Тихо выругавшись, Цзян Си бросил еще один обеспокоенный взгляд на своего лучшего старейшину и пошел помогать другим раненым.

Дрожащей рукой Хуа Биньань нащупал в своем мешочке цянькунь пузырек с кровоостанавливающим порошком и уже собирался посыпать им свои раны, как вдруг чья-то рука забрала у него фарфоровую бутылочку.

— Я помогу, — сказал Мо Жань.

— …Не нужно.

Мо Жань взглянул на него с самым искренним участием:

— Я только нанесу порошок и все. Минутное дело.

Хуа Биньань выхватил пузырек и прошипел:

— Я не привык, чтобы другие касались меня. Кроме того, вы не целитель, так что не усугубляйте ситуацию.

— Тогда я вам помогу.

— Ши Мэй? — Мо Жань резко обернулся на голос. Незаметно подошедший к ним Ши Мэй уже быстро вытащил инструменты. Увидев сумку целителя, Хуа Биньань скривил губы, но больше не возражал и не сопротивлялся.

Ши Мэй разложил обернутые в полотно серебряные иглы и тихо сказал:

— Старший мастер, этот недостойный младший может ошибиться и заранее просит его простить.

Хуа Биньань: — ...

Раны были очень тяжелыми, и пытаться остановить кровотечение при помощи заклинаний стало бы пустой тратой сил и времени. Прежде чем начать обработку, нужно было заблокировать меридианы, используя духовные иглы. Отразившись холодным сиянием в глазах Ши Мэя, больше десятка серебряных иголок одновременно вошли в нужные акупунктурные точки.

— Старший, вуаль и шляпа…

Глаза мастера Ханьлиня мрачно блеснули. Однако он прекрасно понимал, что на лице есть несколько точек, которые также следует заблокировать, поэтому резко сказал:

— Я сам сниму.

Упала окрашенная свежей кровью тонкая вуаль, впервые обнажив перед посторонними людьми лицо мастера Ханьлиня.

Конечно, это оказалось очень необычное лицо. Верхнюю его часть можно было бы назвать прекрасной, однако от переносицы вся кожа была покрыта ожогами, напоминая тело морской звезды.

Когда Хуа Биньань поднял голову, в его глазах тускло блеснули обида и горькая усмешка:

— Ну и как? Образцовый наставник Мо, что же вы не спешите уйти? Или хотите еще полюбоваться на мою неземную красоту?

— …Прошу прощения.

Хуа Биньань холодно усмехнулся и, повернувшись к нему спиной, сказал:

— Я сразу предложил вам не стоять тут, чтобы не оконфузиться, но вы меня не послушали. А сейчас произносите эти извинения, но я прекрасно знаю, о чем ваши мысли… Наверняка сейчас вы думаете: «Этот великий мастер Ханьлинь выглядит по-настоящему уродливо». Ха-ха!

Почувствовав неловкость, Мо Жань замотал головой и, ничего не ответив, быстро ушел.

Глава Ма все еще возился со сломанным замком запирающего механизма, когда духовные силы Чу Ваньнина, поддерживающие барьер перед воротами храма Тяньгун, почти иссякли. Повернувшись к Сюэ Мэну, он крикнул:

— Сюэ Мэн, подмени!

Сюэ Мэн сразу же интуитивно все понял и поднял меч, показывая, что готов. Передача барьера между ними прошла очень плавно, поэтому в момент замены ни один мертвец не успел проскочить через защиту.

Стоило Чу Ваньнину отпустить магический барьер, как он, не удержавшись, невольно пошатнулся и отступил на шаг назад. Заметив его побледневшее лицо, Мо Жань почувствовал ни с чем не сравнимую боль в сердце, но на глазах множества людей ему нельзя было показывать свои чувства. Сейчас он не мог даже взять Чу Ваньнина за руку, так что ему оставалось только, подавив свой первый порыв, спросить:

— Вань… Учитель, как вы?

— Сносно, — Чу Ваньнин тихо кашлянул, — просто пришлось потратить немного больше духовной энергии, чем обычно.

Но Мо Жань знал, что у Чу Ваньнина очень хрупкое духовное ядро и если для кого-то другого перерасход духовной силы не был критичен, то для него…

Мо Жань закрыл глаза.

В прошлой жизни, когда их отношения учителя и ученика были разорваны, и они бились не на жизнь, а на смерть, в одном из сражений Чу Ваньнин израсходовал всю свою духовную силу, и его духовное ядро раскололось. С тех пор он мало чем отличался от обычного человека, можно даже сказать, что после этого его тело стало слабее, чем у большинства простых смертных.

Как это может быть «сносно»...

На сердце Мо Жаня словно камень упал. С покрасневшими глазами он молча снял верхнюю одежду, что дал ему Чу Ваньнин, и накинул на него. Только в этот краткий миг он позволил себе сквозь плотную ткань слегка сжать плечи Чу Ваньнина..

Все его переживания и болезненная любовь сейчас были спрятаны в этом легком прикосновении кончиками пальцев.

Поддерживая Чу Ваньнина, Мо Жань отвел его в сторону, нарочно выбрав место, где было поменьше людей, и сам сел рядом ним.

Пользуясь тем, что на них никто не обращал внимания, он крепко сжал руку Чу Ваньнина.

Такая холодная.

В тот год, когда Учитель потерпел поражение от его меча, и он, поставив ногу ему на грудь, схватил его за подбородок, кожа Чу Ваньнина была такой же холодной.

Мо Жань опустил глаза, кончики его пальцев слегка дрожали.

