Глава 6

САША

Когда я заканчиваю петь дракону колыбельную, из его ноздрей прекратили валить клубы дыма.

Слава Богу.

Мне потребовалась вся моя смелость, чтобы сохранять спокойствие и собранность перед лицом его… — понятия не имею, что там у него был за припадок. Его глаза полностью почернели, изо рта и носа валил дым, словно он себя с трудом сдерживал. Когти, обвившие меня, были туго сжатыми. С его морды капала пролитая кровь, напоминая о том, как он обошелся с тем другим драконом, который сейчас лежит слишком уж близко в луже крови.

Все это кошмары, но я не расстроена из-за того, что другой дракон мертв. Я испытываю огромное облегчение, что выжила. Я подавляю дрожь, вспомнив ощущение утопления, когда я находилась под водой и мне было слишком страшно, чтобы всплыть на поверхность. Я пробыла под водой больше времени, чем я думала, потому что, похоже, я потеряла сознание. Очнулась я в когтях дракона, жутко растерянная и с тяжестью в легких.

Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что он на грани того, чтобы слететь с катушек, и поэтому мне пришлось придумать, что сделать, чтобы успокоить его. Единственное, что пришло мне на ум, — это пение, и я начала петь первое, что пришло мне в голову — «Хоровод вокруг Рози»*. Песня о трупах и пепелищах показалась мне вполне уместной.

*Прим.: «Хоровод вокруг роз» («Ring a Ring o 'Roses», «Ring a Ring o ' Rosie» или (в Соединенных Штатах) «Ring Around the Rosie») изначально была колыбельной и детской песенкой-потешкой англичан. Утверждается, что она имеет косвенные ссылки на Великую чуму, случившейся в Англии в 1665 году, или с более ранними вспышками Черной смерти в Англии.

Песня сработала, а возможно все дело лишь в интонации моего голоса. Как бы то ни было, дым рассеялся, и его глаза снова сменили ту жуткую, пустую черноту на кружащийся водоворот золота на золоте. Я глажу его весы, изо всех сил стараясь его успокоить.

— Дракон, ты в порядке? Не следует ли нам поговорить об этом нападении?

Его взгляд останавливается на мне со сверхъестественным пониманием, и у меня даже кожу покалывает.

— Я сказала что-то не то? — шепчу я, стараясь не смотреть на практически обезглавленного красного дракона, лежащего в нескольких футах от меня. Не хотелось бы снова привлекать к нему его внимание, на тот случай, если у него в мозгу опять что-то щелкнет, а глаза почернеют.

Но дракон очень нежно, очень осторожно опускает меня на пол. Я с беспокойством смотрю на него снизу вверх, гадая, не плохой ли это знак. Мгновение спустя, он снова человек.

Абсолютно голый, но человек.

Он кладет руку себе на грудь, глядя на меня своими необычными, золотыми глазами.

— Дах.

Ох ты Божечки!

— Это… это твое имя? Дах? — Я подхожу к нему и похлопываю его по груди, решив демонстративно не придавать значения тому, что он голый. — Дах?

Он делает жест головой, который, должно быть, означает кивок.

— Дах, — повторяет он снова, и то, как он произносит это слово, завораживает. В этом слове гораздо больше пикантности, когда он исходит из его рта, чем из моего. Звучит немного звонко, глубже, более красочно. Наличие имени меняет положение дел, делая его более человечным.

— Привет, Дах, — говорю я тихо. — Я Саша.

— Йа-Са-ча, — повторяет он.

— Эээ… не совсем так. — Я вновь хлопаю себя по груди. — Саша.

Мне хочется сказать «просто Саша», но подозреваю, что это приведет к тому, что мое имя переименуется в «просто Саша», а мне не хочется запутать его еще больше.

— Са-ча.

Я вздрагиваю, потому что он произносит мое имя так же глубоко и звучно, как и свое собственное.

— Именно так. Саша и Дах. — Я указываю на себя, потом на него. — А ты знаешь какие-нибудь другие слова? Можешь сказать еще что-нибудь?

— Дах, — шепчет он, а потом дотрагивается до моей груди. — Са-ча.

— Ну, не все сразу. Мы неплохо справились с именами. — Я улыбаюсь ему лучезарной улыбкой. Отчего-то мне до нелепости приятно, что мы разговариваем, даже несмотря на то, что дальше имен дело не идет. Рассматривая его, я отмечаю, что его человеческая форма так же забрызгана кровью, как и драконья. — С тобой… с тобой все в порядке? Ты не ранен? — Я знаю, что он не понимает, что я говорю, поэтому я указываю рукой на свой подбитый глаз и травмированную руку. — Ай. — Затем я указываю на него. — Дах ай?

Его тяжелые золотистые брови поползли вниз, и он, двинувшись вперед, хватает мою поврежденную руку. Я наложила шину и забинтовала, но после того, как я окунулась в ванну, все как-то промокло и превратилось в дерьмо.

— Ай? — спрашивает он с мрачным выражением лица. — Са-ча ай Дах?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Я прикусываю губу. — Мне жаль.

— Са-ча ой?

О господи. Боюсь, мы застряли на лишнем. Я не хочу, чтобы он зацикливался на моих ранах, покуда сам весь залит кровью и в возможных травмах. Я качаю головой и, взяв его за руку, подвожу к ванне с водой.

— Пошли.

В ванне осталось не так много воды, а та, что осталась, довольно грязная, благодаря моему окунанию всем телом, но подручным клочком джинсов и небольшим количеством воды я начинаю мыть дракона. Дах остается неподвижным, поэтому я могу отмыть его настолько, чтобы понять, что кровь, покрывающая его, не его. У него есть несколько мелких царапин, но в остальном, вся эта кровища от другого.

Я заставляю себя продолжать улыбаться, хотя и слегка взволнована, когда передаю ему самодельное полотенце и указываю, чтобы он закончил умываться. Он рассеянно хлопает себя по груди, его взгляд сосредоточен на мне. Вся эта кровь. Он убил другого дракона. Я понятия не имею, было ли это необходимо или ему просто нравится убивать. Жаль, что я не могу спросить. Вообще-то, я хотела бы спросить его о многом, но между нами слишком большое препятствие.

Прежде всего я хочу знать, почему он выбрал своей пленницей меня и собирается ли он меня когда-нибудь отпустить.

Однако, мне кажется, что нервничать ни к чему. Придется решать проблемы по мере их поступления, а сегодня, по крайней мере пока, его глаза снова успокоились, вернувшись обратно к золоту на золоте. До тех пор, пока они не черные, я могу быть спокойна.

А раз он все-таки еще и в хорошем расположении духа, мне кажется, что нужно обеспечить, чтобы так было и впредь. Так что я продолжаю улыбаться и жестом руки указываю на кастрюлю с уже остывшим, нетронутым тушеным мясом.

— Может поедим?

Честно говоря, еда — это последнее, о чем я думаю при трупе гигантского дракона по ту сторону помещения, но я не представляю, что еще можно сделать.

Так что подойдет и тушенка.

ДАХ

Наступает ночь, и когда это происходит, мой человек изо всех сил старается держать глаза открытыми.

Это был очень длинный день для нас обоих. Несмотря на ее нежные прикосновения и приятный голос, я остаюсь в состоянии повышенной боевой готовности, опасаясь, что новый дракон — самец или самка — появится и увидит в моей неутвержденной паре угрозу или желанный приз, который можно заполучить. И то и другое придаст стимул для атаки, а в волосах моей пары до сих пор стоит запах гари из-за последнего дракона. Она не будет в безопасности до тех пор, пока я не заявлю на нее права и не отдам ей свой огонь.

Но она не позволяет мне завладеть ею. Я просто не знаю, что мне делать.

Так что я возвращаюсь в свою боевую форму и расхаживаю взад и вперед по своему гнезду. Мой человек, попытавшись починить свою жесткую, странную кожу, снова надевает ее на нижнюю часть тела, а потом съедает еще несколько кусочков еды, которую я достал для нее. Довольно быстро она закончилась, а я боюсь оставить ее одну, чтобы поохотиться для нее на еще какую-нибудь человеческую пищу.

Но я не могу допустить, чтобы она голодала. Надо что-то делать. Что именно, понятия не имею. Но она моя единственная забота.

Я наблюдаю, как она, ссутулившись, спит, прислонившись к стене. После того, как появился тот дракон, ей пришлось нелегко, и расслабилась она, похоже, лишь тогда, когда я взял труп и сбросил с крыши, убрав его с глаз подальше. Однако, куда бы я ни повернулся, по-прежнему осталось большое пятно крови и вонь захватчика, и это заставляет меня чувствовать себя недовольным.

Мне вовсе не нужны напоминания о том, что кто-то пытался убить мою пару, отнять ее у меня еще до того, как я успел заявить на нее свои права.

Я подхожу к ней, чувствуя необходимость еще раз прижать ее к себе. Она не просыпается, и я, осторожно подхватив ее когтями, прижимаю к своей чешуйчатой ​​груди. Она инстинктивно поворачивается ко мне, пытаясь согреться моим теплом, и мое сердце наполняется гордостью. Первый раз вороны и стервятники кажутся такими далекими. И это… так приятно. Однако даже в половину не так приятно, как прикасаться к ней, но это приятно само по себе.

Я разглядываю ее, пока она спит, прижавшись ко мне. Мой человек, она такая маленькая и хрупкая. Рука, которую она завернула в ту странную обмотку — «ай» — меня беспокоит. Похоже, она ранена, и я переживаю, что это мог сотворить с ней я. Мне следует быть еще более осторожным, потому что от самой мысли о том, что я мог ее ранить, мне становится тошно. У нее на лице с одной стороны огромное пятно, и как только я когтем убираю волосы с ее лица, то принимаюсь любоваться ее маленькими чертами лица.

Хотел бы я знать, посмотрит ли она когда-нибудь на меня с поощрением? Примет ли она когда-нибудь свою боевую форму? Или люди слишком слабы для чего-то подобного? Ну как же мне с ней спариться, если она даже не побуждает меня к этому?

О том, чтобы вернуть ее в человеческий улей, не может быть и речи. Са-ча теперь моя. Я снова произношу ее имя, старательно его выговаривая. Са-ча. Са-ча. Судя по звуку, оно кажется таким нежным и хрупким, прямо как моя пара.

Осторожно проводя когтем по ее здоровой руке, я принимаюсь ее ласкать. Она испускает вздох и прижимается ко мне поближе, а мне так и хочется заурчать от удовольствия, лишь бы это ее не разбудило.