— Эй, ты что делаешь?

— Раз так, я тоже останусь здесь, — заявил Мо Жань.

— Кто хочет, чтобы ты тут остался, а? Договорились же, что первые три дня я за ним присматриваю. Так и скажи, что хочешь подлизаться к Учителю? Проваливай, не пытайся отнять мою работу.

— Ты точно сможешь хорошо о нем позаботиться?

— Почему это я не смогу хорошо позаботиться об Учителе? Я ведь не первый раз присматриваю за ним во время медитации.

Видя раздражение Сюэ Мэна, Мо Жань не знал, что еще добавить. Помявшись, он уже собирался уйти, как вдруг заметил на столе чашку чая. Оценив крупные темные листья и легкий свежий аромат, он как бы между прочим спросил:

— Это же «Холодный и ароматный снег[190.10]», выращенный в горах Куньлунь?

— О! А ты-то откуда знаешь?

— …

Как он мог не знать? Это был любимый чай Сюэ Мэна. Этот парень как всегда горел желанием поделиться с Учителем самыми любимыми вещами, но при этом ни на секунду не задумывался о том, подходят ли они Чу Ваньнину и нравятся ли они ему.

— «Холодный и ароматный снег» имеет свежий аромат и обладает охлаждающим эффектом. Учитывая тот факт, что тело Учителя по природе своей уязвимо для холода, ты уверен, что ему будет приятно пить такой чай?

Сюэ Мэн растерялся и, залившись краской стыда, попытался оправдаться:

— Я даже не подумал об этом. Просто решил, что это ведь очень хороший чай, и я…

— Поменяй его на чай с бутонами розы, добавь в него две ложки меда и держи подогретым, чтобы Учитель, как очнется, сразу его выпил. Я схожу на кухню, приготовлю немного легких закусок и принесу их тебе попозже.

Пытаясь сохранить остатки достоинства, Сюэ Мэн поспешил возразить:

— Ему не следует есть сладкое, тем более, что эти десять дней он хотел поститься.

— Я знаю, но дядя сказал, что немного поесть он может, — отмахнулся Мо Жань, после чего покинул бамбуковую беседку и направился к выходу с территории надводного павильона. — До встречи.

Некоторое время Сюэ Мэн ошеломленно смотрел вслед удаляющемуся силуэту.

Когда Мо Жань отошел подальше, он опустил голову и не смог удержаться, чтобы еще раз не взглянуть на шею своего Учителя… вчера совершенно случайно он заметил на ней бледный след синяка.

В лучах солнечного света стало еще очевиднее, что это не был след от укуса насекомого или какого-то старого ранения. Сюэ Мэну давно уже было не пять и не четырнадцать, и пусть в некоторых вещах у него не было личного опыта, это не значит, что он не знал, что это может быть, так что эта маленькая отметина на шее Чу Ваньнина очень беспокоила его.

Сюэ Мэн вспомнил все мелкие детали, особенно случившееся в тот день, когда он услышал странные звуки на заднем склоне горы Хоу.

Он постоянно убеждал сам себя в том, что тогда это был просто шелест листьев и шум ветра, но неясная дымка подозрения вновь заволокла его сердце, нависнув над его чистым разумом темными тучами. Иногда за этим непроглядным клубившимся туманом проступало что-то странное, с каждым появлением обретая все более отчетливые и пугающие очертания.

Так и сейчас, в этот теплый солнечный день, Сюэ Мэну почему-то вдруг стало неуютно и холодно, он невольно вздрогнул словно от озноба и нахмурился.

Из-за этой тревоги, на шестой день затворения Чу Ваньнина Сюэ Мэн принял решение…

Он должен тайно проследить за Мо Жанем.

Это был последний день, когда Ши Мэй присматривал за Чу Ваньнином. Мо Жань должен был сменить его только в полночь, но поужинав пораньше в Зале Мэнпо, он набил корзинку легкими закусками и направился прямиком к Павильону Алого Лотоса. Следивший за ним Сюэ Мэн оказался застигнут врасплох решением Мо Жаня сменить Ши Мэя раньше времени, поэтому, так и не доев свой ужин, он тут же тайно проследовал за ним к надводному павильону. Когда тот спокойно вошел через главный вход, помедлив немного, Сюэ Мэн, точно так же, как когда-то Мо Жань, перемахнул через ограду.

В это время солнце еще не зашло, но уже можно было увидеть слабую тень народившегося месяца. Казалось, небо только что смыло с лица яркий дневной грим и лишь в уголках его усталых глаз еще лежали ярко-алые росчерки вечерней зари. Постепенно, вместе с жирными белилами, липкими румянами и пудрой эти яркие тени были смыты темной водой сумерек с ярко сверкающими каплями звезд со дна угасшего дня.

Когда с корзинкой в руках Мо Жань подошел к Павильону Алого Лотоса, он еще издали увидел в беседке Ши Мэя, но тот не заметил его прихода, так как стоял к нему спиной.

Когда Ши Мэй почтительно опустился на колени перед Чу Ваньнином, улыбающийся Мо Жань хотел окликнуть его, но тут заметил, как в руке того холодно блеснул металл. Что бы это ни было, оно нацелилось прямо на медитирующего Чу Ваньнина. Мо Жань окаменел от ужаса, в голове словно что-то ярко вспыхнуло, и он вдруг громко крикнул:

— Ши Мэй!

Спина стала мокрой от выступившего холодного пота, все волосы на теле встали дыбом.

