ГЛАВА 36

ГЛАВА 36

Я проснулся с адским похмельем.

Отбойные молотки ударили по внутренней части моего черепа с грохотом костей, и мой рот заполнился ватой. Луч солнечного света проник в щель между шторами и чуть не убил меня.

Я со стоном прижала руку к глазам. Никакого мне больше алкоголя. Мне нравился хороший Макаллан, но в тот момент мысль о том, чтобы выпить еще каплю виски, заставила мой желудок сжаться.

Что, черт возьми, произошло прошлой ночью? Обычно я хорошо контролировал себя, когда дело доходило до выпивки. Люди делали всякую глупость, когда были пьяны, и я поставил перед собой задачу делать как можно меньше глупостей.

Трудно было думать о шуме стройки, разрывающем мою голову, но кусочки прошлого вечера медленно просачивались сквозь хаос.

Алессандра. Свидание. Выпивка. Роман. Еще выпивка.

Мой желудок снова свело, как при напоминании о свидании с Алессандрой, так и при воспоминании о дерьмовом дайв-баре, в котором я напился. Неудивительно, что я чувствовал себя ослом. Ничто не унижало человека больше, чем дешевый алкоголь и неверные решения.

— Держи, — смеющийся голос вывел меня из моих страданий. — Это заставит тебя почувствовать себя лучше.

Я поднял голову, и еще один отбойный молоток ударил за это движению.

Алессандра стояла на другом конце дивана, красивая и свежая в желтом сарафане. Влажные каштановые волны коснулись ее плеч, а пьянящие ароматы ее духов и шампуня заполнили мои ноздри.

Я выглядел полным дерьмом, а она выглядела так, словно вышла из сказки.

Просто фантастически. Это было не то, что я имел в виду, когда прошлой ночью принял глупое, пьяное решение ждать возле ее квартиры, как отчаянный подонок. К черту Романа за то, что он меня не остановил; ему позвонили с работы (о чем он отказался рассказать) и оставил меня на произвол судьбы.

— Если ты увидишь, что я снова подхожу к виски на расстояние пяти футов, не стесняйтесь дать мне пощечину, — я заставил себя сесть, чтобы взять предложенную воду и pastéis (прим. пирожок). Алессандра познакомила меня с жареной выпечкой во время нашей первой поездки в Бразилию, и с тех пор я стал ее фанатом. — Тот, кто изобрел дерьмовые напитки, заслуживает расстрела.

Ее глаза блестели весельем.

— Я никогда не видела тебя с таким похмельем или растрепанным. Мне следует сфотографироваться. Иначе мне никто не поверит.

— Забавно. Поделись, почему бы тебе не сделать это? — Я поднес воду к губам, но был настолько дезориентирован, что пролил немного воды на рубашку. Я произнес красочное проклятие.

Все тело Алессандры дрожало.

— Бесценно, — выдохнула она во время приступов смеха. Она подняла телефон и сделала снимок, ее щеки сморщились в широкой улыбке.

— Клянусь Богом, А́ле, если я увижу эту фотографию в Интернете, я выложу ту, где ты спишь с открытым ртом в поезде, — пригрозил я, но неохотный намек на веселье дернулся у меня на губах. Трудно было оставаться расстроенным, когда она улыбалась, даже если это было за мой счет.

— Возможно, это того стоит, — она вытерла уголки глаз, ее хихиканье сгладило последние остатки моего раздражения.

— Ты выглядишь счастливой, — сказал я. — Я не помню, когда в последний раз делал тебя такой счастливой.

Может быть, это было временное счастье, но все равно это было счастье. Я заставил ее плакать настолько, что вид ее смеха стоил синяков моему эго.

Юмор Алессандры исчез, растворившись в напряжении, которое внезапно и наэлектризованно вспыхнуло вокруг нас.

— Думаю, это было частью проблемы, — ее грустная улыбка просочилась в трещины моего сердца. — Не было четкой границы между тем, что было до и после нашего брака. Где-то по пути грань между счастьем и обидой стиралась, и вот мы здесь.

Комок застрял у меня в горле.

— И вот мы здесь.

Мне хотелось бы, чтобы нам не пришлось идти по этой дороге, но часть меня была рада, что мы это сделали. Как бы меня ни уничтожил уход Алессандры, я предпочел бы страдать из-за нашей разлуки, чем позволить ей жить в молчаливом страдании всю оставшуюся жизнь. Наш развод стал для меня шоком, в котором я отчаянно нуждался, чтобы вытащить голову из задницы и осознать, что действительно важно в моей жизни.

Я отложил еду и встал. Нервы замедлили мой темп, но вскоре я оказался перед ней, грудь у меня сжималась, а во рту пересохло. Отбойные молотки в моей голове отступили под охватившую меня боль. Забудьте о похмелье; ничто не ранило больше, чем осознание того, что я причинил ей боль. Это было знание, с которым мне придется жить всю оставшуюся жизнь, но я надеялся, что наше будущее сможет преодолеть ошибки нашего прошлого.

— Помнишь ночь, когда мы закончили уборку после лопнувшей трубы? Мы заказали еду на вынос, а ты спросила, где я должен был быть, вместо того, чтобы быть в магазине.

Алессандра кивнула с настороженным выражением лица.