Вокруг них было множество любопытных глаз, поэтому Чу Ваньнин поначалу хотел отдернуть руку, но, почувствовав эту слабую дрожь, вместо этого переплел их пальцы.

— Дай-ка взглянуть, — Чу Ваньнин протянул вторую руку и приподнял лицо Мо Жаня, чтобы осмотреть все еще кровоточащие раны на щеке и переносице. — Больно?

Мо Жань покачал головой и пристально вгляделся в его лицо. Несмотря на то что от истощения у него даже губы посинели, Чу Ваньнин, забыв о себе, продолжал беспокоиться за него.

Мо Жань почувствовал очень сильную боль.

Не в ране.

В сердце.

Но, в конце концов, за эти годы он научился врать не хуже Чу Ваньнина, поэтому ответил:

— Не больно.

— Если не больно, почему ты дрожишь?

Мо Жань ничего не сказал. Он просто не мог выдавить ни звука. Однако из-за его молчания Чу Ваньнин решил, что он все-таки дрожит именно от боли. Когда кончики его пальцев засветились голубовато-зеленым сиянием, зрачки Мо Жаня мгновенно сузились, и он поспешил перехватить потянувшуюся к его щеке руку Чу Ваньнина:

— С ума сошел?! Снова используешь духовную силу?!

— Это же такая мелочь, — ответил Чу Ваньнин, — всего лишь крошечный лечебный заговор, чтобы снять боль.

Кончики его пальцев нежно коснулись рубца.

Боль ушла.

Но в сердце Мо Жаня словно вонзился острый нож. Казалось, даже если бы его казнили «тысячей надрезов» и четвертовали, он не страдал бы так сильно.

Конечно, он понимал, что Чу Ваньнин использовал лишь каплю собственной духовной силы. В конце концов, этот человек всегда так щедро делился духовной энергией с другими людьми, а ему выделил лишь эту малость.

В прошлой жизни именно из-за того что Чу Ваньнин отдавал посторонним людям слишком много, а ему — слишком мало, в его сердце зародилась ненависть к нему.

Но тогда он просто не знал.

На самом деле те крохи, что давал ему Чу Ваньнин, хоть и были до слез малы, но это все, что у него было — последнее, что у него оставалось.

— Готово! Починили! Мы его починили!

Раскрасневшийся заклинатель, который помогал главе Ма с починкой запирающего механизма, подбежал к выходу, на ходу выкрикивая:

— Приготовьтесь отступать! Ворота закрываются! Приготовьтесь, ворота скоро закроются!

К этому времени группу людей, сдерживающих наступление мертвецов, сменил Мэй Ханьсюэ. Сюэ Мэн из-за ранения был вынужден отступить. Рана была не слишком серьезной, поэтому он взял бинты, чтобы самостоятельно наложить повязку, а сам продолжал внимательно следить за ситуацией у ворот. Сжимая в зубах конец бинта, Сюэ Мэн завязывал узел на раненой руке, наблюдая, как Мэй Ханьсюэ теснит врага.

Была в стиле боя этого человека одна странность. Сюэ Мэн ясно помнил, что у Мэй Ханьсюэ было духовное ядро смешанной водно-древесной сущности, однако, по непонятной причине, сейчас он с легкостью использовал огненные приемы и заклинания. Только что с холодным как лед лицом он разрезал трупы слетающими со струн его кунхоу[221.2] водными струями — и вот уже одним взмахом руки сметает подступивших вплотную мертвецов поднятой им стеной бушующего пламени.

— Двери закрываются! Молодой господин Мэй!

Придерживая зависшую в воздухе кунхоу, Мэй Ханьсюэ начал шаг за шагом отступать к воротам. Заметив проблему, Сюэ Мэн впервые обернулся и крикнул в глубину зала:

— Можно немного приоткрыть ворота?! Этот инструмент слишком большой, чтобы войти…

— Ни к чему, — холодно прервал его Мэй Ханьсюэ и быстро убрал кунхоу в специальный футляр. Со звуком цитры исчезла удерживающая мертвецов стена духовного огня, и волна трупов вновь хлынула к воротам. Зная, что Мэй Ханьсюэ не силен в ближнем бою, Сюэ Мэн переменился в лице и, выхватив Лунчэн, бросился ему на выручку, однако прежде чем успел добраться до него, он заметил серебряную вспышку. В какой-то момент в руке Мэй Ханьсюэ появился сияющий серебром тонкий меч[221.3]. Излучающий холод и такой острый, что с легкостью мог перерезать даже тонкий волос, этот меч начал свой танец, превратившись в едва различимую смертоносную тень. Наконец, Мэй Ханьсюэ метнул меч в наступающих мертвецов и быстро отлетел назад. Прежде чем ворота захлопнулись за ним, он поднял руку и строго приказал:

— Шофэн[221.4], вернись!

Обратившись лучом лунного света, меч со свистом влетел в щель между почти закрытыми воротами. Мэй Ханьсюэ ловко поймал его на лету и, красиво прокрутив вокруг кисти, сунул в ножны на поясе.

Главные ворота храма Тяньгун с грохотом захлопнулись.

Снаружи послышались глухие удары. Трупы и драконьи жилы бились о закрывшиеся каменные створки, но теперь казалось, что эти звуки доносятся откуда-то издалека. Все-таки разбить изготовленные Наньгунами ворота было не так просто.

Люди внутри облегченно выдохнули. Несколько младших учеников, до этого злосчастного похода не видавших мир за пределами Верхнего Царства, не смогли удержать дрожь в коленях и, повалившись на землю, запричитали: