Старый слуга Лю тяжело вздохнул, подавляя раздражение, и ответил:

— Ваше величество, конечно, правы. Вы носите эту прическу и венец с тех пор, как вступили на престол. Когда-то государыня-императрица Сун помогла вам с выбором этого образа правителя.

— А-а-а, так это все Сун Цютун, — Мо Жань усмехнулся и, запрокинув голову, сделал большой глоток вина «Белые Цветы Груши[101.5]». — Оказывается, вначале я даже прислушивался к ее советам?

Вероятно из-за своих преклонных лет старый слуга Лю не так боялся смерти и решил, не жалея своей головы, сказать правду:

— Да, в то время, когда вы только взошли на престол, то очень благоволили государыне-императрице Сун, — потупив взгляд, он все же продолжил. — В это время вы делали все, о чем просила вас императрица. Все это… Ваше величество, неужели вы забыли?

— Забыл? — Мо Жань рассмеялся. — Нет, не забыл, как я мог забыть…

После того как Сун Цютун стала императрицей, кто-то достаточно быстро просветил ее, что Император был так неравнодушен к ней потому, что лицом она слишком уж сильно была похожа на мертвого Ши Минцзина.

Императрица Сун была достаточно умной женщиной, чтобы воспользоваться его слабостью, и использовала все доступные способы, чтобы изучить личность и привычки погибшего Ши Мэя. В дальнейшем, когда они уединялись, чтобы провести время как муж и жена, у него часто возникало смутное чувство, словно старый друг вернулся.

Как он мог такое забыть?

Мо Жань грустно улыбнулся. Внезапно сорвав с собранных в узел волос жемчужный венец[101.6], он швырнул его в пруд, спугнув стайку карпов кои. Рябь и солнечные блики исказили отражение его лица в воде, превратив в отвратительную гротескную маску.

Глядя на этот злобный оскал, Мо Жань остервенело растрепал косу и его гладкие черные волосы рассыпались по плечам, словно разлитые в воде чернила. Он перекинул их через плечо и снова посмотрел на свое отражение. Солнце отбрасывало на воду причудливые блики, и выражение его лица было сложно прочитать[101.7].

— Отлично, я выкинул венец и распустил волосы. Старик Лю, ты же можешь помочь мне вспомнить? Что нужно сделать этому достопочтенному, чтобы снова стать таким, каким он был до того, как взошел на престол?

— Э…

— Лента для волос? — Мо Жань внимательно посмотрел на свое отражение. — На Пике Сышэн ученики чаще всего связывали волосы синей лентой. Во дворце осталось что-то похожее?

— Есть. Ваше величество, когда вы взошли на престол, в первый же год, сняв форму ученика Пика Сышэн, приказали надежно спрятать ее. Если вы желате, этот старый слуга может тотчас же принести ту одежду.

— Превосходно! Отправляйся за лентой и все остальное тоже принеси.

Слуга Лю быстро вернулся, неся в руках стопку старой одежды. Ожидавший его возвращения в беседке Мо Жань поднялся и сделал шаг навстречу. Он чуть коснулся кончиками пальцев грубого льняного полотна, и внезапно воспоминания о прошлом взметнулись, как опавшая листва с порывом ветра, обнажив все скрытые до поры сколы в его душе. Он взял одежду и попытался надеть ее на себя. Но как бы он не возился с ней, одежда, которую он носил в юности, сейчас была была слишком мала для его взрослого тела.

Внезапно это взбесило его.

— Почему она такая маленькая?! Почему я не могу вернуться?!

Как зверь в клетке, Император метался из стороны в сторону. На искаженном в дикой гримасе лице сверкали полные безумия глаза.

— Ты уверен, что это та одежда? Это точно старая одежда этого достопочтенного?! Это ведь тот халат?! Ты принес мне чужое облачение! Если это одежда этого достопочтенного, то почему она такая маленькая!? Почему я не могу ее носить?!..

Старый слуга уже привык к безумию своего господина.

Когда-то он тоже боялся Мо Жаня, однако сегодня почему-то почувствовал жалость к этому человеку.

Ведь на самом деле Император искал не одежду, а того себя, которого было уже не вернуть.

— Ваше величество, — произнес старик со вздохом. — Оставьте это. Вы больше не тот юноша.

От его слов Мо Жаня захлестнула ярость. Он повернулся и злобно уставился покрасневшими глазами на похожего на сухое дерево старика. И все гневные слова застряли в горле. Ему нечего было сказать, оставалось только лихорадочно глотать воздух, пытаясь справиться с приступом удушья.

— Больше не тот?.. — спустя какое-то время смог выдохнуть он.

— Больше не тот.

— И... я не могу вернуться?

— Нельзя вернуться назад.

На лице тридцатидвухлетнего мужчины вдруг появилось выражение совершенно детской растерянности. Он закрыл глаза и тяжело сглотнул. Понурившись, старый слуга подумал, что вот сейчас Император откроет глаза и, безжалостно обнажив свои свирепые клыки, просто порвет его в клочья.

Но когда Мо Жань посмотрел на него, его глаза были влажными от слез.

