Ведьма, не мужчина и не женщина, а может и вовсе одетый в человеческую одежду зверь.

Неразборчивая баба, что не может отличить хорошее от плохого, совсем потерявшая стыд и совесть из-за убийцы.

Если вы хотите лишь причинить еще больше страдания грешнику, зачем выбирать слова? Тем более все и так прекрасно знают, что стоящий на коленях на земле мужчина больше никогда не разогнется, а орден стоящей рядом с ним женщины сгинул навеки и не сможет за нее заступиться.

Какими бы мерзкими ни были бранные слова, разве ради этих людей кто-то ввяжется в спор?

Мо Жань только теперь ясно осознал, что в этом мире, оказывается, на удивление много «храбрецов и людей чести». В благородном порыве эти герои один за другим вырастали, словно ростки бамбука после весеннего дождя.

Такие все праведные, исполненные благородного гнева и негодования, борцы со злом.

Вот только непонятно, где были все эти люди раньше.

Допрос в Цитадели Тяньинь — большая редкость, пожалуй, лет десять никто не удостаивался подобной чести. Шумные зеваки сменяли друг друга, словно приливные волны, что, с шумом и грохотом нахлынув, отступают с отливом, оставляя после себя медленно затухающее эхо. В одной из этих волн кто-то сказал:

— Этот Мо Жань прежде совершил немало добрых дел, а теперь, если так рассудить, выходит, уже тогда у него могли быть скрытые мотивы, о которых мы даже не знали. Этот демон, так запросто убивающий людей, еще и ночевать оставался в нашей деревне. Теперь, как вспомню, так страх разбирает.

— Говорят, его мать Дуань Ихань, слышали что-то об этом?

— Дуань Ихань? Та самая непревзойденная музыкальная фея? — изумился еще кто-то из толпы. — Разве та девушка не была очень хорошей? Слышал, что она была очень талантливой и нежной, возвышенной и чистой, порядочной и добросердечной…

Тут же кто-то ехидно хмыкнул в ответ:

— Вы, мужчины, и правда странные люди, Дуань Ихань ведь была шлюхой, верно? На мой взгляд, если в наше время уже и шлюха способна похвастаться возвышенностью и чистотой, то мир действительно слишком изменился, и в сердцах людей не осталось никаких моральных ориентиров.

Тот мужчина, которому так резко возразили, недовольно ответил:

— Дуань Ихань была великой актрисой, а не какой-то там продажной певичкой. Она много лет выступала в музыкальной труппе и за все время не было известно ни одного случая, чтобы она принимала в своей спальне мужчин, ищущих продажной любви…

— Ну конечно, раз ты нищий, то предпочитаешь верить, что она их не принимала. Подобные женщины запрашивают двойную цену, а уж если у их посетителей водятся большие деньги, вмиг забывают о чистоте и добродетели.

Тут же из толпы кто-то возмущенно выкрикнул:

— А в чем разница между актрисой и продажной певичкой? Все они бесстыжие людишки, что не знают, что такое честь и достоинство. Кто бы мог подумать, что в наше время кто-то будет подменять значения слов, чтобы прикрыть столь недостойное занятие, как проституция. Не ожидал я, что в этой области Верхнего Царства мораль и добродетель падут так низко.

Выступивший с этой речью был не кто иной, как вчерашний школьный учитель, который тогда был с ребенком на руках. Сегодня, впрочем, вместо ребенка он держал стопку книг, а за ним по пятам следовала группа учеников из его Академии. Школьный учитель чуть вздернул подбородок и высокомерно оглядел собравшихся у помоста.

Кто-то из толпы, опознав его, учтиво поприветствовал:

— Господин Ма, сегодня вы закончили занятия раньше обычного.

— Знания, полученные от чтения написанного на бумаге, весьма поверхностны, — ответил школьный учитель. — Сегодня я специально пораньше закончил занятия, чтобы привести сюда своих учеников для наставления и получения житейского опыта.

Сказав это, он бросил многозначительный взгляд на защищавшего Дуань Ихань молодого человека и презрительно фыркнул:

— Однако я никак не ожидал, что услышу здесь такие поразительные высказывания. Это и правда открыло мне глаза, и теперь этот Ма действительно глубоко обеспокоен и опечален тем, какие нравы нынче царят в Верхнем Царстве.

— Точно! Господин Ма верно говорит! Этот наставник воистину образец морали и добродетели.

— Наставник родился для того, чтобы стать примером для всех людей.

Человек, который был достаточно смел, чтобы попытаться вступиться за Дуань Ихань, был пристыжен и зол. Все вокруг насмехались над ним, отчего его лицо стало цвета свиной печени. Не находя слов для защиты своей позиции, он раздраженно взмахнул рукавами и ушел.

Когда Мо Жань услышал эти слова, сначала его охватила ярость, а потом бессилие.

Он не мог ничего сделать, и ему оставалось только слушать, как смердящая злобой толпа, смешивая с грязью, перетирает кости его давно умершей матери.

На его глазах женщина, перед смертью молившая его «помнить добро и не искать мести» была перемолота этими черными ртами и превращена в проститутку, потаскуху и суку, родившую себе подобное отребье.

Невозможно заткнуть людские рты.

Е Ванси очень долго сдерживалась, прежде чем, наконец, потеряв всякое терпение, сделала шаг вперед, собираясь поспорить с этими «милостивыми господами». Но Мо Жань тихо сказал ей:

— Не говори ничего.

— …

— Это бесполезно.

Е Ванси вернулась к нему. К этому времени дождь уже почти стих, однако она так и не закрыла зонт. Как будто этот бумажный зонтик из тонкой промасленной бумаги был способен заслонить его от чего-то.

Мо Жань поднял взгляд и долго смотрел на нее, прежде чем хрипло сказал:

— Не стой здесь со мной, барышня Е, если веришь мне… иди в Цитадель Тяньинь и найди Сюэ Мэна, найди людей с Пика Сышэн… скажи им… — на какое-то время он замолк. Сейчас у него не осталось сил даже на то, чтобы говорить. — Скажи им, чтобы они послушали меня и приняли меры… чтобы как можно скорее разыскали Хуа Биньаня… и моего Учителя…

При одном упоминании Чу Ваньнина его сердце скрутило мучительной болью.

Где Чу Ваньнин?

Судя по тому, что и как говорил Ши Мэй, он не собирался причинять ему вред, но куда он его забрал и что может заставить его сделать?

Ему нельзя было слишком глубоко об этом задумываться.

— Первая запретная техника действительно вернулась в этот мир, так что вы должны быть готовы, — ресницы Мо Жаня затрепетали, — я… не смогу остановить вторую атаку… однако она, несомненно, будет… прошу тебя довериться мне, у меня нет никаких скрытых намерений, я лишь надеюсь, что это все еще можно остановить.

«Так больше не может продолжаться.

Я больше не хочу совершить ту же ошибку и вновь увидеть, как Чу Ваньнин призывает Хуайша.

Я больше не хочу видеть, как этот человек один умирает, своей жизнью латая небесный свод».