Глава 173. Учитель, кто-то хочет прогнать нас
Он как будто держал в руке горячую картошку и не знал, что с ней делать. Все больше людей оглядывались на него, и от такого излишнего внимания кончики его ушей покраснели от смущения. Наконец, в поле зрения появилась пара рук, которые забрали у него ребенка. Чу Ваньнин с облегчением вздохнул и обернулся:
— Мо Жань?
— Да, — Мо Жань усадил мальчика на сгиб локтя, а свободной рукой пригладил волосы Чу Ваньнина. Он выглядел спокойным, но стоило его взгляду упасть на пламенеющее небо над Линьи, как между бровей пролегла горькая морщинка. Когда Мо Жань снова посмотрел на Чу Ваньнина, он постарался приподнять уголки губ в подобии улыбки, пытаясь скрыть охватившее его сердце беспокойство. И пусть его улыбка не была такой лучезарной и очаровательной, как всегда, но от нее сразу же стало теплее на душе.
— Ты договорился с жителями острова?
— Ну, можно и так сказать.
— Пожар в Линьи, скорее всего, не потухнет еще дней пять. До тех пор нам придется оставаться на острове Фэйхуа, но тут совсем мало домов, а мы привели слишком много людей…
— Я спросил об этом у старосты. В тесноте, да не в обиде, если потесниться, сможем разместиться все.
Не было ничего плохого в том, чтобы позволить Мо Жаню решать такого рода вопросы. Он умел общаться с людьми, да и выглядел куда приятнее… достаточно вспомнить о том, как на него заглядывались девушки в деревне, где они помогали с уборкой риса. Определенно, Мо Жань привлекал их куда больше, чем он сам.
Думая об этом, Чу Ваньнин и сам не мог понять, что за эмоции у него вызывает этот факт. Наконец, кивнув, он сказал:
— Спасибо, что взял на себя этот тяжелый труд.
— Что вы такое говорите, это совсем не тяжело, — Мо Жань посмотрел на конфету в его руке и тут же все понял. Взглянув на затихшего у него на руках малыша, он подмигнул ему и с улыбкой спросил, — так почему ты плачешь?
— Я хочу к маме... и папе...
Мо Жань понимал, что едва научившийся ходить ребенок еще слишком мал, чтобы осознать, что его родители погибли в море огня и уже никогда не вернутся. Он больше не мог сдерживать грусть, поэтому просто потерся лбом о детскую щечку и утешающе прошептал:
— Мама и папа… отлучились по делам и еще какое-то время вы не сможете увидеться. Веди себя хорошо, чтобы они гордились тобой, когда вы снова встретитесь.
Какое-то время он обнимал и утешал ребенка, пока тот, наконец, не начал успокаиваться. Малыш все еще всхлипывал, но больше не кричал и не плакал навзрыд.
Опустив голову, Мо Жань смотрел на него сквозь влажные от слез ресницы, а все еще сжимающий в руке конфету Чу Ваньнин стоял рядом и молча наблюдал за ним.
У Мо Жаня были правильные черты и четко очерченный профиль. Если бы он взялся рисовать тушью его красивое лицо, то это были бы четкие, выразительные и сочные линии в стиле классиков каллиграфии[173.1]. Над жесткой линией скул, словно прекрасные бабочки порхали ресницы, скрывающие глаза, взгляд которых сейчас был нежнее первых весенних листьев.
Увлеченный созерцанием Чу Ваньнин забыл обо всем и не сразу понял, что Мо Жань опустил голову, чтобы взять губами конфету из его пальцев. Чу Ваньнин резко сжал ладонь, глядя на него широко распахнутыми глазами, и испуганно спросил:
— Что ты делаешь?
Кусочек сладкого клейкого риса был настолько маленьким, что даже от такого легкого движения начал рассыпаться на кусочки и, пытаясь собрать их все, теплый и влажный кончик языка прошелся по ладони Чу Ваньнина, заставив все его тело тут же превратиться в камень. Этого мимолетного интимного прикосновения было достаточно, чтобы мурашки побежали по позвоночнику. Словно нежный росток разорвал оболочку зерна и вырвался из-под давящего на него глинистого грунта в мягкий чернозем...
Довольный Мо Жань чуть повернул голову и, продолжая зажимать сладкую нугу между губ, подмигнул ребенку, после чего, запрокинув голову, демонстративно проглотил:
— Видишь, это не противная пилюля, а просто сладкая конфета.
Чу Ваньнин: — …
Его мысли улетели куда-то очень далеко, и сейчас он совершенно не слышал, о чем Мо Жань разговаривает с этим ребенком.
Когда его душа наконец вернулась в тело, он увидел, что малыш робко смотрит на Мо Жаня. Расхрабрившись, мальчик удивленно переспросил:
— Ого! Правда конфетка?..
— Да, — с улыбкой ответил Мо Жань. — Этот бессмертный братишка очень добрый, зачем ему кормить тебя всякой магической гадостью?
Чу Ваньнин снова промолчал.
За прошлую ночь произошло столько событий, что Мо Жаню не хотелось спать. Когда ему, наконец, удалось разместить спасенных мужчин, женщин и детей, небо уже просветлело, и он в одиночестве отправился на берег. На рассвете начался отлив, обнаживший скрытый до этого под водой песчаный пляж.
Стоило ему остаться одному, как тяжелые мысли вырвались из клетки разума и тоскливая мгла затуманила взор.
Сняв обувь, он медленно пошел по кромке воды, оставляя за собой на мокром песке извилистую цепочку следов.
