Теплое тело обнимало лишенную тепла жизни бренную оболочку. Труп Тасянь-Цзюня был сильно искалечен, левая нога почти полностью рассеялась, обратившись в пепел.

На его лице отразилась масса самых разных эмоций. В конце концов он поджал губы и отвернулся.

— Нет никого, кто бы достал этого достопочтенного больше, чем ты. Что за нужда приходить и навязываться мне в сопровождающие?

Но в этот момент ему казалось, что его сердце разорвалось и из него наружу вырвалась вся его нежность, преданность и любовь. Понятное дело, что он был всего лишь трупом, но сейчас он вдруг почувствовал невыносимый жар во всем теле.

Помолчав немного, Тасянь-Цзюнь вдруг обернулся и сказал:

— Точно! Действительно есть одна вещь. На самом деле есть одна вещь, о которой достопочтенный должен тебе рассказать.

— Что это?

Он вскинул голову и, сдерживая удушающую тяжесть на сердце, сделал глубокий вдох, после чего решительно взглянул в лицо Чу Ваньнину:

— Прежде чем скажу, не мог бы ты сначала сказать этому достопочтенному правду.

— …

— Ты правда так сильно ненавидишь меня? Ты не желаешь со мной расставаться только из-за умершего у тебя на руках образцового наставника Мо?

После этих предательских слов его глаза увлажнились и покраснели от унижения.

Если бы мир не перевернулся и не оказался на грани полного уничтожения, он, вероятно, никогда бы не стал так смиренно просить дать ответ на этот вопрос. От невыносимого стыда император непроизвольно сжал пальцы в кулак… и только тогда заметил, что кончики пальцев его левой руки тоже начали рассыпаться, превращаясь в пепел…

Молчание затягивалось. Не дождавшись ответа Чу Ваньнина, его пылающее сердце начало постепенно остывать.

Казалось, тот пульсирующий орган в его груди был раздавлен и теперь от него остались лишь грязь и зола.

— Забудь, — Тасянь-Цзюнь отвернулся. — Этот достопочтенный знает ответ, не имеет значения, в любом случае этот достопочтенный тоже…

Прежде чем он успел договорить, теплые руки крепко обхватили его щеки.

Чу Ваньнин смотрел на его изуродованное шрамами некогда красивое лицо, но в глазах его было больше искренности и душевной теплоты, чем когда-либо прежде.

— Ты совсем дурак или как?

— …

— Из-за тебя, — Чу Ваньнин крепко обнял его. Магический барьер Сюань-У замерцал, потускнел и окончательно погас.

В этом мире остался лишь мрак. А затем, победно и гордо бурля и кипя, пришла последняя волна. Со звериным натиском и ревом, будто насмехаясь над ничтожностью сил этих глупых людишек, что посмели бороться с судьбой.

— Эти слова я сказал и ему.

Чу Ваньнин еще крепче обнял своего исчезающего возлюбленного. В Судный день, перед лицом Великого Потопа, выражение его лица было спокойным и умиротворенным, но в глазах читалась серьезность и торжественность.

— Неважно, император Тасянь-Цзюнь или образцовый наставник Мо — это все ты.

Разрушение уже добралось до предплечья, а потом и до груди.

Черные глаза пристально вглядывались в глаза человека напротив.

— Я всегда буду твоим человеком, — сказал Чу Ваньнин, — и никогда не пожалею об этом.

Лицо Тасянь-Цзюня напряглось, он закрыл глаза, и из-под его длинных ресниц вдруг брызнули слезы.

Теперь, когда он наконец снял с себя эту ледяную маску, его лицо медленно расслабилось. Второй, пока еще целой рукой, он крепко обхватил спину Чу Ваньнина, позволяя своему возлюбленному прижаться к своей груди, потом опустил голову, чтобы поцеловать его волосы и щекой нежно потерся о лоб своего любимого мужа.

— Ты прав, — он вздохнул, — я и правда такой глупый… Ваньнин, прости меня.

Столько лет любви и ненависти, привязанности и вражды, обид и недопониманий, жизненных взлетов и падений — и вот все завершилось этим горестным вздохом и осело пылью.

Через пару мгновений Тасянь-Цзюнь прижался губами к уху Чу Ваньнина, и тот услышал его полный огня низкий и глубокий голос, который за всю жизнь императора редко когда звучал так спокойно и безмятежно:

— Что ж, осталось не так много времени… Пора и мне открыть тебе секрет.

— Какой секрет?

Тасянь-Цзюнь опустил взгляд:

— Это касается образцового наставника Мо.

— !..

— На самом деле после того, как его сердце сплавили с моим, я сразу почувствовал, — он сделал паузу, — что душа образцового наставника Мо слилась с моим телом.

— …

Чу Ваньнин ошеломленно замер. Резко подняв глаза, он недоверчиво уставился на улыбающееся лицо Тасянь-Цзюня.

— Те осколки души… все это время были у меня внутри. Просто это сердце совсем как неотесанный камень. Я всегда чувствовал, что даже если тело мое разрушено и в нем живет лишь осколок души, у меня все еще есть моя собственная воля и решимость. Из-за этого я не хотел объединять все эти души[309.8]. Но сейчас, если бы я был единственным, кто мог объясниться с тобой, — это было бы слишком несправедливо.

— Ваньнин… — Тасянь-Цзюнь закрыл глаза, и слабая улыбка на его лице постепенно увяла. — Не переживай, до этого момента он всегда был рядом.

— !

Под ошеломленным взглядом Чу Ваньнина через мгновение Тасянь-Цзюнь открыл глаза. И ведь было очевидно, что это те же самые глаза, но они уже не казались такими непроглядно черными, даже почти фиолетовыми, а были кристально чистыми и невероятно нежными.

— …Мо Жань?!

С оглушительным грохотом накатила очередная огромная волна, и магический барьер Сюань-У окончательно рухнул. Под натиском яростного прибоя, посреди бушующих волн, Мо Жань ничего не ответил ему, а лишь еще крепче сжал в своих объятьях и вместе с ним погрузился в безбрежные воды океана, проглотившего остатки этого разрушенного мира.

Когда Мо Жань открыл глаза в глубине синих вод, пенные брызги и пронизанные светом пузырьки закружились вокруг них.

Океан был таким же глубоким, как любовь в этих черных глазах.

Под толщей воды губы Мо Жаня зашевелились: он беззвучно что-то говорил Чу Ваньнину…

«Учитель, не волнуйся, это я.

Я все еще существую.

Был и всегда буду.

Поэтому… возвращайся. Не оставайся здесь.

Поверь, со мной все будет хорошо. Я сделаю все возможное, чтобы вновь увидеть тебя и быть рядом с тобой.

Я буду ждать тебя в другом мире».

Прежде чем губы в последний раз открылись и закрылись, он призвал Цзяньгуй, который крепко связал все тело Чу Ваньнина и потащил его к приоткрытой всего лишь на несколько десятков сантиметров щели во Вратах Жизни и Смерти.

— Мо Жань… Мо Жань! Что ты делаешь?! Негодяй! Что ты задумал?!

Улыбающийся Мо Жань погружался все глубже. Вот уже разорванное в клочья тело превратилось в прах, а потом и его лицо, которое было безумным и медово-сладким, невинным и отвратительно ехидным, непостижимым образом сочетая в себе зло и добро, праведность и порок, в один миг разлетелось на множество пестрых клочьев, обратившихся в мелкую пыль.

«Постепенно все больше отдаляясь.

Возвращайся домой. Ваньнин.

Ты должен верить мне.

Со мной ничего не случится. Я всегда буду рядом с тобой.

Вечно».