Возможно, именно эта влага смогла погасить огонь, бушующий в его сердце.

Хрипло и устало Мо Жань сказал:

— Да… да… я не могу вернуться… не могу вернуться…

Бесконечная усталость отразилась на его лице, когда он положил маленький халат на край каменного стола и сел, уткнувшись лицом в ладони.

После долгого молчания, он сказал:

— Тогда просто подвяжи лентой волосы.

— Ваше величество… но зачем же…

— Жизнь этого достопочтенного подходит к концу. Я не хочу умереть в полном одиночестве, — ладонь все еще прикрывала глаза, поэтому старик не смог разглядеть выражение на его лице. — Думаю, если переоденусь в эту одежду, то почувствую, что старый друг[101.8] снова рядом со мной.

Старик Лю вздохнул:

— Но это ведь будет подделкой.

— Подделка тоже неплохо, — ответил Мо Жань. — Подделка лучше, чем ничего.

Его длинные волосы были собраны в высокий пучок и перевязаны лентой. После этого, покопавшись в груде вещей, он вытащил потертую линялую шпильку. Он хотел как в молодости закрепить ею волосы, но, посмотрев на отражение в воде, вдруг замер.

Налево или направо?

Слишком долго он сам не закалывал волосы, и его память не сохранила эти мелкие детали. Мо Жань закрыл глаза и спросил:

— Старик Лю, ты помнишь, какую прическу я носил раньше?

— Ваше величество, этот старый слуга начал прислуживать вам на второй год после вашего восшествия на престол. Старому слуге это неведомо.

— Я не могу вспомнить. Я так хочу, чтобы рядом был человек, который мог бы напомнить мне.

— …

— Скажи, где мне найти такого человека? — пробормотал Мо Жань, — Кто может сказать мне, каким я был когда-то… как я выглядел?..

Старик Лю тяжело вздохнул. Он не мог назвать ни одного имени. В глубине души Мо Жань тоже знал, что этот старик не сможет ему ответить. Он нерешительно приложил шпильку с левой стороны, затем с правой и, в конце концов, закрепил слева.

— Кажется так, — сказал Мо Жань. — Пойду, спрошу у него.

И он тут же направился вглубь беседки, установленной на берегу пруда Павильона Алого Лотоса. Именно здесь лежал мертвый Чу Ваньнин, который внешне ничем не отличался от мирно спящего человека.

Мо Жань присел около него, и, подперев щеку рукой, позвал:

— Учитель.

Ветер принес аромат лотосов. Он долго смотрел на пруд, который, казалось, был наполнен не водой, а красным вином, и лежавшего в этих алых водах мужчину, чьи глаза так долго были закрыты. Вдруг Мо Жань понял: хотя есть так много вещей, о которых он хочет поговорить с ним, он не знает, что сказать.

Когда дело касалось Чу Ваньнина, его грудь всегда переполняло множество противоречивых эмоций. Все эти кисло-сладкие чувства, долгие годы тревожащие его, Мо Жань не мог выразить словами, даже если бы захотел. Он так сильно ненавидел его и так сильно нуждался в нем, что так и не смог до конца осознать, как много этот человек значит для него.

Когда-то Мо Жань убедил себя, что удерживает Чу Ваньнина рядом только лишь для того, чтобы вымещать на нем свою ненависть и удовлетворять свои самые низменные желания. Однако когда Чу Ваньнин умер, а его тело уже не могло удовлетворить похоть Мо Жаня, тот не пожелал расставаться даже с его трупом. Хотя им был воздвигнут могильный курган для Чу Ваньнина, он так и не смог похоронить его тело.

Если подумать, в чем польза от сохранения этого холодного, неподвижного и безмолвного трупа?

Он и сам не знал ответа на этот вопрос.

Но все же в этом погруженном в воду мертвом теле осталось что-то изначально чистое, позволяющее сохранить воспоминания о пережитом опыте.

Когда Чу Ваньнин был жив, они редко могли быть вместе вот так, тихо и мирно.

Теперь, когда Чу Ваньнин умер, между покойником и живым человеком зародилась какая-то бесчеловечная, но полная нежности связь. Мо Жань все чаще брал кувшин «Белых Цветов Груши» и шел повидаться с ним. Он больше не упрекал его, просто смотрел и почти не разговаривал.

Теперь, когда повстанческая армия окружила гору, он знал, что его жизнь подошла к концу. Вещи на Пике Сышэн остались прежними, но люди стали совсем другими. Только труп Чу Ваньнина был единственным старым другом, который остался с ним до самого конца.

Сейчас Мо Жаню как никогда захотелось поговорить по душам с этим холодным телом. Все равно Чу Ваньнин был мертв. Он не мог возразить ему, не мог отругать. Что бы Мо Жань сейчас ни сказал, ему остается только послушно выслушать его.

Однако, когда он разомкнул губы, у него вдруг перехватило горло.

В конце концов, Мо Жань смог выдавить только одну фразу:

— Учитель, позаботься обо мне.

Автору есть что сказать:

Сумасшедший 0.5 опять взбесился, фэйспалм... А всего то и нужно было еще щенком привить его от бешенства.