- Надеюсь, вы нашлись, что ответить? - нетерпеливо спросил Неру.
- Я сказал, что мы и не помышляем поощрять Советы. Советы предложили нам помощь, мы думаем ее принять...
- Вы бы лучше послали этих менеджеров подальше с их политическими условиями! - резко проговорил Неру. - Русские геологи нашли то, что ученые США и Великобритании десятилетиями не могли а, вернее, не хотели найти!
- Вчера, - несмело проговорил министр, - спикер парламента вручил мне интерпелляцию. Вот она: "До каких пор правительство будет распродавать страну "красным"? Мы дошли уже до того, что готовы объявить войну частным нефтяным компаниям, которые служили Индии верой и правдой более века"...
Министр развел руками, как бы говоря: "Что делать, как отвечать?" Неру вышел из-за стола. Зашагал по комнате. Буркнул: - Отвечать буду я!
В голове привычно складывались фразы будущего выступления: "Страну распродают "красным" безответственные оппозиционеры справа и беспринципные политические шантажисты. Русские придут в Индию только по нашему приглашению, а оно уже послано, и уйдут, когда нам это будет нужно!..
Нефтяная война объявлена нам нефтяными компаниями, а не мы ее объявили.
С этой трибуны я могу официально подтвердить, что мы пойдем войной на любого, кто попытается нас шантажировать или запугивать, будь то изнутри или извне, с Востока или Запада, Севера или Юга.
Часть нефтяной промышленности мы национализируем. Обязательно. И искать нефть будем. До тех пор будем, пока не обеспечим Индию нефтью и не прекратим ввоз ее из-за границы"...
Премьер предложил министру позавтракать вместе с ним.
Предложил сухо, глядел при этом на часы. Тот вежливо поблагодарил, отказался.
"Верно говорят, что зачастую запас самолюбия обратно пропорционален запасу ума", - подумал Неру. Как только министр ушел, он переоделся и спустился в столовую. Там уже его ждали стенографистка и секретарь по вопросам печати - за завтраком он всегда диктовал ответы на письма и телеграммы, замечания по статьям, корреспонденциям, заметкам, появившимся в утренних газетах Дели.
- Передайте мою просьбу главе Департамента печати, - обратился Неру к секретарю, - чтобы он провел неофициальный инструктаж крупной прессы. Пусть не раздувают пока эту нефтяную историю. Подчеркиваю - неофициально и пока. Все.
Секретарь молча поклонился. Попятился к двери...
Когда огромный, черный "роллс-ройс" величественно выплыл из ворот резиденции, Неру скользнул взглядом по противоположному тротуару. Там, на разных углах шедшей к Дворцу Совещаний улицы, расположились два временных строения. Одно из них небольшой шалаш из уже пожелтевших листьев слоновой пальмы. В его тени виднелось блестевшее коричневым лаком небольшое, сухое тело и голова с гривой седых волос. Другое - просторный двухкомнатный домик производства какой-то западногерманской фирмы. Дверь-полог была едва прикрыта. Из нее торчали наружу две босые, мясистые мужские ноги. На стволе дерева, раскинувшегося над шалашом, висел самодельный плакат: "Лучше голодная смерть, чем английский язык. Долой язык наших вчерашних душителей! Да здравствует хинди - язык великого и древнего народа! Тхаккар".
Перед входом в домик на врытом в землю щите наклеены девять одинаковых плакатов, отпечатанных в типографии: "Долой премьера, жаждущего силой навязать южанам ненавистный хинди! Начнем священную войну за честь и славу наших дедов, прадедов и прапрадедов - наш непревзойденный тамили!
Смерть насильникам! Бахатур, член парламента".
Невдалеке от шалаша и домика стояли полицейские. Они лениво зевали, перебрасываясь краткими репликами. Изредка останавливался одинокий прохожий. И, защитив глаза от солнца ладонью, читал один плакат, затем другой. ребятишки молча простаивали часами, ожидая чего-нибудь интересного. Иностранные туристы, проезжая мимо на своих "фиатах", "маздах", "Фольксвагенах" и "шевроле", усиленно расходовали кино- и фотопленки...
При появлении автомобиля премьер-министра, полицейские лихо отсалютовали. Неру сердито задернул темные шторы на окнах машины.
"Скоро в мой собственный дом влезут со своими дурацкими голодовками!" - подумал он и по внутреннему телефону сказал секретарю, чтобы избрали маршрут, который дал бы возможность приехать в парламент минут через двадцать - к самому началу работы.
Неру хорошо знал и Тхаккара, одного из крупнейших поэтов, пишущих на хинди, и Бахатура, генерального секретаря недавно созданной на Юге партии крупных землевладельцев и промышленников. С поэтом он близко сошелся еще за британскими решетками. С земельным магнатом встречался в разгар битвы за освобождение Индии. Неру еще раз снял трубку и спросил секретаря, строго ли соблюдают Тхаккар и Бахатур пост. Секретарь сказал, что поэт действительно неделю ничего не брал в рот.
Что же касается южанина, то к нему, по сообщению охраны резиденции, каждую ночь что-то тайно приносят.
Неру улыбнулся. Он был удивлен, узнав, что Бахатур, гурман и обжор, объявил голодовку. А вот с Тхаккаром надо что-то предпринять. Уж если он решился на такой шаг, то отнюдь не ради дешевой газетной шумихи. И не в порядке подготовки к предстоящим выборам (кстати, он никогда и не выставлял свою кандидатуру).
"Да, языковая проблема, - Неру устало, грустно улыбнулся. - Как-будто нет других проблем - скажем, национализации.
И полного проведения аграрной реформы. И ликвидации безработицы. И развития тяжелой индустрии. И создания нефтяной. И коррупции государственного аппарата. И взаимоотношений с Пакистаном. Н-да, кашмирская тошнотворная головоломка"...
Они проезжали по зеленому кольцу Дели. Неру не любил столицу. Хотя тщательно это скрывал. Не любил за разделение на Старый и Новый город. За скопище лачуг в одном и вилл в другом. И не потому, что он был принципиально против вилл.
Вовсе нет. Он ведь и сам был богатый человек и владелец среди всего прочего - множества вилл. Он считал, что в Старом городе надо было бы снести лачуги и построить стандартные дома для рабочих. Для простого люда. И деревья посадить. Чтобы хоть как-то сгладить вопиющую разницу между раем и адом.
Не любил он Дели и за песчаные бури. И за ливни и наводнения. И за постоянно вспыхивающие эпидемии чумы и холеры, черной оспы и тифа. И за жителей - горластых, нахальных. Вечно куда-то бегущих. О чем-то спорящих. Что-то продающих, покупающих...
Ему часто вспоминался Аллахабад - чистенький, уютный городок на северо-востоке Индии, где он родился. Степенный и размеренный ритм жизни в нем. Его погруженные в философское созерцание, пытающиеся глубже постигнуть себя и богов жители.
Его желтая Священная река, его умеренный климат. Его древнейшие храмы и университет. Да, Господи, разве есть что-либо такое, что человеку не кажется самым лучшим на свете на его родине?
Машина миновала один из древних храмов Дели. И Неру вспомнил, как мать впервые в его жизни привела его в храм. Об отце, который был тогда где-то в отъезде, она говорила всегда с трепетом и благоговением: "Отец моего сына велел", "Отец моего сына написал", "Отец моего сына решил". Даже к нему, четырехлетнему несмышленышу, у нее было восторженное отношение.
Тогда храм показался ему слишком шумным. Тысячи людей, толкая друг друга, спешили свершить омовение в храмовом пруду. Побыстрее сделать приношение богам. Очистить душу. Где-то натужно кричали ярко размалеванные и разукрашенные храмовые слоны. Где-то тайная стража священных законов била палками по пяткам пробравшегося в храм неприкасаемого, и тот истошно кричал. Светильники угрожающе взмахивали крыльями пламени.
Воздух был тягуч и терпок в этой огромной кухне человеческих душ. Воздух, напоенный запахами и людского пота, и переспелых бананов, и манго, и горящего розового масла...
В здание парламента Неру вошел без одной минуты десять.
И сразу же оказался в кольце журналистов. Со всех сторон протянулись микрофоны, посыпались вопросы: - Русский премьер приедет на церемонию пуска первой очереди завода в Бхилаи. Какие тайные переговоры вы собираетесь вести с большевиками?