— Тех, что есть в моей Усадьбе, должно хватить.

— Хозяин Усадьбы Ма? — Цзян Си насмешливо приподнял брови.

Этого человека звали Ма Юнь[206.10] и на самом деле он был главой одной из Великих духовных школ Верхнего Царства известной как Горная усадьба Таобао[206.11]. В том самом «Бестолковом списке», что когда-то купил Сюэ Мэн, он занимал третье место среди самых богатых людей смертного мира, а теперь, когда Наньгун Лю испустил дух, безо всякого сомнения, занял вторую строчку...

По сравнению с надменным Цзян Си, Ма Юнь выглядел куда более приземленным и имел внешность настоящего торгаша. Впрочем и способы, которыми эти двое заработали свои состояния, сильно разнились. Цзян Си, благодаря своей жесткой манере вести дела, широкому кругу полезных знакомств и свободному доступу к множеству уникальных артефактов, был главным воротилой на мировом черном рынке.

Глава Ма пошел другим путем и открыл по всему миру почтовые станции, которые принимали и отправляли различного рода посылки, перевозимые на лошадях и лодках. Также он открыл прокат изготавливаемых его орденом повозок и лодок, приводимых в движение при помощи духовной силы. Помимо этого, в Горной усадьбе Таобао занимались селекцией и разведением тягловых и быстроходных коней, поэтому сам глава в народе получил прозвище «лошадиный сутенер[206.12]».

Оказавшись лицом к лицу с презрительно взирающим на него Цзян Си, Лошадиный Сутенер Ма совсем стушевался и, втянув шею в плечи, пробормотал:

— Или тогда… давайте отправимся на Остров Линьлин? В конюшнях главы Цзяна, несомненно, больше быстроногих рысаков, чем в моих скромных хлевах, кхе-кхе-кхе…

— … — толпа выжидающе примолкла.

Цзян Си с минуту смотрел на его морщинистое улыбающееся лицо, после чего, так и не придумав достаточно остроумного ответа, сказал:

— Не выдумывайте, я просто до глубины души растроган щедростью главы Ма, который так великодушно предложил свою помощь. Это место находится недалеко от Горной усадьбы Таобао, так что желание главы Ма одолжить всем желающим своих лошадей, конечно, наилучший вариант.

Услышав его слова, хозяин Усадьбы Ма облегченно вздохнул и с улыбкой объявил:

— В таком случае, милостивые господа, добро пожаловать в мою захолустную деревню. Время уже позднее, лучше остановиться там на ночь, а завтра всем вместе отправиться в дальнюю дорогу.

Горная усадьба Таобао стояла на вершине Гушань на берегу озера Сиху[206.13]. На самом деле от «вершины» тут было одно название, так как фактически Гушань была довольно посредственным холмом, на который можно было подняться всего лишь за час.

— Вот мы и пришли! — в приподнятом настроении хозяин Усадьбы Ма остановился перед выкрашенными в ярко-алый цвет большими воротами ордена и, подняв руку, снял защитный барьер. — Входите, господа хорошие, пожалуйста, милости просим.

После неудачного похода на гору Хуан все главы были встревожены и не находили себе места от беспокойства, и только один глава Ма вел себя так, словно ничего не случилось и, расплывшись в счастливой улыбке, буквально светился от энтузиазма. Глядя на него люди обменивались многозначительными взглядами, и хотя многие про себя горько усмехались, но никто так ничего и не сказал. Первыми в ворота Горной усадьбы Таобао вошли главы школ, потом старейшины, затем их личные ученики и лучшие мастера, а уж за ними многочисленные рядовые адепты всех духовных школ.

Следующий за Мо Жанем Сюэ Мэн пробормотал себе под нос:

— Что за черт этот Лошадиный Сутенер Ма? От его улыбок у меня мурашки по коже. Неужто он заодно с шайкой Сюй Шуанлиня? Почему от его «милости просим, господа хорошие, в мой котел[206.14]» у меня ощущение, что мы сами лезем в ловушку?

— …Это не так.

— С чего вдруг опять такая уверенность?

— Здесь собрались готовые к бою выдающиеся люди всех Великих духовных школ. Будь он подручным Сюй Шуанлиня, то все равно не смог бы ничего предпринять, а только выдал бы себя.

— Тогда чему он так радуется?

Мо Жань со вздохом ответил:

— Он радуется возможности умножить свое богатство.

— Умножить богатство? Да он сейчас совершил явно убыточную сделку, — Сюэ Мэн был озадачен. Так же как и у его отца, у него не было деловой жилки и чутья на выгоду. Говорят, что когда он был ребенком, госпожа Ван дала ему серебряную пластину, чтобы он пошел к торговцу и сам купил себе что-нибудь. В результате Маленький Феникс обменял ее на маленького воздушного змея и три засаленных медяка. Его жестоко обманули, но он был искренне рад покупке и считал, что раз этот змей нравится ему, то точно стоит ту цену, которую он за него заплатил.

Разве мог такой человек догадаться, что на уме у Лошадиного Сутенера Ма?

Поэтому даже после долгих размышлений Сюэ Мэн так ничего и не понял. В конце концов, он возмущенно сказал:

— Наверное, ты просто ослышался? Он обещал безвозмездно предоставить нам этих лошадей, а не сдавать их в аренду. Это значит, что он не получит даже медяка, он…

В это время к ним подошла одна из младших учениц, отвечавших за расселение гостей по комнатам. Мо Жань махнул рукой, давая понять, что сейчас не время возвращаться к этому вопросу, и сразу же последовал за служанкой, одетой в наряд персикового цвета, которая с вежливой улыбкой сопроводила его туда, где их планировалось разместить на ночлег.

В каждом гостевом домике, что были построены на склоне холма, можно было разместить шесть человек. В сумерках Мо Жань стоял перед окном своей комнаты и вглядывался в даль, где за туманом озера Сихэ виднелась иссиня-черная гора.

После спуска с горы Хуан Мо Жань никак не мог избавиться от беспокойства и только сейчас за закрытыми дверями, наконец, смог дать выход снедающей его тревоге. Одной рукой он поглаживал оконную раму, а другой бессознательно играл с чем-то гладким и теплым, приятно греющим его ладонь.

Пейзажи Цзяннани, несомненно, очаровывали, но в данный момент у него не было настроения ими восхищаться. Увидь кто-то в эту минуту его лицо в свете заходящего солнца, он вряд ли смог бы поверить, что этот человек — тот самый честный и праведный образцовый наставник Мо.

Потому что теперь это лицо принадлежало человеку из прошлой жизни — Наступающему на бессмертных Императору.

Зловещее и порочное.

Отразившись в карих глазах, заходящее солнце на миг превратило лицо Мо Вэйюя в оскаленную морду леопарда[206.15].

Тот второй возрожденный, что стоял за спиной Сюй Шуанлиня, заставлял его дрожать от страха. Он чувствовал себя так, словно к его шее приставлен нож: лезвие уже порезало кожу, распороло плоть, и кровь сочилась из открытой раны.

Этот человек мог в любой момент запросто отрезать ему голову, тогда как сам Мо Жань не мог даже повернуться. Все это время этот неведомый враг незримо стоял за его спиной и с легкостью мог забрать его жизнь в любое время и в любом месте.

Сейчас Мо Жань пребывал в полном смятении, хотя, если подумать, он ведь всегда чувствовал, что не сможет долго скрывать свое возрождение.

Если в день решающей битвы откроется вся правда о нем, что ему делать?

Как после этого будут смотреть на него дядя и тетя? Что подумает о нем Ши Мэй? Что скажет Сюэ Мэн?

И есть еще Чу Ваньнин.

Чу Ваньнин…

Если события прошлой жизни будут известны, насколько сильно возненавидит его Чу Ваньнин? Захочет ли он после этого хотя бы взглянуть на него?

В душе Мо Жаня все перепуталось, и чем больше он думал об этом, тем сильнее его бил озноб от могильного холода, что, казалось, пробирал до самых костей…

Вдруг с тихим стуком та вещь, что он крутил в руке, упала на пол.

Сердце забилось чаще от смутного предчувствия. Словно зачарованный, Мо Жань поднял упавшую вещицу и скользнул по ней взглядом.

Эта мелкая вещь была вся в пыли. По-видимому, в гостевых домиках Горной усадьбы Таобао давно никто не останавливался, поэтому их почти не убирали и на полу лежал изрядный слой пыли…

Мысли Мо Жаня оборвались. Лицо стало белее листа бумаги.

До него, наконец, дошло, с чем он играл все это время…

На его ладони лежал теплый и гладкий, черный как смоль камень...

Вэйци Чжэньлун!

От охватившего его ужаса Мо Жань вмиг переменился в лице!

Последние два года перед смертью в его прошлой жизни у него вошло в привычку всякий раз, когда он был раздражен или расстроен, собирать свою духовную силу в центре ладони и, сформировав из нее маленький черный камушек, снова и снова вертеть его в руке.

В то время эта привычка заставляла людей из его свиты трепетать от ужаса. Как-то Мо Жань случайно подслушал, как дворцовые служанки шептались об этом. Девушки думали, что он создает шашки, когда очень злится и очень хочет убить кого-нибудь, а потом оживить и сделать из него марионетку.

— Я все время боюсь, что государь в любой момент может бросить в меня эту штуку.

— По правде говоря, было бы приятнее наблюдать, как он забавляется с чьим-нибудь черепом.

— Думаете вам одним страшно? Вот я из личной прислуги его величества, и только небесам известно, сколько раз из-за этого у меня от страха подгибались ноги. Но ведь когда император делает эти шашки, он тратит огромное количество своих духовных сил, так что не могу поверить, что это все только ради забавы. Несомненно у него есть какая-то цель, или он в самом деле просто хочет как-то излить свою злобу… Вот только, если он решит использовать для этого мое тело, что я смогу сделать?..

Хотя тогда Мо Жань промолчал, однако, в глубине души он посчитал этот разговор довольно забавным.

Он не понимал, с чего вдруг эти болтливые дворцовые слуги решили, что могут понять, что у него на сердце.

На самом деле, он делал эти шашки Чжэньлун, не вкладывая в это действие какого-либо смысла. Это было просто небольшим личным пристрастием Наступающего на бессмертных Императора, только и всего, но после того, как он узнал о слухах, что ходили при его дворе, иногда, исключительно ради забавы, он вдруг притворялся, что прямо сейчас бросит созданный им черный камень в кого-то из слуг. Напуганные люди тут же падали к его ногам и начинали молить о пощаде. С каменным лицом глядя на то, как у них дрожат ноги и выступает холодный пот, в душе он смеялся над ними, считая, что это все очень весело.