— Я говорил тебе, что больше нигде мне не хотелось бы находиться, и я не шутил, — сказал я. По натуре я не был любителем делиться. В детстве я держал свои проблемы при себе, потому что больше никому не было до них дела, и я запер свои эмоции в коробку, потому что каждая частичка уязвимости была слабостью, которой могли воспользоваться другие люди. Но последние несколько месяцев медленно, но верно разрушали замок, пока он не развалился на куски у ее ног.

Больше не нужно прятаться. Больше никаких побегов. Либо сейчас, либо никогда.

— Я мог бы сказать, что ты мне не поверила, потому что большую часть десятилетия я провел, живя вне своего офиса, но я не был там все время, потому что мне это нравилось. Я был там, потому что боялся, что, если я уйду, все рухнет, — признание проскользнуло сквозь грохот моего пульса. Это была правда, с которой я слишком долго избегал сталкиваться. Я думал, что деньги и власть могут стереть мою неуверенность в себе, но, хотя они и решили мои старые проблемы, они также породили новые. — Все, ради чего я работал, все, чего достиг. Я посмотрел в окно на город, который, по словам людей, завоевал, и увидел только миллион способов, которыми я могу потерпеть неудачу. Думал, что если накоплю достаточно, то наконец буду в безопасности. Но вот в чем дело. — Я проглотил эмоции, обжигающие мое горло. — Я покинул свой офис на несколько недель, когда ездил в Бразилию, и почти не скучал по нему. Но когда я пришел домой и обнаружил, что тебя нет… та ночь, и каждая ночь с тех пор, показалась мне вечностью. Saudades de você. — Я скучаю по тебе. В самом глубоком, самом истинном смысле.

Алессандра опустила взгляд, а я продолжил.

— Может быть, я переборщил, ожидая тебя после свидания, но я был пьян и несчастен и… — Зубы агонии грызли меня. — Мне нужно было тебя увидеть.

Я приготовился к тому, что она может быть со своим спутником. Я убедил себя, что справлюсь с этим, хотя на самом деле я, вероятно, разбил бы этому ублюдку лицо и все испортил. В этом отношении удача была на моей стороне, но я не чувствовал себя особенно удачливым, стоя там с сердцем в руке и ожидая, что она сделает с ним то, что ей заблагорассудится. В конце концов, оно принадлежало ей. Так было всегда.

— Вчера вечером у меня не было свидания, — сказала Алессандра тихим голосом.

Двойные стрелы удивления и ликования упали куда-то севернее замешательства.

— Тогда почему…

Она снова подняла взгляд, ее глаза сверкали от волнения.

— Потому что я боялась снова слишком привязаться. В пентхаусе ты попросил меня остаться, и я почти согласилась. Я не хотела… я не… — она судорожно вздохнула. — Я боюсь, что вернусь и снова потеряю себя. Я боюсь, что ты устроишься поудобнее и сотрешь достигнутый нами прогресс. Я не могу пройти через это во второй раз, Дом. Я не могу. — Ее фраза переросла в рыдание, и вот так мое сердце выскользнуло из ладони и снова разбилось.

Руки Доминика схватили меня.

— Этого не будет, — яростно сказал он. — Мы зашли слишком далеко. Я не позволю нам вернуться в это место.

Он всегда умел говорить правильные вещи. Поступить правильно было намного сложнее, и каждый раз, когда я делала шаг к тому, чтобы поверить ему, какое-то неопознанное существо внутри меня тянуло меня обратно в тень страха.

— Ты не можешь этого обещать. — Я отстранилась от него и вытерла слезы. Боже, сколько раз я плакала за последние несколько месяцев? Я превращалась в одного из тех плаксивых, драматических персонажей телешоу, которых ненавидела, но ничего не могла с этим поделать. Если бы я могла контролировать свои эмоции, мы бы не были там, где были. — Какая разница между тогда и сейчас, Дом? Когда мы поженились, ты стоял рядом со мной и обещал, что я никогда не буду лицом к лицу с миром в одиночестве, — осколки стекла впились мне в грудь. — Но ты сделал.

Эмоции пронеслись по комнате подобно летнему шторму, внезапному и яростному, сметая красивые слова и притяжение, чтобы раскрыть суть происходящего. Несмотря на все то, что сделал Доминик, и на истинное раскаяние, которое он выказал, я не позволила себе по-настоящему расслабиться. Теперь он сожалел, потому что сожалеть было легко. У него была команда, которая могла справиться с делами, пока он отсутствовал в офисе, и ему повезло, что за время его отсутствия не произошло никаких чрезвычайных ситуаций. Но что произойдет в следующий раз, когда ему придется выбирать между очередным миллиардом долларов и мной? Когда возникнет конфликт между встречей с VIP-клиентом и обычным свиданием в пятницу вечером?

Боль исказила его лицо, но его реакция была тихой и устойчивой.

— Разница в том, что тогда я думал, что мне нечего терять. Теперь я понимаю, что мне есть что терять, — грусть отразилась в его улыбке. — Тебя.

Тебя. Никогда не думала, что одно слово может так ранить.

Во мне бушевала война между тем, чтобы поверить ему и уйти в безопасное место. Еще одно тихое рыдание сотрясло мои плечи, когда Доминик прижался ко мне лбом.