Если уж говорить о Сюй Шуанлине, было еще много вещей, которые он не мог понять. Например, почему этот парень так не любит обувь и предпочитает всегда и везде ходить босиком?
В прошлом Мо Жаня было слишком много людей, с которыми он обошелся несправедливо. Может поэтому он очень хорошо понимал Сюй Шуанлиня, который без колебаний бросил все силы на уничтожение Духовной школы Жуфэн и Школы Цзяндун, а также сделал все, чтобы внести разлад в умы заклинателей и перевернуть вверх дном Верхнее Царство.
Быть раздавленным и изгнанным — не самое мучительное.
Больнее всего, когда предают близкие люди, а ты ведь даже не сделал ничего плохого. Просто твоя кровь кипела от страстного желания добиться признания и стать лучшим в главном соревновании мира заклинателей в Линшане. Но именно там тысячи людей обвинили тебя в том, что уникальная техника, в создание которой ты вложил все силы и душу, украдена тобой у брата.
Под градом насмешек и презрительных взглядов у Наньгун Сюя уже тогда не было ни единого шанса вновь подняться.
Мо Жань понимал, что после того как осядет пепел, в омытом слезами невинных мире грядут большие перемены, но, в любом случае, духовные школы, морально и физически пострадавшие в этом бедствии, будут едины в том, что Сюй Шуанлинь просто безумец. И, может быть, только гуляющий в одиночестве по песчаному берегу Мо Жань, который и сам когда-то косил людей как траву и купался в чужой крови, будет пытаться понять...
Что вообще за человек Сюй Шуанлинь?
Опасный безумец, каким он был в юности? Возможно, тот юноша был полон надежд и энтузиазма, практикуясь с утра до ночи в мандариновой роще, а на закате усталый и довольный возвращался домой со сладким мандарином в рукаве, чтобы угостить им своего слишком ленивого брата?
В то время он и подумать не мог, что его бездарный и ни на что не способный старший брат, исключительно при помощи своего хорошо подвешенного языка сможет проложить дорогу на самую вершину мира совершенствования, а его сбросить на самое дно.
Хотя, кто знает, может быть этот безумец похоронил себя под горой старых свитков с магическими техниками, ломал голову над полустертыми письменами, мрачно хмурился, подолгу смотрел вдаль невидящим взглядом и лихорадочно делал пометки в минуты озарения, а потом раздраженно грыз перо и снова глубоко погружался в размышления?
Тогда он еще не знал, что все его старания в итоге обернутся потерей репутации и разбитыми надеждами.
Мо Жань закрыл глаза. Морской бриз обдувал лицо, а солнечные лучи пролились расплавленным золотом на ресницы.
Ему вспомнилась легенда о Дворе Трех Жизней[173.2], где испив суп забвения богини Мэнпо можно забыть все свои три жизни. Случайно ли Сюй Шуанлинь назвал так место, в котором прожил так много лет?
А есть ведь и прошлая жизнь, где Сюй Шуанлинь также скрывался в ордене Жуфэн и вряд ли его цели отличались от тех, что были этой жизни. Однако тогда он сгорел в огне войны: погиб, защищая Е Ванси...
Е Ванси[173.3].
Если подумать, и ей это имя дал Сюй Шуанлинь.
О чем он предпочел бы не помнить?
Пытался ли он когда-нибудь забыть о годах несправедливых обвинений и потере репутации, былой ненависти, славе и позоре?
Была еще и загадка тела Ло Фэнхуа, которое Сюй Шуанлинь так стремился вытащить с Последнего Круга Ада.
Зачем ему этот труп?
В иллюзии Сюй Шуанлинь сказал Наньгун Лю, что снять проклятие с кольца главы можно только получив духовное ядро того, кто его проклял. Но, судя по конечному результату, вряд ли настоящей целью Сюй Шуанлиня была помощь Наньгун Лю.
Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти, Вэйци Чжэньлун и Возрождение…
И, наконец, та рука из трещины.
Мо Жань хмурился все сильнее, подсознательно чувствуя, что упускает что-то важное...
Вдруг его глаза широко открылись.
Он вспомнил одну вещь….
Умирающий дракон Ванъюэ сказал ему, что таинственный злодей, получивший силы божественной Ивы озера Цзиньчэн, сумел выучить две запретные техники: Возрождение и Вэйци Чжэньлун.
Но он ни слова не сказал о Пространственно-временных Вратах Жизни и Смерти.
То есть все, что было важно для Сюй Шуанлиня, это овладеть техниками Возрождение и Вэйци Чжэньлун. Излишне говорить, что вторая запретная техника была нужна ему для того, чтобы управлять своими марионетками.
А Возрождение?
Кого он хотел возродить?
Если подумать, есть только два ответа: это Жун Янь или Ло Фэнхуа.
По словам Сюй Шуанлиня, Жун Янь когда-то любила его, но по неизвестным причинам порвала с ним и вышла замуж за его старшего брата.
Тщательно обдумав все, Мо Жань понял, что это не она.
Если Сюй Шуанлинь действительно любил Жун Янь и готов был сделать все возможное, чтобы вернуть ее к жизни, почему в прошлой жизни он убил ее единственного сына?
И, что важнее, надев маску старейшины Сюй Шуанлиня, он уже давно затаился рядом с Наньгун Лю. Если бы этот человек хотел использовать технику Возрождения, чтобы вернуть Жун Янь, то не проще ли было просто предотвратить принесение ее в жертву монстру из озера Цзиньчэн?