6

Мне требуется некоторое время, чтобы взять себя в руки, плеснуть на лицо водой из крана в ванной и вытереть глаза. Затем я наклеиваю марку на конверт, вкладываю письмо внутрь, запечатываю его и опускаю в почтовый ящик.

Когда я возвращаюсь в кухню, Эйдана нигде не видно. Я иду в прачечную и заканчиваю складывать полотенца, возвращаюсь в кухню и опустошаю пластиковые ведра в раковину, чтобы поставить их обратно на пол под течи. Затем заглядываю в холодильник в поисках чего-нибудь, хоть и знаю, что не буду есть, потому что у меня нет аппетита.

Аппетит умер вместе с моим мужем.

Я закрываю дверь, прислоняюсь к ней лбом, закрываю глаза и вздыхаю.

Вот так Эйдан и находит меня.

— С тобой все хорошо?

Я оглядываюсь и вижу, что он стоит в дверях кухни, глядя на меня с выражением, которое могло бы быть беспокойством. Или тревогой.

— Честно? Со мной, наверное, никогда не было так нехорошо, как сейчас, — я хмурюсь. — Это было двойное отрицание?

— Не имеет значения. Я понял. Ты не в норме, — произносит Эйдан.

Если он хоть в чем-то похож на большинство мужчин, которых я знаю, он скорее отгрызет себе руку, чем захочет услышать подробности, поэтому я меняю тему.

— Мне станет лучше, если ты скажешь, что можешь починить мою крышу.

— Я могу починить твою крышу.

— Ой. Правда?

Выражение лица Эйдана становится кислым. Я снова оскорбила его мужское достоинство.

— Прости. Просто в последнее время у меня не было никаких хороших новостей, так что я счастлива это слышать.

Он изучает выражение моего лица.

— Ты не выглядишь счастливой.

— Я не счастлива. Это была фигура речи.

Мы молча смотрим друг на друга, пока он не говорит:

— Ты будешь менее счастлива, когда я скажу тебе, сколько это будет стоить.

— Мне присесть?

— Не знаю. Ты склонна к обморокам?

Я поднимаю брови.

— Я бы спросила, не шутишь ли ты, но я почти уверена, что юмор — не твой конек.

— Ты меня не знаешь. Я могу быть весельчаком.

Мы пристально смотрим друг на друга. Ни один из нас не улыбается. Татуировка-череп на его шее выглядит так, как будто ухмыляется мне.

Я спрашиваю:

— Так ты весельчак?

Он отвечает сразу же:

— Нет.

Я ничего не могу с собой поделать: я смеюсь.

— Отлично. В общем, я не счастливая, а ты не веселый. Дело пойдет очень хорошо.

— За исключением того, что я только что заставил тебя рассмеяться, так что, может быть, я все-таки веселый, а ты все-таки счастлива.

Я могу только пялиться на Эйдана, и он говорит:

— Во всяком случае, на какую-то секунду ты была счастлива.

Разве это не странно? Я не могу сказать, странно это или нет. Чувствуя себя неловко и застенчиво, я прочищаю горло.

— Хорошо. Спасибо за это.

— Нет проблем. Итак, за все про все десять тысяч.

Поворот такой резкий, что моему бедному мозгу требуется мгновение, чтобы понять, что он говорит о сумме, которую возьмет за ремонт крыши.

— Десять... тысяч?

— Да.

— Долларов?

— Нет, ракушек. Конечно, долларов.

Я корчу рожу.

— И ты утверждаешь, что ты не весельчак.

— Я составлю смету.

Не говоря больше ни слова, Эйдан разворачивается и выходит из дома.

Я понятия не имею, ушел Эйдан и отправит мне смету по почте или что-то еще, но он сразу же, без стука в дверь, возвращается и садится за мой кухонный стол с блокнотом. И начинает что-то в нем черкать.

Эйдан такой большой, что из-за него стол и стулья выглядят так, словно им место в детском саду.

И вот он вырывает листок бумаги из блокнота и протягивает его мне, и я беру его и просматриваю.

— Работа стоит восемь тысяч, а материалы — всего две?

Эйдан откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди.

— Если хочешь, я привезу все материалы, и ты сможешь сделать ремонт сама.

Умник.

— Чего я хочу, так это справедливой цены.

— Это справедливая цена.

— Как твой труд может стоить так дорого?

— Ты — эксперт в ценообразовании на строительные услуги?

— Нет, но я эксперт по выявлению махинаций, — я поворачиваю запястье, надрывая листок. — И это чушь собачья.

Эйдан смотрит на мое обручальное кольцо.

— Спроси своего мужа, если мне не веришь. Это справедливая цена.

Волна жара поднимается по моей шее. Сердце начинает бешено колотиться в груди. Выдержав его пристальный взгляд, я сухо говорю:

— Я вполне способна сама сделать выводы.

