянно желала вырваться из клетки, которой стал для меня дворец моего отца.

Теперь я попала в ещё более сложную ловушку. Я потерла глаза тыльной стороной ладоней, копаясь в воспоминаниях в поисках решения. Я пыталась вспомнить рецепты из книги Альтасы, да всё что угодно, что могло нам помочь. Может быть, было ещё не поздно вернуться в то поселение, из которого мы уехали? Я могла бы найти на рынке ингредиенты, которые мне были нужны, или украсть их у лекаря.

Мои руки упали вдоль тела, и я уставилась на горизонт, за которым поднималось солнце.

Неужели уже наступил рассвет? Не может быть. Луна всё ещё светила высоко над головой — она всё ещё была яркой. Я снова посмотрела на горизонт и на солнце.

Нет, это было не солнце.

Это было пламя.

— Путешественник! — прошипела я, подойдя к мужчинам.

Они посмотрели в ту сторону, куда я указала.

— Я пойду, встречу его.

— Нет! — сказал Тамам, настойчивость в его голосе удивила меня.

— Ты останешься здесь. Мы все останемся.

Я уперла руки в бока.

— У него может быть что-нибудь, что нам поможет. Что если здесь неподалеку есть какой-нибудь лекарь? Может быть, карта Амира неточная?

Амир нахмурился, но ничего не сказал.

— Тамам прав, — сказал Нассар, покачав головой. — Путешественник, который передвигается при свете пламени, хочет, чтобы его заметили. Хочет, чтобы к нему подошли. Никто в здравом уме не будет тратить масло таким способом.

— Если в этом нет смысла, то должен быть какой-то мотив, — сказал Тамам.

Нам было почти нечего терять. Не дожидаясь, когда они меня остановят, я пошла прочь.

Я осознала, насколько рискованно было то, что я делала, только тогда, когда приблизилась к путешественнику. Мои шаги замедлились, и я обернулась. Я уже не могла видеть мужчин. У меня перехватило дыхание, а грудь сдавило. Ну, конечно же, тут было слишком темно. С чего я решила, что смогу дойти до этого человека и без проблем вернуться назад? Я даже не могла закричать. Голоса перемещались по пустыне ещё хуже, чем люди, рождённые у моря. Моё сердце начало колотиться в груди, когда я всмотрелась в темноту.

Путешественник был уже недалеко от меня. Прищурившись, я увидела, что это женщина — она была ничем не примечательна помимо того, что держала в руках лампу, которая почти касалась земли, и осматривала песок, как будто что-то искала.

Я прижала дрожащие руки ко лбу, закрыла глаза и собрала всё свое мужество, чтобы приблизиться к ней. Когда я открыла глаза, женщина стояла на расстоянии вытянутой руки и вопросительно смотрела на меня.

— Боги! — вскрикнула я и прижала руки к груди.

Женщина была уже немолодой. Старше меня, но не настолько старой, чтобы совсем не выходить из поселения.

— Ты подкралась ко мне; а я подкралась к тебе, — сказала она мягким как масло голосом.

А затем она посмотрела на землю.

— Здесь ведь нет скорпионов?

— Я... нет, — подтвердила я, осмотрев песок.

Она опустила лампу так, чтобы свет не бил нам в лицо и помахала ей над песком вокруг нас.

— Они хорошо прячутся.

— Вы здесь живёте? — с надеждой спросила я.

— Здесь? Да.

Она не взглянула на меня, но я услышала удивление в тоне её голоса.

— Неподалеку? — спросила я.

— Прямо здесь.

Она указала себе за спину, и мой взгляд проследил за её пальцем так, словно был привязан к нему.

Я замерла. Там, недалеко от нас, стоял дом, который светился так же, как и её лампа. Почему я не заметила его раньше? Я потерла глаза, пытаясь понять, что происходит. Когда я снова посмотрела на женщину, та пропала.