За обе свои жизни Мо Жань не раз оказывался на краю гибели и давно привык жить в ожидании нападения, так что теперь даже шелест ветра в траве и ветвях воспринимался им как нападение вражеской армии[190.11]. Не зря говорят «однажды укушенный змеей, десять лет боится колодезной веревки[190.12]». Когда-то эта беседка в Павильоне Алого Лотоса уже хранила труп Чу Ваньнина, который пролежал здесь целых два года, вплоть до дня его собственной смерти.

На самом деле ему не очень нравилось это место. Каждый раз, ступая в беседку на воде, он сразу вспоминал последние годы своей прошлой жизни и лежащего среди этих лотосов с навечно закрытыми глазами мертвого Чу Ваньнина.

Подсознательно он всегда чувствовал, что Павильон Алого Лотоса — несчастливое место: бездонная глотка, способная в любой момент поглотить последний огонь жизни в этом мире.

Ши Мэй обернулся, чуть согнул кисть и сверкнувший серебром предмет скрылся в его рукаве:

— А-Жань?.. Ты зачем пришел?

— Я…

Сердце колотилось так сильно, что несколько секунд он не мог сделать вдох, но, несмотря на это, Мо Жань все же нашел в себе силы и, нахмурив брови, сказал:

— У тебя в руке…

— В руке?

Ши Мэй на мгновение растерялся, а затем снова поднял руку, и Мо Жань увидел, что в ней он держит отлитый из чистого серебра гребень с ручкой, инкрустированной мелкими духовными камнями, улучшающими циркуляцию духовной энергии.

Мо Жань запнулся. Потребовалось время, чтобы он смог выдавить из себя:

— Ты… расчесывал волосы Учителя?

— …А? Что случилось? — Ши Мэй окинул его испытующим взглядом, потом чуть приподнял свои красивые брови. — У тебя такое странное выражение лица, снаружи что-то произошло?

— Нет, я просто…

Он замолк, так и не договорив. Побелевшее лицо залил яркий румянец и только благодаря сгустившимся сумеркам это осталось незамеченным Ши Мэем. Мо Жань поспешил опустить голову, скрывая за кашлем свое смущение:

— Ничего.

Ши Мэй по-прежнему молча смотрел на него, а затем, видимо, что-то понял и на его лице отразилось потрясение. Поколебавшись немного, он все же сказал:

— Неужели ты подумал…

Мо Жань тут же поспешно выпалил:

— Я так не думаю!

В конце концов, Ши Мэй всегда прекрасно относился к нему, и он правда считал его родным человеком. Мо Жань был шокирован своим поведением и из-за этого недоразумения почувствовал себя очень виноватым перед Ши Мэем, поэтому, не подумав, брякнул это: «я так не думаю».

После долгого молчания Ши Мэй сказал:

— А-Жань.

— А?

— Я ведь даже не договорил, — Ши Мэй тихо вздохнул, — а ты сразу начал отпираться.

Как только эти слова прозвучали, стало совершенно ясно, что Ши Мэй уже понял, что до этого Мо Жань ошибочно принял серебряный гребень в его руке за кинжал убийцы.

Хотя причиной его бурной реакции был страх в этой жизни тоже потерять Чу Ваньнина, и он точно также испугался бы, будь это Сюэ Мэн или Сюэ Чжэнъюн, но оказавшись перед несправедливо обвиненным Ши Мэем, Мо Жань почувствовал себя очень неловко.

Потупившись, он выдавил:

— …Прости.

На его памяти Ши Мэй в любой ситуации был ласков и терпелив. Очень редко он бывал холоден или прямо обвинял кого-то. Однако этой ночью возле лотосового пруда Ши Мэй очень долго просто молча смотрел на Мо Жаня.

Поднявшийся ветер закрутил лежащие на воде зеленые листья, игриво вовлекая алые лотосы в свой танец.

Ши Мэй, наконец, тихо сказал:

— Люди меняются, и мы уже не так близки, как прежде. Однако, А-Жань, ты знаешь меня десять лет, как же дошло до того, что в своем сердце ты считаешь меня настолько ужасным человеком?

Его голос был мягким и спокойным, не напряженным от гнева и не плаксивым из-за нанесенной ему обиды. Мо Жань взглянул в прозрачные и чистые, как ключевая вода, глаза Ши Мэя, которые, казалось, ясно видели его сердце, и у него пропало всякое желание отпираться и болтать попусту.

Ши Мэй вложил в руку Мо Жаня ярко сверкающий серебряный гребень и холодно сказал:

— В последний раз, прежде, чем закрыть глаза для медитации, Учитель разрешил мне заплести ему косу. Раз ты уже пришел, передаю это тебе.

— Ши Мэй…

Однако высокий и статный красавец, отодвинув его плечом, неспешно прошел мимо и, так ни разу не обернувшись, в одиночестве покинул вечно погруженный в уныние Павильон Алого Лотоса.

Автору есть что сказать:

Маленький спектакль: «Как быть, если кто-то злится?»

Вопрос: Что делать, когда злится Чу Ваньнин?

Мо Жань 0.5: — Что значит злится? Какое право он имеет злиться? Только этот достопочтенный может злиться, потому что вечно от него в постели слова доброго не дождешься. Смех да и только!

Мо Жань 1.0: — Быстро хватать Ши Мэя и валить куда подальше. Как еще можно выжить, если Чу Ваньнин разозлится по-настоящему?

Мо Жань 2.0: — Я не могу позволить Учителю тратить жизненные силы на гнев.

Сюэ Мэн: — Плохо дело!.. Я... должно быть, я в чем то ошибся? Я… я сейчас же все исправлю.

Ши Мэй: — Я тоже не могу позволить Учителю тратить жизненные силы на гнев.