— Пожалуйста, сделай это. — В трубке слышится всхлип моей матери. — Я все еще не могу поверить, что ты мог так поступить. Это так на тебя не похоже — и снимать деньги со счетов в тщеславных целях, никому не говоря? О чем ты думал, Эшли Артур?

Не собираюсь обсуждать это с ней по телефону; мы с ней оба знаем, что деньги мои, унаследованные от маминого отца, и я могу делать с ними все, что мне заблагорассудится.

То, что я потратил, было лишь частью того, что было на счете, просто каплей в море.

Хотя лучше с ней не спорить.

— Я не знаю, о чем думал, мам.

Это ложь.

Потому что точно знал, о чем думал, когда женился по пьяни на Джорджии, и это звучит примерно так: как только я увидел ее на другом конце комнаты в доме регби, мне захотелось узнать ее. Если бы она не подошла ко мне, я бы, в конце концов, сам подошел к ней.

То, что она сделала, было незрелым, но это не нанесло вреда ничему, кроме моего эго, и давайте будем честны — оно не такое уж хрупкое.

Пока рос, у меня было достаточно льстивых случайных людей, из-за того, кто мой отец, достаточно женщин, которые заигрывали со мной, чтобы знать, что я не уродливый, недостойный кусок дерьма.

Итак, это беспокоило меня, но... один взгляд на Джорджию, и все это раздражение и дурное настроение вылетели в окно. Теперь она моя жена, и я вроде как хочу сохранить ее.

Просто чтобы посмотреть, на что это похоже, хотя она ни разу не вела себя как жена.

— Как только закончится семестр, ты вернешься домой. Ты понимаешь меня, Эшли Артур Калум Драйден-Джонс?

— Да, мама.

— Повтори это.

Краснею, не желая повторять ничего из этого дерьма, когда Джорджия все еще стоит у стойки и слушает каждое мое слово, но мама не собирается заканчивать этот телефонный разговор, пока я этого не сделаю.

— Я возвращаюсь домой, как только закончится семестр.

Я украдкой бросаю на Джорджию взгляд, и ее брови поднимаются, печенье с изюмом на полпути ко рту.

— Ни дня больше в этом колледже, ты понял? Ты возвращаешься домой и привозишь с собой свою жену.

— Мама... — Еще один взгляд на Джорджию дает мне понять, что она на самом деле очень внимательно слушает. — Я сказал тебе, что спрошу ее, но не могу ничего обещать.

— Она сейчас с тобой?

— Да.

— Пожалуйста, дай ей трубку.

— Мама...

— Эшли Артур…

Я опускаю телефон после того, как она называет два моих имени, и прикрываю трубку рукой.

— Мама хочет с тобой поговорить.

Джорджия издает сдавленный звук, печенье попадает не в то горло. Девушка несколько раз кашляет, становясь ярко-красного цвета. Делает глоток воды из стакана, который я налил себе перед тем, как она вошла в дверь.

— Она хочет поговорить со мной? — Сглатывает, вытирая крошки от печенья на руках о спортивные шорты. — Эм. Ладно...

Медленно, как будто идя в похоронной процессии, Джорджия подходит ко мне и протягивает руку за мобильным телефоном.

— Алло?

Она делает паузу, внимательно слушая, что говорит мама, ее лицо все еще красное от застрявшего печенья, смущения и смирения. Я ни за что на свете не могу представить, что, черт возьми, мама говорит ей, и ожидание, чтобы выяснить это, оказывается пыткой.

— Да, мэм. — Джорджия кивает. — Спасибо. — Пауза. — Да, это он. — Она смотрит на меня с кроткой улыбкой на лице; это сбивающая с толку улыбка, которую я не могу прочитать. Это улыбка сожаления, или ободряющая улыбка, или…

— Вы уверены, миссис... э-эм, леди Джонс, э-эм... — Она запинается, не зная, как обратиться к моей матери. — Я не думаю, что это было бы... — Мама, должно быть, прервала ее, потому что ее голос затихает, предложение не закончено. — Вы уверены? — Пауза. — Это всего за несколько коротких недель. Может быть, я могла бы заставить это сработать, но... — Она снова замолкает, и от разочарования, что моя мать говорит о Джорджии, у меня сжимается грудь. — Конечно, я так и сделаю.

Она молчит еще несколько мгновений, затем:

— С вами тоже было приятно поговорить. Хороших выходных, мэм.

Джорджия такая вежливая, и я молча смотрю на нее, когда она протягивает мне мой мобильный, кладя его мне на ладонь.

Я подношу его к уху.

— Она повесила трубку. — Моя жена-соседка смеется, хотя этот звук пронизан нервами и напряжением.

Коктейль беспокойства, если хотите.

— Ну? — спрашиваю я. — Что она сказала?

— Прости, но... мы можем поговорить об этом позже? Пожалуйста? У меня голова идет кругом. — Джорджия выходит из комнаты, прижав по два пальца к вискам. — Я собираюсь принять ванну.

Ванну.

Хорошо.

Да, конечно — я могу подождать, пока она закончит отмачиваться, чтобы узнать свою судьбу. Узнать, о чем они с моей матерью говорили, что, по мнению Джорджи, могло бы сработать.

Похоже, она летит со мной в Британию.

Ей просто нужно больше времени, чтобы привыкнуть к этой идее.

— А вот и ты.

Джорджия смотрит на меня, отмокая в ванне, окруженная таким количеством пузырьков, что я не вижу ее сисек.

— Спасибо. — Она берет бокал с вином, который я протягиваю ей, и без колебаний делает маленький глоток, закрывая глаза, когда опирается головой о край ванны. — Думаю, мне это нужно.

— Думаю, нам обоим.

Последние шесть дней были не такими напряженными, как телефонный звонок от моей матери. Мы практически не обращали внимания на нависшую над нами угрозу аннулирования брака, и мама обрушила ее на нас, как ведро холодной воды на тренера после победного матча.

Никто из нас ничего не говорит, пока мы вместе находимся в ванной, пузырьки постепенно растворяются. В конце концов вода остывает, и Джорджия просит меня передать ей полотенце.

Я передаю его и оставляю девушку одну, а сам иду к шкафу, чтобы взять треники и футболку — то, во что можно переодеться после душа.

— Думаю, что нам обоим нужно лечь спать пораньше.

Она кивает, заворачиваясь в полотенце.

Через час Джорджия забирается ко мне в постель во фланелевых шортах и майке, длинные волосы высушены и расчесаны.

Она вздыхает и ложится лицом ко мне, упираясь подбородком в ладони.

И еще.

Она надела свое обручальное кольцо...

...что делала всего несколько раз с тех пор, как мы вернулись.

— Что? Оно красивое, и, возможно, у меня больше никогда не будет такого красивого кольца, — сказала она мне в тот вечер, когда я застал ее в нем во время написания статьи по массовым коммуникациям.

Бриллиант сверкал и переливался под светом лампы на ее столе.

Я наблюдал из дверного проема, как девушка протягивает руку, поворачивая ее то так, то эдак.

— Твоя мама хочет со мной познакомиться.

Я кивнул.

— Они все хотят. Боюсь, что она... — Давайте подумаем, как мне это сказать. — Мама могла рассказать нескольким людям, что я женился. Не знаю точно почему, но думаю, она потеряла надежду, что я когда-нибудь женюсь.

Джорджия удивленно смотрит на меня.

— Потеряла надежду? Тебе только двадцать два!

Ее выражение ужаса заставляет меня рассмеяться, и я протягиваю руку, чтобы убрать волосы, упавшие ей на глаза.

— Это просто такое поколение, — объясняю я, но безрезультатно.

Джорджии это не нравится.

— Такое поколение? Твоим родителям не девяносто лет, им сколько — пятьдесят? Может быть? Почему они так озабочены тем, чтобы женить тебя, что позволили тебе остановиться на ком-то, кого в глаза не видели?

Я останавливаю ее. Она такая дерзкая.

— Что еще сказала мама?

— Она хотела бы со мной встретиться и с радостью оплатит перелет. Первым классом, конечно, чтобы мне было удобно. Как только закончится семестр. — Джорджия делает паузу. — Она хочет устроить посиделки.

— Что?

— Она сказала, чай с несколькими друзьями.

— Чай с несколькими... нет. Ни в коем случае. Скорее всего, она собирается устроить тебе засаду с девичником. Возможно, пригласит чопорную подружку Джека, Кэролайн, которая тебе до слез надоест, к тому же она бешеная стерва.

У Джорджии открылся рот.

— Эшли! Не могу поверить, что ты только что это сказал!

— Что? Часть про девичник или ту, где назвал девушку Джека стервой?

— Все. — Джорджия смеется, и я расслабляюсь.

Фух, она не собирается злиться на меня за ругательства, хотя теперь, когда она указала на это, я чувствую себя немного виноватым.

— Прости, но... она такая. Изворотливая стерва.

— По крайней мере, она не из тех, кто сходит с ума в Городе Грехов и выходит замуж за своего соседа. — Джорджия опускает голову на мою руку и тяжело вздыхает. — Я думаю, что поехать с тобой домой было бы огромной ошибкой.

— Почему?

Это очевидно, но мне хочется услышать ее причины.

Девушка поднимает голову и смотрит на меня.

— Потому что твоя мама начнет надеяться, а потом все будут разочарованы, когда брак будет аннулирован. Нам двадцать два года, черт возьми. Это безумие.

— Множество людей вступают в брак в возрасте двадцати лет.

Я забываю о том, что мы с Джорджией не признавались друг другу в любви с той ночи, когда сбежали. С тех пор мы не повторяли те пьяные признания в любви.

Что...

Не предвещает ничего хорошего, не так ли?

Но это возможно. Мои родители поженились, когда маме было восемнадцать, а папе — двадцать три, связанные, в основном, долгом и всеми этими злоключениями из-за титула, но также безумно влюбленные. То было другое время, хотя прошло всего несколько десятилетий.

К тому же, по словам папы, мама не подпускала его к себе, пока они не поженились, а он хотел ее трахнуть.

— Она сказала что-нибудь еще?

Должно быть, да — Джорджии едва удалось вставить хоть слово.

Моя соседка-супруга целует кончик моего подбородка.

— Многое о том, как они хотят со мной познакомиться и не могут поверить, что мы сбежали без надлежащей свадьбы. — Она хихикает. — Как будто мы тайно встречались с самого начала.

Мы не встречались, даже немного.

— Я хочу встречаться с тобой.

Она смотрит вверх, наши лица в паре сантиметров друг от друга.

— Правда?

— Конечно, хочу. Я знаю, что уже поздновато, но хочешь ли ты быть моей девушкой?

— Эшли... ты говоришь это, чтобы не чувствовать себя виноватым за то, что мы напились и поженились?