Глаза Эйдана сужаются. Но не так, будто он злится, а так, будто он пытается понять меня.

Затем на кухне мигает свет, напоминая о том, что это грубое чудовище — единственный человек, который перезвонил мне, не считая Эдди, любящего травку хиппи, так что, возможно, мне пока не стоит выгонять его со своей кухни.

Я пододвигаю стул и сажусь напротив.

— У меня нет десяти тысяч долларов.

Эйдан ничего не говорит. Он просто смотрит на меня.

О, как бы мне хотелось схватить этот листок и изрезать острым краем бумаги его руки!

Не то чтобы вы смогли бы различить порезы на фоне всех этих татуировок, но все же. Это было бы приятно.

— Я не лгу вам, мистер Лирайт. У меня нет десяти тысяч долларов.

— Я Эйдан. И как ты живешь в доме такого размера, если у тебя совсем нет денег?

— Это очень личный вопрос, на который я не собираюсь отвечать. И я не говорила, что у меня нет денег. Я сказала, что у меня нет десяти тысяч долларов.

Эйдан наклоняется, кладет свои большие татуированные руки на стол и сплетает пальцы вместе.

— Значит, мы ведем переговоры.

Его напор внушителен, но я не хочу, чтобы он думал, что пугает меня. Я выпрямляюсь в кресле и вздергиваю подбородок.

— Ты так говоришь, как будто переговоры — твое любимое занятие.

— Да.

— Хм. А я бы предположила, что это охмурение потенциальных клиентов с помощью ослепительного чувства юмора.

— Нет. Это мое второе любимое занятие.

Мы снова смотрим друг на друга. И снова ни один из нас не улыбается.

Наконец, я говорю:

— Четыре тысячи.

Его фырканье показывает, что он думает о моей начальной ставке.

— Это двойная стоимость материалов.

— Я помню школьную математику, спасибо. Десять тысяч.

— Я думала, мы ведем переговоры.

— Мы ведем.

— Тогда ты не можешь просто продолжать повторять одно и то же число.

— Кто сказал?

— Я!

— К счастью для меня, ты не та, у кого здесь есть преимущество.

Я возмущенно пялюсь на Эйдана с открытым ртом. Затем происходит странная вещь: Эйдан улыбается.

— Я просто хотел посмотреть, что ты сделаешь, когда я это скажу.

Я бы хотела переехать его своей машиной. Я твердо говорю:

— Сорок пять сотен.

— Девяносто девять - девяносто девять.

— Ты, должно быть, шутишь.

— Мы уже установили, что у меня нет чувства юмора.

— Если ты собираешься снижать цену на один доллар каждый раз, когда я предлагаю свою цену, мы останемся здесь до следующего года.

Его взгляд ровен, а голос холоден.

— У тебя есть другой дом, Кайла?

Он что, издевается надо мной? Что происходит?

Очередной раскат грома заставляет кухонные окна дрожать в рамах. Дождь начинает лить сильнее, барабаня по крыше. Капли, падающие в ведра на полу, набирают скорость, маленькие кап-кап-кап, которые, кажется, издеваются надо мной.

Как и мистер Личность.

— Я не могу позволить себе десять тысяч долларов на ремонт крыши. И девяносто девять - девяносто девять. Так что спасибо за то, что уделил мне время, — я оставляю смету на столе, встаю и смотрю на Эйдана сверху вниз. — Спасибо, что пришел.

Он смотрит на меня снизу вверх. Его темные глаза расчетливы.

— Что если я разберусь с электричеством бесплатно?

— Это щедро, но даже после этого деньги волшебным образом не появятся на моем банковском счете. Приятно было познакомиться. Я провожу тебя.

Я иду к выходу, ожидая, что Эйдан встанет и последует за мной. Когда он этого не делает, я останавливаюсь и оборачиваюсь.

Он все еще сидит там, за моим кухонным столом и даже не смотрит на меня, а наблюдает, как вода капает в ведра на полу.

— Мистер Лирайт.

Не поворачивая головы, он говорит:

— Эйдан. И если ты можешь позволить себе пять тысяч, я знаю парня, который может помочь.

Я обдумываю предложение.

— У него есть лицензия?

Эйдан чуть заметно покачивает головой, будто изумляясь моей глупости.

Я сердито говорю:

— Я не позволю работать в моем доме никому, у кого нет лицензии и страховки. И уверена, что мне не нужно говорить, почему.

Плечи Эйдана поднимаются и опускаются, когда он вдыхает и выдыхает. Он проводит рукой по своим густым темным волосам, затем снова качает головой и встает.

Подходит ко мне и смотрит на меня сверху вниз.

— Это я. Я тот самый парень. Я вернусь рано утром. Наличными или чеком, я не принимаю оплату с карточек.

Затем он проходит мимо меня и уходит, не спросив, договорились ли мы.

Он уже знает, что договорились, потому что я в отчаянии.

Этот сукин сын только что поставил мне мат.